— Не знаю.
— Ты с ним встречался?
— Нет.
— Ты когда-нибудь встречался с кем-либо из его агентов?
— Да… ух-хн-н! Больно!
— Грегор! — воскликнула Креция.
— Рано! Тарл, кто был его агентом?
— Женщина. Псайкер. Она прибыла, чтобы установить нам имплантированные личности перед рейдом.
— Она лично имплантировала их?
— Да.
— Как ее звали?
— Она называла себя Марла. Марла Таррай.
— Представь ее, Тарл! — приказал я.
Мне удалось получить краткий, но отчетливый образ женщины с острыми чертами лица и длинными прямыми черными волосами. Лучше всего мне запомнились ее глаза. Подведенные темной краской, огромные и зеленые, словно нефрит. Казалось, она вглядывается прямо в мою душу. Я даже отшатнулся назад.
— С тобой все в порядке? — обеспокоенно спросила Креция.
— Да, все хорошо.
— Мы прекращаем немедленно, — твердо сказала она. — Прямо сейчас.
— Прямо сейчас?
— Именно.
Янычар повалился на кровать. Кожа на его лице вздулась и покрылась капельками пота. Он закрыл глаза и застонал.
— Действие препарата заканчивается. Теперь он чувствует, как ты вторгаешься в его разум.
Тело пилота сотрясалось в конвульсиях. Похоже, Креции тоже немного досталось.
— Один последний вопрос.
— Я сказала, мы прекращаем немедленно, ты меня слышишь? Мне необходимо стабилизировать его состояние. — Доктор шагнула вперед.
Я предостерегающе поднял руку.
— Еще один. Пока он открыт. Если мы вернемся к этому позже или завтра, его сознание закроется. Ты ведь не хочешь проходить через все это снова?
— Нет, — смягчилась она.
— Тарл? Тарл?
— Отвали.
— Как звали вашего клиента? Как звали босса Марлы Таррей?
Вессоринец что-то пробормотал.
— Что он сказал? — прошептала Креция. — Я не расслышала.
А я расслышал. Не слова, но сообщение на ментальном уровне. Нечто, что он не был способен сказать, даже если бы захотел. Когда он обмяк от психического истощения, последние лоскуты имплантированного прикрытия сползли с его сознания и наружу вышло последнее имя.
— Он сказал — Ханджар, — произнес я. — Ханджар Острый.
Глава 11
АДЕПТ КИЕЛО
УВЕДОМЛЕНИЯ О СМЕРТИ
ОПАСНОСТЬ ДОБРОТЫ
Проснулся я под утро. В комнате стояли предрассветные сумерки. Прохладный ветерок покачивал занавески. Я оделся и спустился вниз. А по пути зашел проверить Тарла. Он беспробудно спал, свернувшись калачиком на кровати. Накануне вечером, удостоверившись, что с пленником все в порядке, Креция ввела ему небольшую дозу обезболивающего и накрыла одеялом. Он пребывал в отключке уже без малого четырнадцать часов. Креция чуть с ума не сошла от страха, когда узнала, что человек в ее чулане — вессоринский янычар.
Я откинул одеяло и проверил веревки на руках и ногах Тарла. Он тихо застонал.
Эмос тоже уже проснулся. Сидя в кабинете Креции, он пил собственноручно приготовленный кофеин и прослушивал первые утренние вокс-передачи.
— Не спится? — спросил я.
— Отнюдь. Я отлично выспался, Грегор. Просто я никогда не сплю долго.
Я достал еще одну кружку и налил кофеина из его кофейника.
— О нас ни слова, — сказал Эмос, указывая на вокс.
— Ничего?
— Это все очень странно. Ни слова, даже на частоте арбитров.
— Кто сумел нанять восемьсот вессоринских убийц, Убер, тот наверняка обладает достаточным влиянием. Либо новостные агентства сознательно умалчивают о произошедшем, либо были подвергнуты цензуре.
— Остальные должны догадаться.
— О ком ты?
— О Фишиге, Нейле. Не получив ответа из Спаэтон-хауса, они поймут, что что-то произошло.
— Надеюсь. Что тебе удалось узнать из татуировок нашего друга?
— Как и предполагалось, базовый футу. Я перепроверил это по разным источникам, с помощью кодифера доктора. — Он вынул планшет и подрегулировал свои очки. — Это клеймо свидетельствует о том, что Ваммеко Тарл, янычар, принадлежит клану Этрика, и за его репатриацию будет заплачено десять тысяч зкелл. Из плоти он сделан, и плоть говорит за него.
Эмос посмотрел на меня над стеклами очков.
— Странная практика.
— И полностью соответствует ментальности вессоринцев. Янычары — всего лишь вещи. Материальные ценности. Имущество. С таким же успехом вы могли бы захватить в качестве трофея пушку или танк. У них нет ни политических убеждений, ни привязанностей в тех конфликтах, в которые они оказываются вовлечены. Они бесполезны в качестве заложников. Эта запись просто и доходчиво объясняет это всем. Она предлагает в качестве решения проблемы некоторую сумму, достаточную, чтобы пленника не убивали.
— И сколько же это будет — десять тысяч зкелл?
— Думаю, достаточно.
— И что нам с ним делать, когда мы уедем?
Это был сложный вопрос.
Я отправился на кухню, чтобы сварить себе еще кофеина и разжиться хлебом. Там я нашел Крецию. Она выжимала сок из плойнов и горных ягод тар в хромированном прессе. Ее пшеничные волосы рассыпались по плечам, а короткий домашний халатик из кремового шелка едва доходил до середины бедра.
— Ой! — смутилась она, когда я вошел.
— Прости. — Я уже собрался ретироваться, но она остановила меня:
— О, не стоит беспокоиться, Грегор. Ты видел меня и… более раздетой.
— Да, точно.
— Конечно. Хочешь фруктового сока?
— На самом деле я искал кофеин.
— Как я могла забыть? Завтраки на террасе… я со своими фруктами и зерновым хлебом, и ты с кофеином, яичницей и беконом.
Я наполнил кастрюлю водой из-под крана и включил плиту. Затем ополоснул кофейник.
— Думаю, теперь ты можешь снова сказать мне: «Я ведь тебе уже говорила», — произнес я.
— О чем это ты?
— Ты всегда говорила, что фрукты и зерновой хлеб — путь к здоровой жизни, помнишь? Потом обычно начинала рассуждать о пользе диеты, клетчатке и всем таком прочем. Говорила, что употребление кофеина, алкоголя и красного мяса убьет меня.
— Беру свои слова обратно.
— В самом деле?
— Тебя убьет не твоя диета, Грегор. — Она сунула палец в рот и начала грызть ноготь.
— И, тем не менее, ты была права. Ты только посмотри на себя.
— Лучше не буду, — сказала она, с силой раздавливая очередной плойн.
— Ты столь же прекрасна, как и в тот день, когда я впервые увидел тебя.
— В тот день, когда мы встретились в первый раз, Грегор Эйзенхорн, ты был в полукоматозном состоянии после анестезии, а на мне была хирургическая маска.
— Ах! И как я мог забыть?
В ответ она одарила меня испепеляющим взглядом.
— Однако, — продолжал я, — это не ложь. И я действительно ужасно обошелся с тобой тогда. Впрочем, как и сейчас. Ты не заслуживаешь такого обращения.
Она попробовала свой сок.
— Не стану спорить. Но… отрадно слышать, что ты осознаешь это.
— Осознаю. Как и тот факт, что ты по-прежнему прекрасна.
Креция вздохнула.
— Омолаживающие программы стали довольно доступны. Я выгляжу так благодаря имперской науке, а не фруктовому соку.
— Я все еще верю во фруктовый сок.
— Да и ты выглядишь не так уж плохо, — усмехнулась она, — так что красное мясо и кофеин тоже вполне годятся.
Вода в кастрюле начинала закипать.
— Рядом с тобой я ощущаю себя тысячелетним стариком. Со мной жизнь обошлась не столь любезно.
— Даже не знаю. В твоих шрамах есть некое благородство. Нечто мужественное в том, как ты выглядишь в этом возрасте.
Я начал заглядывать в буфеты в поисках кофеина.
— Вон та банка, — показала она. — Смесь с цикорием. Как ты любишь. Я никогда не забывала об этом.
Я взял оловянную банку и бросил несколько ложек ее содержимого в кофейник.
— Креция, — я помедлил, собираясь с мыслями, — тебе давным-давно стоило забыть меня. Я не принес тебе ничего хорошего. По правде сказать, я никому не принес добра.
— Понимаю. — Она пожала плечами. — Но не могу. Такие вот дела.
Мы помолчали. Я влил кипящую воду в кофейник и оставил напиток настаиваться.
— Как поживает Елизавета? — вдруг спросила Креция.
Честно говоря, я ждал этого вопроса. В конце концов, я ведь разорвал наши отношения с доктором Бершильд именно из-за Биквин. Хоть мы и договорились с Елизаветой оставаться только друзьями, но у меня не получалось отказаться от своей любви. Она всегда стояла бы у нас на пути, и это было бы нечестно по отношению к Креции.
Об этом я и сказал ей двадцать пять лет назад, в этом самом доме. И ушел.
— Она умирает, — произнес я.
Креция поставила свой бокал на стол.
— Умирает?
— Или уже мертва.
Я рассказал обо всем, что случилось на Дюрере.
