Г. А. Куманев: Кого из наркомов или заместителей наркомов военных лет Вы считаете наиболее сильными? Например, Анастас Иванович Микоян, рассказывая мне о руководителях различных отраслей военного хозяйства СССР, неоднократно давал высокую оценку наркому танковой промышленности Вячеславу Александровичу Малышеву. Говорил о нем просто с каким–то восхищением, как о замечательном командире производства, великолепном организаторе, прекрасно знающем свое дело.
Н. К Байбаков: Малышев действительно был очень хорошим машиностроителем, умным, энергичным и инициативным. Он первым возглавил созданный осенью 1941 г. Наркомат танковой промышленности и как заместитель Председателя СНК СССР занимался оборонными отраслями промышленности. Являл собой образец весьма прогрессивного деятеля, отлично знавшего многие секреты военного производства. Я также знал его и как порядочного человека, интеллигентного, отзывчивого. С той оценкой, которую давал Микоян Вячеславу Александровичу, конечно, нельзя не согласиться. Он ее заслужил.
Честно говоря, меня как–то меньше интересовало тогда, в годы войны, как другие наркомы и их заместители руководили своими наркоматами, насколько удачно и успешно. Знаю только одно — почти все они с честью выдержали тяжелейший военный экзамен, проявив себя умелыми организаторами производства и оправдав высокое доверие партии и правительства.
Конечно, я могу назвать (но только в качестве примера) несколько имен особо отличившихся в период войны руководителей народного хозяйства СССР. Тем более что их имена Вам, очевидно, хорошо известны.
В ряд лучших командиров военной экономики страны 1941 —
1945 гг., кроме Малышева, я бы поставил самого Анастаса Ивановича Микояна, затем Николая Алексеевича Вознесенского, Алексея Николаевича Косыгина, Бориса Львовича Ванникова, Алексея Ивановича Шахурина, Дмитрия Федоровича Устинова, Михаила Георгиевича Первухина, Василия Васильевича Вахрушева, Семена Захаровича Гинзбурга, Алексея Илларионовича Ефремова* Ивана Федоровича Тевосяна, Петра Николаевича Горемыкина, Дмитрия Георгиевича Жимерина, Андрея Васильевича Хрулева, Ивана Терентьевича Пересыпкина, Алексея Адамовича Горегляда, Василия Михайловича Ря- бикова, Михаила Васильевича Хруничева…
Разумеется, этот список можно продолжить за счет перечисления других, не менее достойных имен.
Г. А. Куманев: Дорогой Николай Константинович, я понимаю, что, видимо, основательно Вас утомил. Поэтому нельзя ли очень кратко: как Вам работалось при Хрущеве, а затем при Брежневе и какую оценку Вы можете дать этим государственным и политическим деятелям?
Н. К. Байбаков: В августе 1955 г. меня вызвал на беседу Хрущев. Приветливо улыбаясь, он пожал мне руку и предложил сесть. Дела наши в нефтяной промышленности шли хорошо. Сказав несколько похвальных слов в мой адрес как руководителя отрасли, Хрущев сообщил, что Президиум ЦК КПСС считает целесообразным выдвинуть меня на пост председателя Госплана СССР.
Я стал отказываться: мол, с этим делом не справлюсь, поскольку мало что понимаю в развитии экономики, в тонкостях планирования.
Хрущев ответил:
— А я что–нибудь понимаю?
— Вы, Никита Сергеевич, все–таки даете директивные указания о развитии той или иной отрасли народного хозяйства. А председателю Госплана надо еще сбалансировать все отрасли, уметь находить оптимальное решение.
— Ничего, научитесь, — сказал Хрущев.
Наш разговор затянулся, мы затронули и ряд других вопросов. Наконец, Хрущев согласился с моей просьбой — дать мне хотя бы денек, чтобы подумать.
Однако, вернувшись в свое министерство, я увидел в приемной дожидавшегося меня фельдъегеря с красным пакетом. Вскрыв его, с удивлением прочел подписанный еще вчера Указ Президиума Верховного Совета СССР о моем назначении председателем Госплана СССР и об освобождении от обязанностей министра нефтяной промышленности страны.
Так я приступил к исполнению новых обязанностей. И снова предварительно со мной никто даже не побеседовал.
Около двух лет я проработал в должности председателя Госплана. Потом между мной и Хрущевым сложилась конфликтная ситуация, когда я высказал свою отрицательную точку зрения на его идею о создании совнархозов и ликвидации многих министерств. По моему мнению, упразднив промышленные министерства, мы потеряем бразды правления экономикой. А создание совнархозов приведет к местничеству. Но у Хрущева не было желания внимательно выслушать и взвесить мои доводы.
В результате моей критической позиции я был переведен председателем Госплана РСФСР. Стал одновременно и заместителем Председателя правительства Российской Федерации. А потом был направлен в Краснодар, где возглавил Краснодарский совнархоз. Дела пошли здесь неплохо. К примеру, за время работы на Кубани удалось построить 13 сахарных заводов. Если еще совсем недавно Краснодарский край производил 46 тыс. тонн сахара, то через три года — уже 800 тыс. тонн, а потом достиг уровня в 1 млн. тонн. Между прочим, вся республика давала тогда 1 млн. 200 тыс. тонн сахара.
За успешную работу в Краснодарском совнархозе и в связи с 50-летием со дня рождения я был награжден орденом Трудового Красного Знамени, а позднее — за комплексную разработку и эксплуатацию газовых и газоконденсатных месторождений в числе других товарищей мне была присуждена Ленинская премия.
В 1962 г. произошло укрупнение совнархозов. В частности, на Северном Кавказе вместо шести совнархозов стал один — Северо- Кавказский с центром в Ростове–на–Дону. Меня утвердили его руководителем. И опять никто не спросил моего согласия.
В марте 1963 г. состоялся вызов в Москву к Хрущеву, и я был назначен председателем Госкомитета по химии при Госплане СССР, а с мая того же года по январь 1964 г. уже работал председателем Госкомитета химической и нефтяной промышленности. Тоже при Госплане СССР.
Но потом при обсуждении на Президиуме ЦК КПСС внесенного нами одного предложения Хрущев обвинил меня в том, что я будто бы продолжаю разрушать совнархозы и веду пропаганду по их дискредитации.
Наше предложение, разумеется, не прошло, и я был совершенно уверен, что Хрущев «вышибит» меня из Комитета и направит в Западную Сибирь начальником «Главтюменьнефтегаза», о чем уже поговаривали. Но я ошибся: состоялось решение о моем назначении председателем Комитета по нефти при Госплане СССР. Здесь я проработал до августа 1965 г., когда Хрущев был уже отстранен от власти.
Теперь о моем отношении к нему и об оценке его деятельности. Прежде всего надо отметить, что выдвижение Хрущева в качестве первого лидера партии, а значит, и страны, было для многих, в том числе и для меня, неожиданным. Ведь за его плечами больших и громких свершений не числилось. В крупных теоретиках и преобразователях он не значился, хотя слыл не в меру словоохотливым, а в делах поспешным. Люди еще не забыли его активную борьбу на Украине, и затем в Москве с «врагами народа», руководящее участие в деятельности зловещих «троек», сдачу Киева в 1941 г., полный провал летнего Харьковского наступления Красной Армии в 1942 г., одним из главных инициаторов которого был член Военного совета Юго — Западного направления Хрущев, повальный голод на Украине в 1946 г. и отвергнутую его явно «маниловскую» идею о переходе к агрогородам…
Но бытовало и мнение, что он крепок, ухватист, хороший хозяйственник, простодушный, доступный, добропорядочный.
Вполне резонно полагать: если я неоднократно и незаслуженно попадал к нему в «немилость», был в числе «опальных», то у меня должно сложиться весьма отрицательное отношение к «нашему дорогому Никите Сергеевичу». Однако, несмотря на все его выкрутасы, самоуправство, самодурство и другие негативные действия (и не только против меня), я не могу не отметить, что первые годы государственной деятельности Хрущева были очень активными, довольно плодотворными.
Назову хотя бы освоение целины, когда один Казахстан стал давать в централизованный фонд страны до 16 млн. тонн зерна ежегодно. Или освоение Голодной степи, в результате чего Узбекистан ныне собирает до миллиона тонн хлопка сырца, о чем раньше могли только мечтать. Или коренная реконструкция железнодорожного транспорта, когда за 15 лет перевели железнодорожные перевозки с паровозной тяги на тепловозно–электрическую, что дало огромный экономический эффект. Так, в течение только одного 1970 г. страна сэкономила около 130 млн. тонн угля!
По инициативе Хрущева произошла также глубокая реконструкция строительного дела, что позволило ускорить темпы строительства производственных объектов и жилья. Сейчас вовсю критикуются хрущевские пятиэтажки, которые сооружались с минимальными удобствами. Их называют с насмешкой «хрущебами». Но именно благодаря этим «хрущебам» в сравнительно короткие сроки миллионы советских людей удалось переселить из бараков и подвальных помещений. И в те годы наши новоселы, конечно, были ему за это благодарны.
