В годы немецкой оккупации, после разгрома «Последних Новостей», в эпоху войны с Россией, Н.Берберова была вовлечена в русло определенной антирусской политики, она работала с немцами в той, очень небольшой, части русской эмиграции, которая свою политическую ставку делала определенно на Гитлера. Неожиданно она сделалась политической деятельницей с яркой окраской, резко выступая в антисоветских процессах. После войны одно время ее не было слышно. В возникших «Русских Новостях» (просоветской газете, приемыше «Последних Новостей») Берберова, конечно, сотрудничать не могла и стала работать во враждебной мне прессе. После принятия мною советского гражданства мы с нею при встречах старались не узнавать друг друга. И когда появилась ее статья о книге моей дочери, всем было ясно, что эта стрела была пущена, в сущности, в меня путем недостойного приема критики стихов покойницы. Следует прибавить, что эта рецензия об умершей поэтессе, хорошо знакомой всей русской колонии, была встречена очень холодно даже в среде моих политических противников.
И через несколько лет поэт Н.В.Станюкович в статье «Ирина Кнорринг — поэт изгнанья» начал свое изложение с ответа по адресу Н.Берберовой, назвавшей Ирину Кнорринг «поэтом скуки, лишенным больших тем».
«Когда такие категорические высказывания касаются живых, — пишет он, — их принято называть (справедливо ли?) полемическими, но когда они порочат мертвых, то восстановление справедливости становится уже повелительной моральной необходимостью. Строки эти и являются, — говорит Н.В.Станюкович, — попыткой защитить память русской женщины — поэта: страдалицы, жертвы изгнания, бездомности, сумевшей в точных, благородно-скромных, до конца искренних, стихах рассказать нам и тем, кто придет за нами, что значит потерять Родину… Не «скукой», а неизбывной тоской по России веет со страниц этих трех книжек, а это ли не большая тема?! И многие ли сумели так просто раскрыть людям свою страдающую душу, обнажить сердце с такой покорностью и мужеством? И другой теме — о смерти — одной из вечных и неисчерпаемых тем подлинной литературы, посвящены многие страницы сборников Ирины Кнорринг, поражающие читателя введением смерти в повседневное течение жизни. Вестница ухода обращена в спутницу дней и ночей поэта. В этих стихах раскрывается страшная судьба не одной И. Кнорринг, но многих тысяч русских женщин, брошенных в чужой мир и задыхающихся в жалких, смрадных отелях, в убогих, сырых каморках городской бедноты. Это особая тема — не изживаемая женская потребность в достойном, прочном очаге развита у нее исчерпывающе»…
Эта сторона стихов Ирины, отмеченная Н.В.Станюковичем, дает некоторое пояснение к «ахматовскому» влиянию на ее творчество. «Творчество было ее жизнью, — пишет этот автор. — Ее строки предельно искренни и правдивы, но это не поэтическая честность, не бесстрашное обнажение самых интимных переживаний, а нечто неизмеримо большее: стихи эти есть самые переживания. Ирина Кнорринг — человек — опустошена поэтом. Поэтому-то так плотна и совершенно лишена того, что принято называть «водою», ткань ее стихов. Читая ее, как бы соприкасаешься живого человека. И это соприкосновение не может оставить равнодушным. Единственная награда поэта — встречное волнение читателя — ей обеспечена».
В заключение Н.В.Станюкович на стихи Ирины: «И в это утро я уйду с земли / Безропотно. Бестрепетно. Бесславно», — возражает:
«Нет! — Не бесславно:
И в синий холод вечеров глухих,
Когда устанем мы от снов и вздохов,
Мы будем медленно читать стихи,
Ведь, каждый, как умеет, славит Бога.
Да, мы будем читать стихи Ирины Кнорринг, ее книжки: живой голос русской женщины-изгнанницы, ее нищего быта и редкого, разрывающего грудь, воздуха. Когда-нибудь они станут читаться и в России и станут верным свидетельством неразрывности национальных уз, равно священных для тех, кто пережил русское лихолетье дома или был выброшен во внешний мир, где «тьма и скрежет зубовный».
Очень лестную и верную оценку творчества Ирины в том же журнале, где напечатана статья Н.В.Станюковича, дал поэт, ныне покойный, Георгий Иванов, вышедший из школы Гумилева:
«Покойная Ирина Кнорринг всегда, в последние годы жизни особенно, стояла в стороне от пресловутого «Монпарнаса», не поддерживала литературных связей, одним словом, не делала всего необходимого для того, чтобы печатали, упоминали в печати. Поэтому даже ее последняя книга почти никем не была отмечена со вниманием и сочувствием, которые она заслуживает… Кнорринг была не очень сильным, но настоящим поэтом. Ее скромная гордость и требовательная строгость к себе, мало кем оцененные, будут, я думаю, так же со временем вознаграждены. У скромной книжки Кнорринг есть шансы пережить многие, более «блестящие» книги ее современников. И возможно, что, когда иные из них будут давно «заслуженно» забыты, — бледноватая прелесть стихов покойной И. Кнорринг будет все так же дышать тихой, не яркой, но неподдельной благоуханной поэзией».
К этому можно добавить и теплые строки Г.Адамовича, поэта и литературного зарубежного критика: «Стихи женственны и безыскусственны. Подчеркивая это, я далек от мысли назвать их неумелыми: нет, но усилия в этих легких и грустных строках не заметно, они, по-видимому, возникли в сознании Ирины Кнорринг сами собой, и вдохновению своему она доверяла, не стремясь ничего причудливого или пряного у него исторгнуть. В стихах чувствуется острый музыкальный слух: сцепление звуков всегда органично, почти всегда безошибочно-выразительно. Есть поэты, которые добивались большего, чем Ирина Кнорринг, но о ней наверно можно сказать, что она поэтом родилась, а не сделалась им по случайной прихоти. Ее стихи «поют»: это то, что каждый волен ценить или не ценить, но чему едва ли можно научиться.
Печальной, всегда молчаливой, скромной, чуть-чуть застенчивой она прошла среди нас в пестрой толпе русско-парижских стихотворцев, до сих пор еще по привычке называемых «молодыми». Прошла сторонкой, не принимая участия в спорах, еще менее в каких-либо ссорах, тихая, будто чему-то навеки удивленная или испуганная. Кажется, все без исключения любили ее стихи, при том любили без ревности или зависти, часто-часто омрачающих литературные отношения. Прочтя «После всего», все, наверно, вспомнят о ней с благодарностью, смешанной, может быть, с безотчетной болью».
Ирина Кнорринг с подругами
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
