услугам приезжих рыболовов и охотников на лис и енотов, и эти приезжие (как говорили) возвращались сюда снова, но не ради охоты и уженья, а ради стола мисс Болленбо.
Она нас услыхала. И мы не были первыми; она сказала, что наш автомобиль тринадцатый за последние два года, и пять из них проехали мимо ее дома за последние сорок дней; она уже потеряла на этом двух кур, и, чего доброго, теперь придется всю животину держать взаперти, даже собак. Она, и кухарка, и слуга-негр, все они уже ждали нас на веранде, заслонив глаза от призрачного мерцания наших фар. Она не только издавна знала Буна, она прежде всего узнала машину. Несмотря на то что машин было только тринадцать, глаз у нее уже был наметан, она научилась различать их.
— Значит, вы таки добрались наконец до Джефферсона, — сказала она.
— За год-то? — спросил Бун. — Господи помилуй, мисс Болленбо, да эта машина за это время успела побывать в сто раз дальше Джефферсона. В тыщу раз. Придется уж вам сдаться, пора, как все люди, приноровиться к машинам.
Вот тут-то она и сказала про тринадцать автомобилей за два года и про двух кур.
— Но они хоть недалеко, а прокатились на автомобиле, — добавила она. — Чего про себя не скажу.
— Да неужто вы никогда не катались на машине? — спросил Бун. — А ну-ка, Нед, — сказал он, — вылезай и заводную ручку заодно прихвати. Люш, пусти мисс Болленбо вперед, там ей виднее будет.
— Погоди, — сказала мисс Болленбо. — Я только скажу Элис про ужин.
— Ужин подождет, — сказал Бун. — Бьюсь об заклад, Элис тоже не приходилось ездить на машине. Иди сюда, Элис. Кто это с тобой? Твой муж?
— Не собираюсь я замуж, — отозвалась кухарка. — А и собиралась бы, так уж не за Ифема.
— Ну все равно, веди его сюда, — сказал Бун.
Кухарка и негр подошли и тоже влезли на заднее сиденье, рядом с жестянкой с бензином и сложенным брезентом. Нед и я стояли перед раскрытой дверью, откуда падал свет лампы, и смотрели на автомобиль, на его красный задний фонарь, и как он покатил по дороге, потом остановился, дал задний ход, развернулся и промчался мимо нас; Бун сигналил рожком, мисс Болленбо, чуточку напряженная, прямая, сидела спереди, Элис и Нфем, пролетая мимо, махали нам с заднего сиденья.
— Эге-гей, парень! — заорал Ифем Неду. — Вот это лошадка!
— Пыль в глаза пускает, — сказал Нед; он имел в виду Буна. — Пусть спасибо скажет, что Хозяин Прист не стоит здесь с нами. Он бы из него пыль выбил.
Автомобиль остановился, дал задний ход, и снова развернулся, и подкатил к нам, и затормозил. Минуту спустя мисс Болленбо произнесла:
— Так. — Затем она пошевелилась, сказала деловито: — Пошли, Элис.
И мы сели ужинать. И тут-то я понял, почему охотники и рыболовы возвращались сюда опять. Потом Нед с Ифемом ушли, а я вежливо поблагодарил мисс Болленбо, и мы с Буном (он нес лампу) отправились наверх, в помещение над лавкой.
— Ты что ж, ничего с собой не взял? — спросил Бун. — Так-таки ничего, даже чистого платка?
— А мне ничего не надо, — ответил я.
— Не можешь же ты спать прямо так, как есть. Погляди, простыни-то какие чистые. По крайней мере хоть башмаки сними и штаны. И мамочка заставила бы тебя почистить зубы.
— Не заставила бы, — сказал я. — Ничего бы не вышло. Все равно чистить нечем.
— Это бы ее не остановило, сам знаешь. Если б ничего не нашел подходящего, пришлось бы сделать подходящее, а то сам был бы не рад.
— Ладно, — сказал я. Я уже лежал на своем тюфяке. — Спокойной ночи.
Он стоял, протянув руку к лампе, собираясь ее загасить.
— Ну, как ты? — спросил он.
— Заткнись, — сказал я.
— Скажи только слово. И мы поедем домой. Не сейчас, а утром.
— Мы для того столько проехали, чтобы ты теперь струсил? — сказал я.
— Спокойной ночи, — сказал он. Он потушил лампу и лег. И сразу же нас обступила весенняя ночь, темнота: басы больших лягушек с болот, звуки леса, большого леса, дикой глуши, населенной дикими тварями — енотами, и кроликами, и норками, и ондатрами, и большими совами, и большими змеями, мокасиновыми и гремучими, и, может, даже дыхание деревьев, и дыхание самой реки, ну и, разумеется, призраки — древние чикасо, которые дали имя этой земле намного раньше, чем ее увидели белые люди, и эти белые люди, пришедшие позднее, — Уайэт, и старик Сатпен, и охотники майора де Спейна, и плоскодонки, груженные хлопком, и затем вереницы фургонов, и горлодеры погонщики, и череда разбойников и убийц, породивших мисс Болленбо; и вдруг до меня дошло, что за звуки издает Бун.
— Над чем ты смеешься? — спросил я.
— Думаю про низину Адова ручья. Мы будем там завтра к одиннадцати утра.
— Но ты, кажется, говорил, мы там хлебнем горя.
— Хлебнем, можешь не сомневаться, — ответил Бун. — И топор, и лопата, и колючая проволока, и лебедка, и все жердины из всех заборов, и я, и ты, и Нед, и все мы трое — все в ход пойдет. Вот над кем я смеюсь — над Недом. К тому времени, как мы завтра одолеем Адов ручей, Нед еще пожалеет, что сделал, как он выражается, неприличность, и наелся, и не пролежал смирнехонько под брезентом до той самой минуты, когда под колесами почует Мемфис.
Разбудил он меня рано. И всех остальных на полмили вокруг тоже, хотя ушло еще порядком времени на то, чтобы поднять Неда, который спал у Ифема, и заманить его в кухню позавтракать (и еще больше времени на то, чтобы потом выманить его из кухни, раз там находилась женщина). Мы позавтракали, и после такого завтрака, будь я охотник или рыболов, я бы уж никуда не смог идти пешком, и Бун еще разок прокатил мисс Болленбо, но уже без Элис и Ифема, хотя Ифем мотался поблизости. Затем мы, то есть Бун залил бензину в бак и воды в радиатор, не потому что в этом была надобность, а потому, я думаю, что мисс Болленбо и Ифем стояли и смотрели, и затем мы двинулись в путь. Солнце как раз вставало, когда мы по Железному мосту проезжали над рекой (и над призраком пароходика тоже, я ночью забыл про него) и въезжали в чужую страну, в другой округ; к ночи это будет уже другой штат и — Мемфис.
— Если одолеем Адов ручей, — сказал Бун.
— Может, хватит болтать про него, — сказал я.
— Пожалуйста, — ответил Бун. —
