Юки кивнула. Так, словно знала заранее, что я скажу.
— Давай. За меня не беспокойся. Если хочешь вернуться — лучше вернуться.
— А ты что будешь делать? Здесь останешься? Или со мной поедешь?
Она чуть пожала плечами.
— Поживу какое-то время у мамы. Я пока не хочу в Японию. Она ведь не откажется, если я попрошу?
Я кивнул и допил мартини.
— Ну, хорошо. Завтра отвезем тебя в Макаху. Да и мне напоследок не помешало бы еще раз поговорить с твоей матерью.
Мы вышли из бара, забрели в рыбный ресторанчик неподалеку от “Алоха-Тауэр” и в последний раз поужинали. Пока Юки расправлялась с омаром, я выпил виски, потом принялся за жареных устриц. Мы почти не разговаривали. В голове у меня началась какая-то дикая каша. Казалось, я вот-вот навеки засну, так и не дожевав устриц, и сам превращусь в скелет…
Юки то и дело поглядывала на меня. Не успели мы все доесть, как она заявила:
— По-моему, тебе пора спать. Ужасно выглядишь!
Вернувшись в номер, я включил телевизор и долго пил вино в одиночестве. Передавали бейсбол. “Нью-Йорк Янкиз” против “Балтимор Ориолз”. Мне вовсе не хотелось смотреть бейсбол — мне просто хотелось, чтобы телевизор оставался включенным. Хоть какая-то связь с реальностью.
Я пил вино, пока не начал совсем клевать носом. И лишь тогда, спохватившись, снова достал из кармана листок, дотянулся до телефона и набрал непонятный номер. Как я и ожидал, безрезультатно. После пятнадцатого гудка я положил телефонную трубку, снова плюхнулся на диван и уставился в катодную трубку Брауна. [122]Я рассеянно наблюдал, как старина Уинфилд выбегает на подачу, когда вдруг осознал: в моей памяти что-то зудит, требуя внимания.
Что же?
Не сводя глаз с экрана, я попытался сосредоточиться.
Что-то одно похоже на что-то другое. Что-то одно переплетается с чем-то другим…
“Не может быть!” — осенило меня. Это казалось невероятным — и все же проверить стоило. Сжимая в пальцах листок с номером, я встал, вышел в прихожую и сверил номер на бумаге с номером, который Джун нацарапала карандашом на моей двери.
Полное совпадение.
Всё связано, подумал я. Всё замыкается друг на друга. И только я один не вижу ни малейшей логики в этой странной цепи.
* * *
Наутро я сходил в авиакассу и заказал билет на послеобеденный рейс. Затем выселился из гостиницы и отвез Юки к матери в Макаху. Еще до обеда я позвонил Амэ и сообщил, что на меня свалились срочные дела, и я вынужден сегодня же вернуться в Японию. Она особенно не удивилась. Сказала, что у нее для дочери место всегда найдется, и что я могу привезти Юки хоть завтра — никаких проблем.
День с самого утра выдался на редкость пасмурным. Очередной шквал дождя мог обрушиться в любую минуту — ничего странного. На все том же “мицубиси-лансере” я мчал по привычному хайвэю вдоль берега, выжимая сто двадцать в час под никогда не меняющийся рок-н-ролл.
— Ты прямо как Пэкмэн, — сказала вдруг Юки.
— Как кто? — переспросил я.
— Будто в тебе сидит Пэкмэн, — пояснила она. — И пожирает тебя изнутри. Твою душу, черточку за черточкой — пиип, пиип, пиип…
— Я плохо понимаю метафоры.
— Ну, что-то тебя грызет.
С минуту я молча вел машину, думая над ее словами.
— Иногда рядом с собой я ощущаю тень смерти, — сказал я. — Очень явственную, плотную тень. Так и кажется: смерть подобралась совсем близко. Еще немного — протянет костлявую руку и вцепится в горло. Но это не очень страшно. Потому что это всегда чья-тосмерть, не моя. И рука ее вечно тянется к чужому горлу. Только с каждой чужой смертью душа внутри все больше стирается, во мне остается все меньше меня… Почему?
Юки молча пожала плечами.
— Я сам не знаю, почему, — продолжал я. — Но смерть постоянно меня преследует. И при любой возможности показывается из какой-нибудь щели.
— Может, это и есть твой ключ? Может, как раз через смерть ты и связан с миром?
С минуту я размышлял над ее словами.
— М-да, — вздохнул я наконец. — Умеешь ты нагнать депрессию…
* * *
Дик Норт, похоже, всерьез огорчился, узнав, что я уезжаю. Пусть нас ничего и не связывало — между нами установились достаточно добрые отношения, чтобы он испытывал такие чувства. Да и я вполне искренне уважал его “лирический прагматизм”. Прощаясь, мы пожали друг другу руки — и тут я снова вспомнил о комнате со скелетами. Неужели там действительно был Дик Норт?
— Слушай, а ты никогда не думал, какой смертью умрешь? — спросил я.
Он усмехнулся и задумался.
— На войне часто думал. Там ведь много способов умереть. Но в последнее время — почти не думаю. Некогда мне размышлять о таких премудростях. Все-таки на войне человек не так сильно занят, как в мирное время! — засмеялся он. — А почему ты спрашиваешь?
— Нипочему, — ответил я. — Так, интересно стало.
— Я подумаю, — пообещал он. — Снова увидимся — расскажу.
После этого Амэ выманила меня на прогулку. Неторопливо, плечом к плечу мы побрели с ней маршрутом, каким обычно бегают по утрам.
— Спасибо за все, — сказала она. — Я действительно вам благодарна. Просто я не умею это выразить как полагается. Но на самом деле… М-м… Я говорю серьезно. Мне кажется, с вашим появлением многое начало выправляться. От того, что вы с нами, почему-то все происходит как нужно. Мы с Юки отлично поговорили, стали лучше понимать друг друга. А теперь она даже приехала сюда пожить…
— Замечательно, — сказал я. Слово “замечательно” я употребляю лишь в особо тяжелых случаях, когда слов одобрения в голову не приходит, а промолчать неудобно. Но Амэ, конечно, этого не заметила.
— С тех пор, как вы с ней, девочка действительно успокоилась. Большинство ее психозов будто рукой сняло. Определенно, вы с ней совпадаете характерами. Уж не знаю, в чем именно… По-моему, в вас есть что-то общее. Как вы думаете?
— Не знаю, — пожал я плечами.
— А со школой как быть? — спросила она.
— Не хочет ходить — зачем заставлять? Ребенок ранимый, с очень сложным характером, из-под палки все равно ничего делать не станет. Лучше нанять ей репетитора, чтобы усвоила хотя бы самые необходимые вещи. Как ни верти, а стрессы экзаменов, бестолковые состязания, идиотские клубы по интересам, подчинение себя коллективу, лицемерные правила поведения — все это не для нее. Школа — не то место, куда человек обязан ходить против собственной воли. Некоторые могут прекрасно учиться и в одиночку. Куда важнее было бы раскрыть ее индивидуальные способности. И как можно гармоничнее развивать то, что есть только у нее. А там, глядишь, она и сама захочет опять ходить в школу. В любом случае, нужно дать человеку самому за себя решить, вы согласны?
— Да, пожалуй, — кивнула Амэ, выдержав долгую паузу. — Наверно, вы правы. Я и сама никогда не любила всю эту “коллективную жизнь”, школу то и дело прогуливала… Так что я хорошо понимаю, о чем вы.
— Ну, а если хорошо понимаете — что вас тогда терзает? В чем проблема?
Она помотала головой — так энергично, что хрустнули позвонки.
— Да нет никакой проблемы! Просто… с Юки я никогда не была уверена в себе как мать. И никак не могла от этого отключиться. Думала: как же так, что она такое говорит — “в школу можно не ходить”? Когда в себе не уверен, становишься таким слабым, правда? Ведь обычно считается, что бросать школу — антиобщественно…
Я подумал, что ослышался. Антиобщественно?
— Я, конечно, не утверждаю, что прав на все сто… Кто знает, как все сложится. Может быть, ничего хорошего и не выйдет. Но мне кажется, если вы — как мать или как друг, все равно — постараетесь в реальной жизнипоказать своей дочери то, что вы хоть как-то связаны с ней; если сможете на практике убедить ее, что хоть как-то ее уважаете, — то она, ребенок с отличным чутьем, обопрется на вас — и запросто сделает все, что нужно, сама.
С минуту она молча брела, не вынимая рук из карманов. Потом повернулась ко мне:
— Я вижу, вы очень здорово понимаете, что она чувствует. Как это вам удается?
“Если стараешьсячто-то понять — что-нибудь поймешь обязательно”, — хотел я ответить, но, понятное дело, смолчал.
Она сказала, что хочет отблагодарить меня за заботу и время, которое я уделил ее дочери.
— За это меня уже с лихвой отблагодарил господин Макимура. До сих пор ломаю голову, куда мне столько…
— Но я сама хочу! Он — это он, а я — это я. Я-то хочу отблагодарить вас со своей стороны! Если этого не сделать прямо сейчас — я забуду.
