— О Боже-Император! — воскликнула Креция. — Ты должен отправиться к ней.
— Но что я могу сделать?
— Быть там, — твердо ответила она. — Быть там и сказать ей все, пока еще не слишком поздно.
— Откуда ты знаешь, что я еще не сказал ей?
— Потому что я знаю тебя, Грегор. Слишком хорошо знаю.
— Я… ладно…
— Вы двое никогда?… Ну, я имею в виду?…
— Нет. Она неприкасаемая. Я псайкер. Это невозможно.
— И ты никогда не признавался ей?
— Она знает.
— Конечно, она знает! Но ты никогда не говорил ей?
— Нет.
Она обняла меня. Я прильнул к ней, думая обо всех тех вещах, которые так и не сделал. Не то что не завершил, а даже не начинал. А затем вспомнил о том, чего уже не мог исправить.
— Я — последнее, что тебе нужно, Креция, — прошептал я, зарывшись лицом в ее волосы.
— Это уж мне решать.
Двери кухни распахнулись, и на пороге появился Эмос. Я выпустил Крецию из объятий. Хотя мог этого и не делать. Убер выглядел крайне озабоченно и ни на что не обращал внимания.
— Ты должен пойти и послушать это, Грегор, — сказал он.
Он прослушал по воксу новости со всего Геликанского субсектора. Некоторым из них уже исполнилось несколько дней и даже недель. К тому времени, как мы подошли к старому приемнику, диктор перешел к биржевым сводкам и навигационным прогнозам.
— Ну? — спросил я.
— Сообщение с Мессины, Грегор. Верхние уровни одиннадцатого шпиля Мессины Прима были уничтожены взрывом двадцать четыре часа назад. Предположительно это дело рук местной преступной группировки.
Меня бросило в холод. Шпиль одиннадцать, Мессина Прима. Именно там располагалась резиденция Дамочек. Нейл и Бегунди увезли туда Елизавету и Кару. Из соображений безопасности.
— В сообщении говорилось, что число жертв составило более десяти тысяч человек, — бормотал Эмос. — Арбитры Мессины ищут подозреваемых, но теракт приписывается радикальной группировке освободительного движения, действующего на планете.
Я сел, меня била дрожь. Креция присела рядом и обняла меня. Дамочек… больше нет? Биквин… Нейл… Кара Свол… Бегунди?
Это было слишком.
Я понял, почему Ханджар Острый нанял так много вессоринских янычар. Серия атак во многих мирах. Где еще ударил Ханджар? Какую еще боль он уже причинил мне?
Кого еще он убил?
В дверях появилась Элина.
— Что здесь происходит? — спросила она, протирая заспанные глаза.
С пистолетом в руке я мерил шагами внутренний двор. Два или три раза я поднимался по лестнице к чулану. К черту обязательства! Мне хотелось поквитаться!
Но каждый раз возвращался. Я советовал Медее забыть о мести. Пришло время самому последовать собственному совету. Мне вспомнились ее слова: «Ты снова предлагаешь мне способ… отвлечься. Потому что я не могу совершить того, о чем на самом деле мечтаю».
Так что же мне нужно? Я должен вернуться в игру. Должен собрать своих союзников. Должен выяснить, кем на самом деле является Ханджар Острый.
А затем — к черту советы, которые я давал Медее. Его необходимо уничтожить.
Ровно в девять часов, как и было назначено, прибыл адепт Киело в сопровождении клерка. Лица обоих из соображений секретности были скрыты капюшонами. Я встретил их в гостиной. Чуть позже к нам присоединилась Креция. Она переоделась в бежевый брючный костюм из мюррея.
Адепт Киело был пожилым, опытным астропатом, одним из лучших, кого могла предложить Гильдия Астропатика Равелло.
— Как я понимаю, сэр, это вопрос частного характера.
— Так и есть.
— Вы собираетесь оплачивать мои услуги наличными?
— Нет, адепт, прямым переводом средств. Мне необходимо организовать конфиденциальную передачу сообщений. И я ожидаю предельной секретности.
— У вас есть гарантии Гильдии, сэр, — произнес Киело.
Его клерк открыл информационный планшет и протянул мне сканер отпечатков пальцев.
Я приложил к нему свой большой палец и ввел код.
— Ага, — сказал Киело, когда планшет загудел, демонстрируя результат проверки. — Все улажено. С вашего счета сняты деньги. Все в порядке, мистер Эйзинг. Можем продолжать.
Конечно, я не собирался пользоваться счетами, которые каким-либо образом могли привести к человеку по имени Грегор Эйзенхорн. У меня имелось серьезное основание подозревать, что мои финансы находились под наблюдением, если уже не были заморожены. Любая подобная операция позволила бы врагу узнать, что кто-то, обладающий правом доступа к счетам Грегора Эйзенхорна, все еще жив, а проследить, откуда совершено обращение, довольно простая задача.
Так же, как и в случае с недвижимым имуществом, я обладал и прочими ресурсами, зарегистрированными на другие имена. Гортон Эйзинг держал несколько вкладов в имперском казначействе на Трациане. Их размеры вполне могли удовлетворить мои текущие потребности.
Много лет назад я создал целую систему передачи сообщений, для того чтобы иметь возможность посылать и получать письма, не используя свои реальные документы. По существу, это был автоматический почтовый ящик, к которому при помощи астропата можно было получить доступ из любого конца Галактики. Я мог посылать любые сообщения и читать корреспонденцию, отправленную на него. Сервис был зарегистрирован под именем «Эгида».
Киело обратился к учетной записи «Эгиды» и не обнаружил никаких непрочитанных сообщений.
Составив послания на глоссии, я передал через астропата предупреждения Фишигу на Дюрер, потом на Мессину, а также моим агентам на Трациан Примарис, Гесперус, Сарум и Картол. Я использовал подпись «Шип Розы». Кроме того, я заказал закодированную анонимную передачу моему другу, находящемуся за пределами Геликанского субсектора. Она состояла всего из одного слова: «Санктум».
Нужно было дождаться ответов, прежде чем выходить на связь с лордом Роркеном. Не в первый раз за свою карьеру мне хотелось держаться подальше от чужих глаз, делая исключение только для друзей.
Конечно, отправление сообщений, даже подписанных другим именем, представляло опасность. За многими, а может, и за всеми, с кем я пытался связаться, могли следить, если они уже не были мертвы. Но глоссия — надежный частный код. Даже если мои сообщения перехватят, их невозможно расшифровать.
Первые вести поступили к полудню следующего дня. Их доставил клерк Киело. В одном из них Фишиг сообщал на глоссии, что уже вылетел с Дюрера и прибудет на Гудрун приблизительно через двадцать дней. Я отправил ответ, в котором призывал его к осторожности и приказывал связаться со мной, когда он будет на подлете.
На сообщение, содержащее слово «Санктум», мне ответили: «Санктум поднимается, в пятнадцать». Отправленное из глубокого космоса послание не было подписано.
Затем клерк протянул мне информационный планшет.
— Письма на Мессину, Трациан Примарис, Гесперус и Картол были возвращены как не подлежащие доставке. Это странно. К сообщению с Гесперуса приложено послание местных арбитров, рекомендующее вам лично связаться с ними. С Сарума ничего не поступало.
Когда клерк удалился, я обсудил новости с Эмосом. Все это встревожило его не меньше, чем меня.
— Не подлежащие доставке? Очень странно. И заинтересованность арбитров меня беспокоит.
— Есть прогресс в работе с именами? — спросил я. Он все утро просидел за кодифером Креции.
— Ничего. Никаких упоминаний о Марле Таррай и никакой информации о Ханджаре Остром. Кроме того, конечно, что ханджар — это клинковое оружие. Изогнутый кинжал, который использовался еще на древней Терре. Это слово сохранилось в нескольких культурах Империума.
— Сможешь еще что-нибудь накопать?
— Не при помощи этой машины. Но твоя подруга, доктор, собирается отвести меня сегодня днем в университариат и предоставить мне доступ к их основной информационной базе.
Эмос отправился продолжать изыскания. Креция занималась в университариате своими преподавательскими делами. Старый слуга Фейбс оставался почти незаметным.
Я навестил пленника. Перед уходом Креция оставила ему поднос с едой, но он ни к чему не притронулся и на мои вопросы не реагировал, словно впал в ступор после допроса.
Медея все еще спала. Судя по показаниям приборов системы жизнеобеспечения, с ней все было в порядке. Не наблюдалось и каких-либо признаков постоперационных осложнений. Я осторожно поцеловал Бетанкор в лоб и вернулся на кухню.
Элина сидела за обеденным столом с опустошенной на треть бутылкой отличного гесперианского кларета. Увидев меня, она достала еще один бокал и налила выпить.
Я уселся с ней рядом. Сквозь открытые двери кухни струился прохладный вечерний бриз. Закатное солнце окрасило вершину Итервалля охрой. Постепенно она меняла цвет, становясь вначале красновато-коричневой, а потом почти алой.
