4
Ромеро назвал планету, к которой мы шли, Аранией. Мы не препятствовали нашему историографу изобретать любые названия. Меня больше интересовало, в чем араны конкретно нуждаются. Познакомиться бы с ними поближе, может быть, войти в их общество! Как быть? Явиться в качестве прямых друзей или проникнуть тайными соглядатаями?
— Высадиться доброжелательными пришельцами вы не можете, — разъяснил Оан. — Араны расколоты. Друзья отвергателей — враги ускорителей. Вам нужно замаскироваться. Примите телесный образ арана. Жестокие боги посещают нас в нашем облике. Для них любой облик — пустяк. Воспользуйтесь их примером.
Я, однако, не был уверен, что наши возможности идут так далеко. Переделка облика — ситуация из фантастического романа, это не для нас. Эллон предложил разработать новую форму скафандра, не переконструируя тела. Для демиургов, напрактиковавшихся на создании невидимости и переносе на любое расстояние материализованных фантомов, не составит трудностей придать звездопроходцу паукообразность. Один дракон не подойдет, он слишком крупен.
— Если кому не нравится стать пауком, пусть станет невидимкой, — посоветовал Эллон. — Последние конструкции экранов обеспечивают приличную невидимость даже для человека, без большого вреда для него. Правда, в невидимость людям можно входить лишь на короткое время.
Никого из людей не устраивало ходить невидимкой по незнакомой и, возможно, опасной планете, постоянно думая, не кончается ли короткое время экранирования. Да и понятия большого и малого вреда у нас с Эллоном различны. Что демиургу здорово, то человеку нередко смерть.
Эскадра звездолетов вошла в Гибнущие миры.
Ну и местечко было, эти Гибнущие миры! Мы попали из туманности в туманность. Разница была лишь в том, что прежняя густая туманность казалась ясной далью сравнительно с этой. И если та туманность была все-таки свободным космосом, только затянутым газом и пылью, то в эту напихали тысячи звезд: компактное звездное скопление, потонувшее в полумгле. Вокруг открывался томительный пейзаж (нет, не открывался, смутно проступал, темно вырисовывался): вечные багровые сумерки, звезды в пыли, космос — пыль, чудовищно искаженные силуэты светил.
Звезды были одна от другой так близко, что в нормальном просторе на небе сияли бы четыреста солнц и нигде не было бы чередования дня и ночи. Но солнц не было, их сияние еле-еле проникало сквозь глухую мглу.
Мы шли к крупной звезде, то разгоравшейся, то погасавшей. Вблизи оказалось, что три светила вращаются вокруг общего центра, периодически затмевая одно другое. Это и были Три Пыльных Солнца. Олег приказал эскадре сомкнуться и затормозить. Теперь мы стали групповым спутником планеты, откуда бежал Оан. Из осторожности мы остановились достаточно далеко от Арании. Не знаю, как Жестокие боги, а несчастные араны не могли бы нас на таком расстоянии найти даже в сильные приборы.
Поисковой группе велели готовиться к вылазке.
Перед высадкой я зашел к Бродяге. Он разместился в просторном помещении — не для него просторном, для него любое помещение, кроме обсервационного зала, тесновато, — специально запроектированной конюшне для пегасов. Пегасов, несмотря на настояния Лусина, мы не взяли, а помещение с момента, когда его занял дракон, стали в шутку называть уже не конюшней, а дракошней. В свободные минуты я заходил сюда, чтобы поболтать с Бродягой. Если времени у меня было много, он выползал в парк, и там, на берегу внутреннего озера, мы разговаривали вволю, в парке Бродяге было вольготно, да и я себя чувствовал в парке лучше.
У Бродяги сидели Лусин с Мизаром. Мизар, красавица овчарка, овчар — как любовно называл его Лусин (Ромеро доказывал Лусину, что овчар не собака, а человек, пасущий овец, а Лусин возражал, что любой древний овчар-человек значительно уступал Мизару в остроте интеллекта), был единственным животным, какое мы взяли с собой. Словечко «животное» — условно: Мизар был псом выдающимся, овчаром с высшим собачьим образованием. Четыре правила арифметики и несложные алгебраические преобразования, начатки геометрии и физики известны многим собакам, но Мизар справлялся и с уравнениями второй степени, а его познаниям в физике и химии мог бы позавидовать иной средневековый профессор. Лусин утверждал, что у Мизара дар к точным наукам. Уже в рейсе Лусин занялся с Мизаром интегральным исчислением. Не уверен, что овчар проявил особое влечение к этой науке, зато Лусин был увлечен. Лусин клялся, что простые интегралы Мизар щелкает как орешки и что если так пойдет и дальше, то он выхлопочет для Мизара ученую собачью награду, не остановится и перед тем, чтобы добиться создания собачьих ученых степеней.
Я сел на лапу дракона и погладил великолепного пса. Овчар был рослый — с меня, когда становился на задние лапы, темношерстный, гладкий, блестящий, с могучей пастью, умными глазами и такими мощными лапами, что ударом любой мог свалить человека. Демиурги-попрыгунчики с опаской обходили Мизара, он недолюбливал бывших разрушителей и ни с одним не заводил дружбы. Я как-то спросил Лусина, что получилось бы, если бы Мизара натравили на наших прежних врагов. Лусин ответил, что с головоглазами Мизар бы не справился: те прочно бронированы и наносят жестокие гравитационные удары, летающие невидимки тоже были ему не по зубам, а такое субтильное существо, как Орлан или Эллон, овчар разорвал бы в минуту.
На шее Мизара висел изящный оранжевый поясок — его индивидуальный дешифратор, так совершенно подогнанный Лусином, что в нашем мозгу речь пса звучала совсем по-человечески. Мизар, впрочем, хорошо понимал людей и без дешифратора. Человеческие способности в этом смысле уступают собачьим: мы без приборов не понимаем речи животных.
— Бродяга, тебе придется остаться на корабле, — сказал я. — В паукообразные ты не годишься. И Мизара не возьмем.
— И напрасно, адмирал Эли, — проворчал пес. У всех собак, между прочим, хорошее понимание служебных человеческих рангов, а Мизар превосходил своих собратьев и в этом: иначе как адмиралом он меня и не называет. — Я не уверен, что механизмы сумеют так надежно вас защитить, как смогу я.
— Постараемся не попадать в опасность, Мизар. Лусин, ты говорил с Трубом и Гигом?
— Скафандры, — сказал со вздохом Лусин. — Не нравятся. Оскорблены. Оба.
— А твой скафандр, Лусин?
— Отличный. Вторая кожа.
— С ангелом и невидимкой поговорю я. А если мои уговоры не подействуют, пусть и они остаются.
Сбор поисковиков был назначен на причальной площадке. Там же каждый выбирал скафандр по себе. Мой скафандр был так впору, будто я влез не в экранирующую одежду, а в новое тело. Голова вертелась свободно, волосы то вздымались змеями, то опадали в зависимости от настроения, по желанию превращались в хватательное орудие — я с удовольствием почувствовал себя сорокаруким, — ноги тоже слушались любого приказа. Я припустил было по причальной площадке, чтобы размять их, и чуть не врезался в стенку — таким быстрым вышел бег. У других поисковиков скафандры были не хуже. Как Лусин предупреждал, Труб и Гиг категорически отказались от скафандров. Оба явились на площадку, но не притронулись к камуфлирующей одежде. Мои уговоры не подействовали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
