вы говорили, это чувство «фен-де-сьекль» весьма типичное для конца эпохи.
— Да.
В его присутствии я ничего не говорил о «фен-де-сьекле».
Из чего следовало, что административные помещения их прослушиваются.
Я постарался не выдать выражением лица сделанного мною открытия, но, должно быть, у меня это плохо получилось, потому что Мэнни помрачнел, и между нами внезапно прокатилась обжигающая волна понимания.
Раньше мы планировали, что до того, как заработает система сигнализации, Энджи успеет проникнуть внутрь. Она включит систему, но уже на выходе, и прежде чем кто-нибудь успеет появиться, от нее и духу не останется. Но все это было в теории, на практике же ни она, ни я не учли возможности внутреннего прослушивания.
Мэнни глядел на меня в упор, изогнув темные брови, надув губы и касаясь ими сложенных домиком ладоней. Больше он не выглядел ни добрым великаном, ни консультантом по вопросам скорби, а выглядел он злобным сукиным сыном, от которого лучше держаться подальше.
— Кто вы, мистер Дуэн? Кто вы на самом деле, а?
— Служащий в сфере рекламы. Испытываю глубокий страх перед современной цивилизацией.
Он опустил руки, отведя их от лица, и стал их разглядывать.
— И все же, — сказал он, — руки у вас загрубелые, костяшки некоторых пальцев разбиты. Что же до вашего лица…
— Моего лица? — Я почувствовал, как комната за моей спиной притихла.
— Да, вашего лица. При соответствующем освещении под бородой у вас проглядывают шрамы. Похоже на следы от ножа, мистер Дуэн. А возможно, и от опасной бритвы, не так ли?
— А вы кто, Мэнни? — сказал я. — Не выглядите вы что-то консультантом по вопросам скорби.
— Ну, не обо мне речь. — Он еще раз поглядел через мое плечо, и тут на его столе зазвонил телефон. Он с улыбкой поднял трубку. — Да? — Левая бровь его, изогнувшись, поползла вверх, когда он слушал голос в трубке, а взгляд его скрестился с моим. — Разумно, — сказал он в трубку. — Возможно, он работает не один. Сколько бы ни было их там в офисе, задайте им жару. Пусть прочувствуют.
Мэнни опустил трубку и полез в ящик стола, я же, упершись в стол ногой и толкнув его так сильно, что кресло мое упало, накренил стол, саданув им прямо в грудь Мэнни.
Парень позади меня, перемигнувшись с Мэнни, кинулся ко мне справа, и я почувствовал его приближение прежде, чем увидел его. Я метнулся вправо, выставив локоть, и треснул его промеж глаз с такой силой, что плечевая кость моя заныла, а пальцы онемели.
Мэнни выпрямил стол и поднялся. Я же, обойдя стол, приставил пистолет к его уху.
Надо отдать ему должное: для человека, в голову которого упирается автоматическое оружие, Мэнни держался хладнокровно. Страха он не выказывал. Казалось, через все это он уже проходил, и не раз. Лицо его выражало лишь досаду.
— Хотите меня небось в заложники взять? — хохотнул он. — Для этого я малость великоват, тащить тяжело. Вы это учитываете?
— Учитываю.
И рукояткой пистолета я треснул ему в висок.
Некоторым этого было бы достаточно. Они бы как подкошенные, тяжело дыша, повалились на пол, как это изображают в кино. Некоторые, но не Мэнни, да от него я подобного и не ожидал.
Когда дернувшаяся от удара в висок голова Мэнни вернулась на прежнее место, я ударил его еще раз — в основание шеи, где она соприкасается с ключицей, и еще опять в висок. Последний выпад оказался очень кстати, потому что в этот миг он как раз поднял свои ручищи, изготовившись отшвырнуть меня к противоположной стене, как отшвырнул бы подушку, и сделал бы это, если б от моего удара глаза его не оказались на затылке. Он упал на свой перевернутый стул, а оттуда грохнулся на пол с шумом, превосходящим тот, с каким падает сброшенный с высоты рояль.
Резко повернувшись назад, я ткнул пистолетом в парня, схватившего меня за локоть. Парень был жилист, как бегун-легкоатлет, а его аккуратно подстриженные черные волосы по бокам головы хорошо оттеняла маленькая лысина на макушке. Он поднялся с пола, стирая ладонями кровь с лица.
— Ну, ты, — сказал я. — Жопа!
Он уставился на меня.
— Давай-ка руки на голову и шагом марш впереди меня!
Он заморгал.
Я выставил руку с пистолетом и прицелился в него:
— Выполняй.
Сцепив пальцы на макушке, он пошел, подгоняемый пистолетом, упиравшимся ему между лопаток. Толпа сияющих счастьем людей расступалась волнами при нашем приближении, и вид у них теперь был и не счастливый, и не сияющий. Вид у них был злобный — так злятся осы, если гнездо их разворошить.
Где-то посередине бальной залы я углядел парня, который стоял за столом с телефонной трубкой в руках. Я взвел курок и прицелился в него. Он уронил трубку.
— Повесь трубку, — приказал я.
Он повиновался, причем рука его тряслась.
— Отступи от стола.
Он сделал и это.
Шедший впереди меня парень с разбитым в кровь лицом выкрикнул, обращаясь ко всем присутствующим: «В полицию не звонить!» — после чего бросил мне: «Тебе не поздоровится».
— Как твоя фамилия? — поинтересовался я, ткнув его в спину пистолетом.
— Съебни!
— Красивая фамилия. Это что-то скандинавское?
— Ты, считай, покойник!
— М-м… — Свободной рукой я нащупал его лицо и легонько шлепнул пальцами по сломанному носу.
— Господи боже, — произнесла застывшая от ужаса женщина слева от нас.
Съебни охнул и пошатнулся, но удержался на ногах.
Мы достигли двойных дверей, и я остановил мистера Съебни, положив ему на плечо свободную руку и пихнув его под подбородок дулом пистолета. Затем я сунул руку ему в задний карман, вытащил оттуда бумажник и раскрыл его; на водительском удостоверении было проставлено: Джон Бирн. Бумажник я опустил в карман своего пальто.
— Джон Бирн, — шепнул я ему в ухо, — если за дверями нас кто-нибудь встретит, на лице твоем станет одной дыркой больше. Понял?
Со щек его на ворот белой рубашки капал пот вперемешку с кровью.
— Усек, — выдавил из себя он.
— Вот и хорошо. А теперь мы выходим, Джон.
Я оглянулся на оставшихся позади нас счастливцев. Никто из них не пошевелился. Я догадался, что здесь лишь у одного Мэнни имелся пистолет, который он держал в ящике стола.
— Кто выйдет за дверь вслед за нами, — сказал я немного сиплым голосом, — получит пулю в лоб. Ясно?
Ответом мне было несколько нервных кивков, после чего Джон Бирн толкнул двери
