Энди огляделся — Ширли ушла в другую комнату. Он услышал, как повернулся ключ в замке.
— Полагаю, все? — спросил он, пристально глядя на Тэба.
Телохранитель беспомощно пожал плечами.
— Извините, Энди, я честен перед Богом. Что я мог поделать? Таков закон, и, если они хотят здесь остаться, вы не можете их выгнать.
— Таков закон, таков закон, — эхом отозвался Беличер.
Энди заставил себя разжать кулаки.
— Помоги мне, пожалуйста, Тэб, перенести эти вещи в другую комнату.
— Конечно, — сказал Тэб и взялся за конец стола. — Попробуйте объяснить Ширли мою роль во всем этом, ладно? Думаю, она поймет, что это работа, которую мне приходится выполнять.
Под ногами захрустели высушенные травы, усеявшие пол, и Энди ничего не ответил.
Глава 10
— Энди, ты должен что-то сделать — эти люди сведут меня с ума! — воскликнула Ширли.
— Успокойся, Ширли, — сказал Энди. Он стоял на стуле, переливая воду из канистры в бачок на стене, и, когда он повернулся, чтобы ответить, вода выплеснулась на пол. — Дай мне закончить, а потом начнем ругаться, хорошо?
— Я не ругаюсь… Я просто говорю то, что чувствую. Послушай.
Все, что происходило за перегородкой, было отчетливо слышно. Плакал грудной ребенок — это, похоже, продолжалось день и ночь. Приходилось затыкать уши ватой, чтобы уснуть. Дети дрались, полностью игнорируя гнусавые жалобы отца. В придачу ко всему кто-то начал стучать чем-то тяжелым по полу. Скоро придут жильцы из нижней квартиры. А это не сулило ничего хорошего. Ширли села на край кровати, крепко сцепив пальцы.
— Ты слышишь? — спросила она. — Это никогда не прекращается. Не знаю, как они могут вот так жить. Тебя не бывает дома, и ты не слышишь самое худшее. Неужели мы не можем их отсюда выгнать? Наверняка же можно что-то сделать.
Энди заполнил бачок и осторожно слез на пол. Они продали кровать Сола и его шкаф, но все остальное стояло здесь, и не было даже метра свободного пространства. Он тяжело опустился в кресло.
— Я пытался, ты же знаешь. Двое полицейских, живущих сейчас в бараках, готовы переехать сюда, если мы сможем выселить Беличеров. Это самое трудное. Закон на их стороне.
— А есть такой закон, что мы должны мириться с подобными людьми? — Она беспомощно ломала себе пальцы, уставившись на перегородку.
— Послушай, Ширли, мы не можем поговорить об этом в другое время? Мне скоро уходить…
— Я хочу поговорить сейчас. Ты откладываешь этот разговор с тех самых пор, как они появились, а скоро уже две недели, и я больше не могу.
— Полно, все не так плохо. Просто шум.
В комнате было очень холодно. Ширли поджала ноги и завернулась в старое одеяло. Под ней заскрипели пружины кровати. В соседней комнате наступила тишина и вдруг взорвалась резким смехом.
— Ты слышишь? — спросила Ширли. — Что у них за мозги? Каждый раз, когда они слышат, как здесь скрипит кровать, они разражаются смехом. У нас нет никакой личной жизни. Эта перегородка тонкая как картонка, они прислушиваются ко всему, что мы делаем, и слышат каждое наше слово. Если они не уйдут… Может, мы уедем?
— Куда? Будь благоразумна, нам еще повезло, что у нас такая огромная комната. Ты же знаешь, сколько людей спят на улице и сколько тел собирают каждое утро.
— Мне все равно. Я беспокоюсь о своей жизни.
— Пожалуйста, не сейчас. — Он поднял голову — лампочка замигала, потускнела, но потом вновь ожила. В окно внезапно застучал град. — Мы сможем поговорить об этом, когда я вернусь. Я ненадолго.
— Нет, я хочу решить все сейчас, ты каждый раз откладываешь этот разговор. Ты не должен сейчас уходить.
Он положил пиджак, пытаясь сохранять самообладание.
— Это может подождать до моего возвращения. Я говорил тебе, что у нас наконец появилась информация о Билли Чуне: один осведомитель видел, как он покидал Корабельный городок — похоже, навещал свою семью. Информация довольно-таки старая. Это произошло пятнадцать дней назад, но осведомитель подумал, что она неважна, и сообщил нам об этом только сейчас. Полагаю, он надеялся, что мальчишка вернется, но этого не случилось. Мне придется поговорить с его семьей и узнать, что им известно.
— Ты не должен сейчас уходить… Ты же сам сказал, что это произошло давно…
— Какая разница! Лейтенант завтра потребует рапорт. И что я ему скажу? Что ты не захотела, чтобы я уходил?
— Мне все равно, что ты ему скажешь…
— Я это знаю, но мне не все равно. Это моя работа, и я должен ею заниматься.
Они молча смотрели друг на друга, тяжело дыша. Из-за перегородки послышались детский плач и всхлипывания.
— Ширли, я не хочу с тобой ругаться, — сказал Энди. — Я должен уйти — вот и все. Мы можем поговорить об этом позднее, когда я вернусь.
— Если я еще буду здесь, когда ты вернешься. — Она крепко сжала пальцы, лицо у нее побледнело.
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю. Я только знаю, что надо что-то менять. Пожалуйста, давай решим все сейчас…
— Неужели ты не понимаешь, что это невозможно? Мы поговорим, когда я вернусь. — Он отпер дверь и стоял, держась за ручку и стараясь овладеть собой. — Давай не будем ругаться. Я вернусь через несколько часов, и мы обо всем поговорим, ладно?
Она не ответила, и, подождав секунду, он вышел, хлопнув дверью. И сразу ему в нос ударил мерзкий, отвратительный запах чужой комнаты.
— Беличер, — сказал он, — ты выметешься из этой квартиры. Здесь начало вонять.
— Я ничего не могу поделать с дымом, пока не смастерю что-то вроде трубы.
Беличер наморщил нос, держа руки над тлеющим куском морского угля. Он лежал в ступке, наполненной песком, откуда поднимался едкий, маслянистый дым, заполнявший всю комнату. Отверстие в стене для дымовой трубы из плиты, которое когда-то проделал Сол, было тщательно закрыто куском полиэтилена, раздуваемого ветром.
— Запах дыма здесь приятнее всего, — сказал Энди. — Ваши дети опять использовали комнату в качестве туалета?
— Вы же не прикажете детям спускаться вниз по лестнице посреди ночи, а? — съязвил Беличер.
Энди молча взглянул на кучу тряпья в углу, где согревались миссис Беличер и младшие дети. Двое сыновей занимались чем-то в углу, но они сидели спиной к Энди, и он не видел, чем именно. Маленькая лампочка бросала свет на плинтус, покрытый пылью и грязью, на стены, на которых появились пятна.
— Вам лучше очистить это место, — сказал Энди и захлопнул дверь, прежде чем Беличер успел ответить.
Ширли была права, эти люди были совершенно невозможны, и ему нужно что-то с ними сделать. Но когда? Нужно действовать как можно скорее, она их долго не вынесет. Он был зол на вторгшихся жильцов — и зол на нее. Понятно, все очень плохо, но приходится принимать все таким, какое оно есть. Он по-прежнему работал по двенадцать-четырнадцать часов в день, что намного лучше, чем просто сидеть здесь и слушать, как орут дети.
На улице было темно, ветрено и слякотно. У стен домов и на тротуарах уже намело сугробы. Энди опустил голову и шагал вперед, ненавидя Беличеров и пытаясь не злиться на Ширли.
Сходни и мостки Корабельного городка были покрыты льдом, и Энди осторожно пробирался по ним, пытаясь не поскользнуться и не свалиться в холодную воду. В темноте все корабли были похожи, и он освещал фонариком борта, чтобы разобрать названия. Он озяб и промок, прежде чем добрался до «Колумбии Виктории» и отворил тяжелую стальную дверь, ведущую на нижнюю палубу. Спускаясь вниз по металлической лесенке, он увидел впереди полоску света. Одну из дверей открыл маленький мальчик с кривыми ножками. Похоже, это квартира Чунов.
— Секундочку, — сказал Энди.
Мальчик смотрел на него, ничего не говоря и широко открыв глаза и рот.
— Это квартира Чунов, не так ли? — спросил он, входя.
За дверью он увидел женщину. Это была сестра Билли. Мать сидела в кресле у стены с тем же выражением тупого испуга на лице, что и у дочери. Она прижимала к себе близнецов. Никто не произнес ни звука.
Эти люди действительно «любят» полицию, подумал Энди. Тут он заметил, что они как-то испуганно поглядывают на дверь в конце комнаты. Что их так беспокоит?
Он закрыл дверь в коридор. Возможно ли это?
Однако ночь, когда Билли Чуна видели здесь, была такой же снежной, как и эта, — отличное прикрытие для беглеца. Будет ли у меня наконец выходной?! — подумал Энди. Ту ли ночь он выбрал, чтобы прийти сюда?
Пока он размышлял, дверь в спальню отворилась, и оттуда вышел Билли Чун. Не заметив детектива, он хотел что-то сказать, но его мать и сестра разразились воплями. Он поднял голову и застыл, увидев Энди.
— Ты арестован, — сказал Энди и стал снимать с ремня наручники.
— Нет! — прохрипел Билли и выхватил из-за пояса нож.
Началось светопреставление. Старуха пронзительно визжала, даже не останавливаясь, чтобы перевести дух, а дочь бросилась на Энди, пытаясь выцарапать ему глаза. Она успела исполосовать ему щеку, прежде чем он оттолкнул ее. Сражаясь с этой фурией, он краем глаза следил, как Билли подбирался к нему с длинным сверкающим лезвием в руке.
