— Ангелы презирают пауков! — надменно изрек Труб и скрестил на груди поредевшие крылья. — Боевой ангел никогда не уподобится презренному насекомому.
Еще меньше был способен изменить мундиру бравый невидимка. В общем, я понимал их отвращение к маскировке.
Мы приземлились на вершине холма. На подлете Арания казалась сплошным океаном, темным, сверкающим, как ртуть, — царство жидкости, как потом выяснилось, лишь немногим уступающей ртути по плотности: образцы ее мы везем с собой. По поверхности океана скользили мерцающие тела. Оан посоветовал держаться подальше от океана: и сам он хищник и все его обитатели хищники. Океан непрерывно наступает на сушу, обрушивает и растворяет ее. Если бы он не устилал свое дно осадками, недоступными даже для его агрессии, Арания давно была бы растворена. Во время электрических бурь океан обильно выбрасывает свои осадки на еще не растворенную сушу и тем укрепляет ее. Морские хищники тоже из растворителей — обволакивают и высасывают жертву.
— Ваши скафандры из веществ, не знакомых на Арании, вам, я почти уверен, не грозит нападение морских хищников, — осторожно утешил нас Оан, после того как основательно напугал.
Мы выбрали для высадки ночную сторону. Неподалеку находился главный город планеты. Оан вышел наружу первый и позвал нас.
Кругом была тьма, очень непохожая на наше простое отсутствие света. В стороне сумрачно поблескивал притаившийся океан. Земля тускло светилась, каждый камешек мерцал. Небольшой лесок фиолетово фосфоресцировал — от него тянуло холодком, деревья здесь не так освежают, как охлаждают воздух, подогреваемый внутренним теплом планеты. Повсюду вспыхивали голубоватые искорки, а когда мы переставляли ноги, между ними и землей сухо потрескивали оранжевые разряды. Все здесь напоено электричеством: земля, воздух, растения, плотная жидкость океана. Все здесь сумрачно светится: фосфоресцирует, люминесцирует, мерцает, переливается, тускло едва-едва, чуть-чуть сияет — неизвестно для чего, неизвестно почему. И мы тоже засветились, едва вышли. Ромеро потом шутил, что сияние определялось не конструкцией скафандра, а служебным рангом его хозяина: я светился повелительно-сине, Лусин — умилительно-желто, Орлан и Граций — благожелательно-оранжево, Ирина и Мэри — испуганно-фиолетово, Ромеро — осторожно-зеленовато, а сам Оан — угрожающе-багрово.
Одно небо здесь никак не светилось. В небе была настоящая тьма. И даже редкие звезды, из самых близких, пробиваясь сквозь пыльную завесу красноватыми, на пределе сияния, ореоликами, не нарушали, а лишь подчеркивали глухую его черноту.
Оан начал осторожное движение с холмика в чащу мерцающих деревьев, мы переползали за ним. Надо было складывать ноги под себя и красться, ступая одними верхними суставами. Без такого пластунства по-паучьи мы не сумели бы медленно передвигаться, любой перебор выпрямленными ногами резво уносил вперед.
В леске Оан остановился. Я полз вторым.
— Эли, — просигналил он в моем мозгу, — я чую разряды Иао, отвергателя, он сегодня на дежурстве обережения. Оберегатели предупреждают, когда к нашим пещерам подкрадывается шайка ускорителей. Я скажу Иао, что вы отвергатели с другой стороны планеты, там мы тоже ведем пропаганду. Вы будете новым отрядом ваших сторонников.
Встреча с Иао произошла минуты через три.
Впереди мелькнула лиловая тень, мелькнула и скрылась. Я условился с Оаном еще на «Козероге», что он будет транслировать нам свои разговоры с аранами. В моем мозгу раздался резкий, захлебывающийся голос — Оан искусно воспроизвел даже интонации собрата:
— Остановись, крадущийся! Назови себя. Назови меня.
— Я Оан, а ты Иао, — услышали мы ответ Оана.
— Я Иао, ты прав, Оан. Я рад, что ты не погиб. Высветись, чтобы я мог тебя увидеть. Да, ты Оан. Утешительно видеть тебя живым, великий Оан, близкий друг великого Оора. Где твои товарищи, Оан? Куда ты дел своих великих братьев по бегству в иновремя, Оан?
— Они все погибли, Иао. Я доложу об этом Оору и обществу. Теперь пропусти меня.
— Ты не один? Что бы это значило, Оан?
— Со мной завербованные в отвергатели друзья с другой стороны планеты. Я привел их, чтобы они удостоились проповеди Оора. Они жаждут схватиться с ускорителями.
— Они удостоятся проповеди, Оан. Мы дадим им возможность схватиться с мерзкими ускорителями, Оан, мы дадим им такую возможность! Пусть они высветятся. Бравый народ, Оан, ты хорошо сделал, что привел их. Завтра они смогут выказать делом свое рвение.
— Что-нибудь важное случилось?
— Ускорители снова хватали всех, кто попадался в часы Темных Солнц. Самосожжение назначено на завтра, на закате Трех Пыльных Солнц. Мы будем отбивать несчастных. Иди, Оан. Радуюсь за тебя и друзей. Вы услышите вдохновенную проповедь Оора, величайшего из великих. Иди смелей. За моей спиной ускорители вам не попадутся.
Оан убыстрил движение, но не слишком. Мы немного приподняли туловища, но не разогнули полностью ног. Мы по-прежнему двигались во тьме, озаренной лишь фосфоресцированием деревьев, люминесцированием почвы да призрачным сиянием наших тел. Ромеро в восторге прошептал, что мы похожи на древних земных заговорщиков, крадущихся на тайное сборище. Сомневаюсь, чтобы ему понравилась тогдашняя жизнь, очутись он реально среди наших предков, но все, напоминающее старину, порождает в нем ликование. Я могу понять такое чувство, но разделить не способен.
Вскоре мы проникли в обширную пещеру, озаренную сиянием стен. На полу копошились араны. Их было так много, они так плотно прилегали друг к другу, что создавалось впечатление, будто в пещере одно громадное, мерцающее, шевелящееся тело. И мы втиснулись в это тело, стали частью его, шевелились вместе со всеми, как одно целое — разом наклонялись то вправо, то влево, разом то приподнимались, выпрямляя полусогнутые ноги, то снова приседали. Никто не обратил на нас внимания, никого мы не заинтересовали, мы были такие же, как все, — пульсировали общим для всех движением.
— Оор! — произнес Оан очень ясно. Никто не обернулся, слова Оана донеслись только до нас.
В центре пещеры один из паукообразных упал на спину и вытянул вверх ноги. А на двенадцатиногий пьедестал взобрался другой аран, упер свои выпрямленные ноги в живые колонны, задергался и замерцал торопливо меняющимися цветами. Он накалялся и погасал, раздувался и опадал. Он держал речь — слова ее, переводимые Оаном, отчетливо звучали в нашем мозгу. Это был Оор, Верховный отвергатель конца.
— Ужасно, Эли, они осуждают гибель, потому что восславляют прозябание. Против восторга конца они обращают ликование от тягот! — в недоумении прошептал Лусин, конечно мысленно, обычной речью он не произнес бы такой складной фразы и за месяц.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
