25 июля перешла в наступление Уфимская группа под командованием Войцеховского, перед которой была поставлена задача обойти Челябинск с севера. Первые два или три дня наступление шло успешно, и в обозе у красных началась паника. Но Волжская группа Каппеля, натолкнувшись на сильное сопротивление, не смогла обойти город с юга. Клещи не сомкнулись. К тому же Уральская группа 3-й армии, прикрывавшая Войцеховского с севера, стала отступать под натиском противника. А 1-я и 2-я армии не оказали никакой помощи.
29 июля красные возобновили общее наступление. 3-я армия отходила с большими потерями. Некоторые части остались в окружении и сдались. Особенно много сдавшихся было в дивизиях, взятых из резерва. 4 августа красные взяли Троицк, и Южная армия оказалась отрезанной.[1252]
В. Н. Пепеляев записал в дневнике следующие слова Колчака, сказанные 25 июля: «Генерал Дитерихс был против этих боёв и за отход без боя от Челябинска, но я приказал дать бой. Это риск – в случае неудачи мы потеряем армию и имущество. Но без боёв армия всё равно будет потеряна из-за разложения. Я решил встряхнуть армию. Если бы вы знали, что я пережил за эти дни!»[1253]
После Челябинской операции с Лебедевым, против которого были сильно настроены армия и общество, пришлось наконец расстаться. 12 августа он был смещён с должностей начальника штаба Верховного главнокомандующего и военного министра.[1254] Военным министром стал генерал А. П. Будберг. Должность начальника штаба Верховного главнокомандующего осталась незамещённой в ожидании приезда известного военного авторитета, генерала Н. Н. Головина.
На Лебедева впоследствии валили всю ответственность за неудачу белого дела в Сибири. Многие обвинения имели основания. Лебедев имел солидное военное образование (как-никак – Академия Генштаба), но пришёл на высокий пост без достаточного командного опыта. Как известно, на любом высоком посту, имея хорошую теоретическую подготовку, но без практики и знания жизни, можно добиться ужасных результатов. И всё же не может один человек, даже высокопоставленный, провалить всё дело.
Лебедева многие считали реакционером. Это не совсем так, хотя можно вспомнить, что отчасти вследствие его нажима позиция Омского правительства по вопросу о помещичьем землевладении в нужный момент оказалась не очень внятной. Есть, однако, документы, которые освещают эту личность с другой стороны. Например – его письмо командующему Западной армией Сахарову, отправленное в июле 1919 года:
«Все лица, приезжающие с фронта, единодушно свидетельствуют, что в армии всё чаще и чаще и чаще замечаются случаи применения некоторыми офицерами к солдатам рукоприкладства. Если в старой Русской армии рукоприкладство квалифицировалось как преступное деяние, влекущее за собой тяжёлое наказание, то тем более этому позорному явлению не может быть места в возрождённой Русской армии, борющейся за водворение порядка и законности. Прошу принять все меры к немедленному пресечению вышеуказанного явления, разъясняя офицерам, что такое отношение к делу может способствовать розни между ними и солдатами, что не дремлющий враг не замедлит использовать эту рознь в своих преступных замыслах… что, наконец, сражаясь за осуществление Великого Будущего России, стыдно применять давно уже осуждённые и навеки погребённые всем культурным миром методы воздействия на подчинённых. Тех же офицеров, которые будут глухи к этим разъяснениям, немедленно предавать военному суду, распоряжения о чём уже неоднократно отдавались».[1255]
Так что можно всё же думать, что ближайший сподвижник Колчака был человеком просвещённым и культурным.
Дитерихс вернулся к командованию Восточным фронтом. Армии продолжали отступать, сильно потрёпанные, но, вопреки прогнозам Будберга, катастрофы не произошло.
После ночного боя с 13 на 14 августа был оставлен Курган.[1256] Через несколько дней красные перешли через реку Тобол. Военные действия переместились в Сибирь. Лето продолжалось, принося новые разочарования, но это – уже несколько другая история.
Осенние надежды
От Кургана до Омска расстояние невелико. Уже, казалось, ничто не могло остановить большевиков, и в августе, как вспоминал Гинс, в сибирской столице воцарилась «атмосфера животного страха».[1257]
Но как раз в это время зашевелилось Сибирское казачье войско, ибо красные вступили на его территорию. Иванов-Ринов, совершивший поездку по станицам, привёз целую пачку общественных приговоров о поголовной самомобилизации. Этот призыв был поддержан Большим войсковым кругом, заседавшим с 7 по 13 августа. Круг постановил призвать на фронт всех казаков с 18 до 45 лет. А из малолеток и стариков создать дружины самоохраны.[1258]
Атаман Иванов-Ринов, решивший, что настал его час, выступал в роли спасителя. Он получил право непосредственного доклада верховному правителю. Ему были открыты безграничные кредиты – на наём рабочих для уборки урожая в казачьих хозяйствах, на покупку амуниции и снаряжения и т. д. Он превратился в настоящий кошмар для военного министра, который жаловался, что атаман «обобрал все наши склады», взяв на каждого предполагаемого мобилизованного казака «по пять и по шесть комплектов и летнего, и зимнего обмундирования», не оставив другим почти ничего.[1259] Ведь и Адмирал, без лишнего шума, тоже издал указы фактически о всеобщей мобилизации. И призываемых тоже надо одевать, обувать и вооружать. И никто, между прочим, не думал нанимать рабочих для уборки крестьянских полей, а в 1919 году выдался отличный урожай.
Сибирские казачьи части было решено объединить в Отдельный Сибирский казачий корпус – ударную силу Восточного фронта. Командиром корпуса был назначен Иванов-Ринов. 10 августа, после литургии в казачьем Никольском соборе ему были вручены грамота Круга и войсковое знамя. Адмирал зачитал указ о производстве его в генерал-лейтенанты. Гинс иронически заметил по этому поводу, что награды и звания в Омске раздавались «щедро и авансом».[1260]
Однако честолюбивые замыслы атамана простирались гораздо дальше. 19 августа в Омске собралась конференция девяти казачьих войск Сибири и Дальнего Востока, руководство которой оказалось в руках того же Иванова-Ринова. А 28 августа Колчаку были вручены постановления конференции, в коих содержались требования перейти к полной военной диктатуре, сократить число министерств до пяти, упразднить Сенат, создать две должности помощников верховного правителя (по военной и гражданской части) и учредить особое казачье министерство (министр должен избираться Общеказачьей конференцией), а казаков посылать на фронт только под командованием их атаманов. Адмиралу всё это представилось как нелепые домогательства: «Они хотят сделать меня чем-то вроде императора и в то же время требуют помощников. „Помощник диктатора“ – это какой-то абсурд…»[1261] Некоторые из казачьих требований были отвергнуты сразу, другие задвинуты в долгий ящик – на том дело и кончилось. У верховного правителя были другие заботы, более спешные.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
