Сноровисто и согласованно действовали солдаты на биваке — одни разжигали костер, готовили еду, другие строили шалаши. Деревья для костра не рубили — «их трудно было распиливать», обычно брали дрова у местного населения или ломали сначала заборы, плетни, потом сараи и пристройки, а затем раскатывали и дома. Бывало, что в местах бивака крупного воинского соединения целые деревни исчезали без следа — дома и сараи в одно мгновение растаскивали на дрова для костров, солома с крыш тоже не пропадала — шла на подстилку и укрытие от дождя: «Делали из жердей козлы, связывали их соломой вверху, на высоте в рост человека, одну сторону переплетали поперечными жердями, прокладывали соломою, а спереди разложены огни. Таковы были наши бивуаки, но от дождя это была плохая защита — можно было спрятать одну голову». Артиллеристы покрывали лафеты кожами и под ними спали. Радожицкий, легко раненный в бою, но не оставивший товарищей, страдал от бивачной жизни: «В первый раз я почувствовал здесь беспокойство бивачной жизни: цыганские шалаши из хвороста, кой-как сплоченные и покрытые травой, составляли временные жилища наши. Дождевая мокрота и ночной холод заставляли беспрестанно перед шалашами иметь курящиеся костры, дым от сырого хвороста, мешаясь с табачным от курильщиков, щекотал горло и вынуждал слезы и кашель. Товарищи, развалившись на мокрой соломе под бурками, забавлялись кто во что горазд (в основном играли в карты. — Е. А.), но я не знал, куда деваться с ногою, везде было мне неловко, больно и, как говорится, не по нутру»51.
Французы, шедшие за русскими, испытывали те же или даже бблыпие трудности и действовали так же, как и русские. Пьер де Лош, один из офицеров Великой армии, писал: «Едва достигали бивака, как армия рассыпалась в поисках провианта. Солдаты приносили рожь, муку, но никогда им не удавалось разжиться хлебом… За неимением хлеба клали муку в суп. Бблыпая часть солдат пользовалась этой пищей во время всего похода. Благодаря отнятым у поляков быкам и коровам, которых мы вели с собой, в мясе у нас недостатка не было, несмотря на то что во всех ущельях, около каждого моста, где скот смешивался, войска друг у друга его воровали». По русским источникам видно, что воровство скота в соседнем полку было обычным делом, порой приводившим к стычкам между солдатами52. В XIX веке были нормативы по «порционному скоту»: «Здоровое животное ест достаточно. На ощупь его кожа мягка, а мясо плотно и упруго, движения бодры и легки, глаза ясны и подвижны, оболочка носа красна и влажна, язык не выпускается, дыхание ровное, и выдыхаемый воздух, а также испражнения не имеют отвратительного запаха»51. Мясо положено было осматривать через 24 часа после убоя. Естественно, в походе, о котором идет речь, нормативы не соблюдались. Если не было крупного рогатого или мелкого скота, то ели лошадиное мясо, а когда французы отступали от Москвы, один из мемуаристов описывает жуткий способ обеспечения солдат мясом: вырезали мясо прямо из идущих по дороге лошадей, и на морозе истомленные, обреченные на гибель животные этого даже не чувствовали.
Без хлеба и сухарей жить было невозможно. Солдат получал полфунта мяса в день и три фунта печеного хлеба (или столько же сухарей). В походе, при первой же возможности, как только разживались мукой, пекли хлеб и тотчас из него сушили сухари. «У меня в эскадроне, — вспоминает французский офицер, — не было хлебопека, но всесильная нужда всему научит солдата, и в походе и на биваке люди брались за работы, которые были под стать только специалистам. Если стояли на реке, стирали белье, сами чинили белье, одежду, обувь, конское снаряжение, и солдату приходилось быть прачкой, портным, белошвейкой, мясником, булочником и шорником… Интересуясь выпечкой, я торопил людей, тем более что опасался сигнала “поход”, когда пришлось бы оставить людей для окончания выпечки, а потом везти хлеб за собой»54.
И далее мемуарист рассказывает о том, что его солдаты пекли хлеб, используя для этого древнейшие способы: «Мы пекли лепешки, подобные таковым шотландским хайлендерам: мука разводится в воде, замешивается довольно крутое тесто, из которого делают круглую и плоскую лепешку, она ставится в огонь на горячие, покрытые золой уголья, и минут через 25 готова очень вкусная лепешка»55.
Взор перпендикулярный. Сохранившиеся источники обычно умалчивают о фактах насилия над женщинами из селений по пути следования войск. Разумеется, такие факты были — ведь по дорогам шли десятки тысяч молодых мужчин, уже давно разлученных со своими женами и возлюбленными. Примечательна запись 37-летнего князя В. В. Вяземского, спасшего от насилия целый женский польский пансион в местечке Антополь: он перевез женщин в какую-то деревню, «удалив его от пламени и грабительства».
Вяземский пишет, что корпус отошел на позицию, чтобы сразиться с австро-саксонским корпусом Шварценберга и Ренье: «Мне поручены были передовые посты. Я, объезжая передовые посты рано очень, заехал в деревню, где были мои пансионерки. Все вскочили, в одних рубашонках, с открытыми грудионками, цаловали мне плечи. Полная грудь Высоцкой прельщала меня, и я, шутя, начал ее цаловать и, опустя мой взор к земле перпендикулярно, видел всю Высоцкую (вот она, точность выражений военных! — Е. А.). Какое надобно терпенье! Боже мой, это моя Катя в 16 лет (1-я жена, генеральша Екатерина Григорьевна. — Е. А.). Прости, Катинька, сравнение, ей-Богу, хорошо: та же белизна, та же твердость, та же прелестность и даже… — прости, Катя. Проклятый Шталь прискакал во всю прыть сказать, что отряд неприятеля около деревни. Прости, ангел Высоцкая! Ух, и теперь еще не опомнился от прелестей ее… Армия наша была атакована неприятельскою армиею…» Через пару дней: «Как я измучился, 46 часов не ел, не пил, с лошади не сходил. Забудешь и о красоточке Высоцкой. Кобрин опять в пламени, и бедные жители опять в стенании»56. Не у всех воинов была такая железная воля, как у генерала Вяземского…
Дрисский лагерь. Уютная ловушка
Хотя Багратион вырвался из ловушки около Николаева, угроза окружения по-прежнему висела над ним, а главное — оставалось невозможным соединение с 1-й армией. А та шла своим, не менее трудным путем. В тот самый день 26 июня, когда Багратион достиг Несвижа, войска 1-й Западной армии более чем в 200 верстах от него уже занимали Дрисский укрепленный лагерь. Подробно рассказывая о марше Багратиона и его взглядах на действия (или, как он считал, бездействие) 1-й Западной армии, будем объективны и к Барклаю. Ему приходилось нисколько не легче, чем Багратиону. Да, у него была более сильная армия, но против него выступал сам Наполеон. С таким противником следовало быть предельно осторожным и расчетливым. Эту расчетливую осторожность Барклай и проявлял с первых дней войны. Он, как опытный и хладнокровный фехтовальщик, отступал перед делавшим острые выпады искусным противником, выбирая наилучший момент и место для ответного выпада. Но вот с этим как раз и не складывалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
