густую шерсть на загривке, но я ее остановила, больно уж недобро сощурился Волк.
– А почему ты мне все это рассказываешь?
– Хочется иногда поговорить с человеком, – ответил он, глядя на меня в упор, – а в деревню не пойдешь, меня там давно забыли, пристрелят еще. Мать померла, а больше у меня никого и нету. Ну так… забредет иногда какая-нибудь девица в чащу, да я себя вспомню в детстве, ну и спрячусь в кусты – ни к чему ей такое счастье.
– Так ты… можешь человеком становиться? – помолчав, спросила я.
– Могу. Но не хочу.
– Я из-за капкана спрашиваю: почему ты не мог превратиться и разжать его? Ты сильный, это видно…
– Потому что капкан железный, это раз, – ухмыльнулся он. – И твой бронзовый ножик меня бы не остановил: ты не охотница, точно в сердце или в горло не воткнешь. А и воткнешь, я все одно успею тебя порвать. Был бы он железным, дело другое…
– Я думала, холодного железа только дивный народ боится, – нахмурилась я.
– Все боятся, – вздохнул Волк. – Кто больше, кто меньше. Я, положим, взять железо могу, не обожгусь, даже сумею превратиться, когда оно при мне, но все равно приятного мало. А тут вовсе скверно вышло – мне для превращения перекувырнуться надо, а как тут извернешься? Это два. Ну и сама посуди: мне еще повезло, лапу зажало меж зубьев так, что хоть кости целы остались!
Волк показал мне руку со свежим рваным шрамом на запястье.
– Понимаешь, к чему я клоню? Даже если б я мог обернуться…
– У тебя рука шире, чем волчья лапа, – кивнула я. – Эти зубья могли бы если не кости сломать, так жилы с венами перерезать. И ты бы кровью истек…
– Именно. – Волк ссутулился. – Иди спать. Завтра путь будет неблизкий. И нелегкий.
– Иду…
Я поднялась, а он окликнул вдруг:
– Постой! Я видел, у вас есть хлеб во вьюках… Дай мне ломоть.
– А разве ты можешь его есть?
– Отчего нет? Я же не фея.
Я отрезала Волку румяную горбушку и смотрела, как он медленно ест. Странно это выглядело, если смотреть поочередно то одним, то другим глазом: Волк-человек держал хлеб обеими руками и откусывал понемногу, так же поступал волк, лежа и зажав горбушку передними лапами…
– Я совсем забыл этот вкус, – сказал он, прервавшись.
– Волк… – Я помолчала. – Послушай, мы с сестрой…
– Она тебе не сестра, – тут же перебил он. – Будто я не чую.
– Названой сестрой, если хочешь… Словом, мы идем за человеком, которого забрала фея. Я не знаю, что они от меня потребуют, а спрашивать тут у кого-то – себе дороже.
– И бесполезно к тому же, – вставил Волк. – Я вот не знаю. Я к феям вообще близко не подхожу. К чему ты клонишь?
– К тому, что даже если они учинят какое-то испытание, а мне удастся его пройти, то сами мы отсюда не выберемся. Волк, проводи нас обратно, прошу!
– За твой хлеб… – Он помолчал. – Так и быть, провожу в обмен на желание. Но я все равно пойду только до опушки, дальше мне ходу нет. Буду ждать вас три ночи и три дня, а если не вернетесь – уйду. И коня лучше там же оставьте.
– А что за желание? – опасливо спросила я.
– Если выйдете от фей живыми и с добычей, узнаете.
– А если без добычи?
– Без добычи вы вовсе не выйдете, – ухмыльнулся Волк, отвернулся и мгновенно уснул. Или сделал вид, что уснул.
Я осторожно прокралась к Агате и снова легла.
– О чем вы там шептались? – спросила она меня на ухо.
– Я упрашивала его помочь нам вернуться, если мы сможем выйти из чертогов фей.
– А он?..
– Как все здесь, согласен, только с условиями. И платы требует. А какой – не говорит пока.
– Хорошо бы, он проводил и назад, опять ведь заплутаем, – произнесла Агата чуть громче, явно, чтобы Волк услышал. – С ним не страшно…
«Смотри, вот потребует тебя в жены, будешь знать!» – подумала я и все-таки уснула.
Глава 16
– Вот он, круг фей, – сказал Волк на исходе следующего дня. Мы и сами видели покосившиеся старые камни – такие попадаются и в наших краях. – Дальше идите одни. Я буду ждать здесь, как договорились, а если не вернетесь к исходу третьего дня, уйду.
– Коня только отпусти, хоть повод перекуси, – попросила я, расседлывая Браста. – Не пропадать же ему… Так, может, вернется обратно. Или его кто-нибудь задерет, только он свою жизнь дорого продаст…
Конь согласно фыркнул, собирая мягкими губами хлебные крошки с ладони Агаты.
Волк кивнул.
– Отпущу, конечно, – сказал он. – Идите вон туда, за большой валун. Когда феи появятся, глядите в оба, может, сумеете разглядеть вход.
Я кивнула, и мы с Агатой, проверив, нет ли у нас при себе железа, хлеба или чего-то еще запретного, крадучись пошли вперед.
Уже смеркалось, вечерняя роса на траве переливалась, будто бриллиантовая крошка, хотя луна еще не светила в полную силу, а потом над поляной – над ведьминым кругом – разлился призрачный свет, и мы увидели фей.
Я сжала руку Агаты и приложила палец к губам, мол, ни слова – неизвестно, что они могут сделать, если заметят незваных гостий! Она кивнула и крепче схватилась за меня.
Я могла бы сказать, что танец фей в неверном вечернем свете невероятно красив. Могла бы сказать, что меня неимоверно тянуло шагнуть вперед и присоединиться к их хороводу, но только я знала, что делать этого нельзя, иначе будешь танцевать вечно и никогда не выберешься в мир людей. Либо выберешься, но тебя там уже не вспомнят…
Я сдвинула повязку и пригляделась… Зря я это сделала: подаренное Феей Ночи зрение позволяло видеть ее товарок такими, какие они есть, без мишуры и блесток, и выглядели они… Страшно. Хорошо, что этого не могла рассмотреть Агата!
Не возьмусь описать, какими они были на самом деле, в нашем языке просто нет таких слов. Они умели, конечно, принимать человеческий облик, и сами отдаленно напоминали людей, но не были ими, и от этой их инаковости замирало сердце – и от страха, и от восторга.
Я заставила себя оторваться от завораживающего танца и посмотрела по сторонам. Вот там, где поднимался склон холма, мерцало что-то похожее на дверь!
– Идем живее, – я дернула Агату за руку. – Да пригнись, не то заметят!
Я подозревала, феи и так могут увидеть двух смертных, но надеялась, что они поглощены танцем и не заметят, как
