тяготил ужас.
Пароцци (после долгого молчания). Ну, друзья, о чем задумались?
Меммо. Не знаю! Кажется, сам ад вооружился против нас и вдохнул в наши души эту ужасную тревогу!
Пароцци. Чтоб их черт побрал!
Меммо. Кого? Разбойников?
Пароцци. Я никак не мог их найти. Досадно!
Фальери. А время уходит. Наши намерения могут рухнуть, и мы станем всеобщим посмешищем. Да еще вдобавок угодим в тюрьму. Жуть меня берет, когда обо всем подумаю!
Пароцци (ударив по столу). Этот Флодоардо!
Фальери. К двум часам велел мне прийти Гримальди — что же ему сказать?
Меммо. Пока еще нечего говорить. Полагаю, Контарино удалось что-то важное, недаром его так долго нет. Наверняка он принесет нам добрые вести.
Фальери. А я отвечаю головой, что Контарино лежит в эту минуту у ног Альмерии, начисто забыв и про разбойников, и про своих друзей.
Пароцци. Неужели никто не знает, кто такой этот Флодоардо?
Меммо (насмешливо). Мы тебе ничего про него не скажем, даже и того, что случилось в день рождения Розамунды.
Фальери. Кажется, ты, Пароцци, ему завидуешь.
Пароцци. Я — завидую! Да выйди Розамунда хоть за лодочника — мне все равно!
Фальери. Ты лжешь! Флодоардо, признаем, — первый красавец в Венеции, и не многие из наших девушек откажут ему в своем сердце. Говорят, старик Канари был коротко знаком с его отцом. Он, кажется, и сына очень любит.
Меммо. Канари дожу его и представил.
Пароцци. Кто-то стучится в ворота.
Меммо. Это, верно, Контарино. Теперь мы узнаем, нашел ли он разбойников. Да вот и он!
Отворилась дверь, и поспешно вошел Контарино, завернутый в плащ.
— Здравствуйте, друзья мои! — сказал он, сбрасывая накидку.
Товарищи его в ужасе отшатнулись.
— Боже мой! Что с тобой случилось? — воскликнули они. — Ты весь в крови!
Контарино. Да, я ранен! Вы, конечно, понимаете, что не сам я себя ранил. Жутко хочется пить! Налейте мне чего-нибудь!
Фальери принес стакан вина.
Пароцци. Сперва дай перевязать тебе рану. Не надо, чтобы кто-то знал об этом происшествии. Я сам буду твоим лекарем.
Контарино. О, не нужно, рана пустяковая! Налей-ка мне еще, Фальери. Меммо. Я не могу опомниться от страха.
Контарино. Немудрено! И я бы испугался, если бы был Меммо, а не Контарино. Крови много, но это пустяки. (Раскрывает грудь,) Вот видите, рана неглубока.
Пароцци перевязал его.
Контарино. Прав Гораций: философ может быть и лекарем, и королем, и всем, кем захочет[313]. Смотрите, как искусно справился оратор Пароцци. Довольно, друг мой, благодарю тебя! Теперь садитесь послушайте. Сегодня вечером, после захода солнца, я завернулся в плащ и вышел из дома с намерением отыскать разбойников. Вы, может, скажете — намерение сие было безрассудным. Ни сам я не знал ни одного разбойника, ни они меня не знали. Но я хотел вам доказать, что для человека нет ничего невозможного. Мне описали некоторые их приметы, и я пошел. Случайно встретил какого-то лодочника, чья наружность вызвала мое любопытство. Я завел с ним беседу и вскоре выяснил, что ему известно логово шайки. За деньги я уговорил его отвезти меня туда. Мы сели в гондолу и плыли по каналу, пока не попали на окраину, которую я совсем не знал. Лодочник стал настойчиво требовать, чтобы я завязал себе глаза платком, и пришлось подчиниться. Через полчаса гондола причалила, и я, все еще с повязкой на глазах, сошел на берег. Пройдя несколько улиц и сделав несколько поворотов, мы остановились возле какого-то дома. Когда узнали, зачем я пришел, двери нам отворили — и меня провели внутрь. Повязку сняли, и я увидел, что нахожусь в небольшой комнате. Рядом оказались четыре человека, лица которых вы можете себе представить. Нечего было терять время. Я бросил на стол кошелек, пообещал золотые горы, назначил день, час и знак свидания и потребовал убить Дондоли, Канари и Сильвио.
Все. Браво!
Контарино. Пока все шло по моему желанию, и один из шайки собрался уже вести меня назад. Но тут нас неожиданно посетили.
Меммо (с беспокойством). Что случилось? Говори скорее!
Контарино. Мы услышали стук в двери. Один разбойник пошел посмотреть и вдруг поспешно вбежал в комнату, крича: «Бегите, бегите!»
Фальери. Что же произошло?
Контарино. Дом окружила толпа солдат и стражников. Предводителем их был — Флодоардо!
Все. Флодоардо?!
Фальери. Откуда он узнал?
Пароцци. Флодоардо? О, небо! Почему меня там не было?
Меммо. По крайней мере, теперь ты видишь, что этот Флодоардо — не трус.
Фальери. Досказывай.
Контарино. Мы оцепенели от ужаса. «Именем дожа и Республики, — крикнул Флодоардо, — сдавайтесь и сложите оружие!» — «Мы будем защищаться до последней капли крови!» — был ответ разбойников, схватившихся за ружья, которые стояли у стены. Я тотчас же задул огонь, чтобы солдаты нас не видели. Но, по несчастью, луна освещала комнату. «Берегись, Контарино! — говорил я себе. — Если тебя поймают, то повесят». Вместе с прочими я вынул шпагу и напал на Флодоардо, он отбил удар и защищался отчаянно. Но мое искусство не равнялось моей ярости — и я, раненный, отступил. В эту самую минуту при вспышке пистолетного выстрела я заметил незапертую дверь и ускользнул в другую комнату, там открыл окно и безо всякого вреда выскочил во двор. Перелезши через две или три садовые стены, я достиг канала. По счастливой случайности увидел лодку и добрался на ней до площади Святого Марка[314], а оттуда прибежал к вам. Удивительно, как я остался жив. Не сам ли дьявол сыграл со мной эту шутку?
Пароцци. Я вне себя от ярости.
Фальери. Кажется, мы не приближаемся к нашей цели, а удаляемся.
Меммо. Мы должны внять предупреждению небес и отказаться от нашего замысла. Как вы думаете?
Контарино. Нечего так пугаться! Пусть этот случай придаст нам храбрости. Препятствия еще более укрепляют меня в моем намерении.
Фальери. Знают ли разбойники твое имя?
Контарино. Я им не сказал его, а назвался слугой одного знатного горожанина, обиженного друзьями дожа.
Меммо. Благодари небо, что оно спасло тебя от гибели.
Фальери. Но как сумел Флодоардо отыскать пристанище разбойников? Ведь он лишь недавно в Венеции и не знает города!
Контарино. Черт его ведает! Может, так же случайно, как и я. Но клянусь, он дорого заплатит за мою рану.
Пароцци. Он должен заплатить своей жизнью.
Фальери. Мне хочется поближе познакомиться с этим человеком.
Контарино. Подумай, Меммо, о том, что нам нужны деньги. До каких же пор ты
