– Прости, что разбудила. - Варька смущённо улыбнулась. - Ты ведь из ресторана? Ложись обратно, спи, а я в кухню на сундук пойду…
– Брось. Куда я лягу? И не из ресторана вовсе, мы вчера целый день к свадьбе готовились, не до пения было… Есть хочешь? Сейчас спущусь, принесу что-нибудь. Бог мой, я тебя два года не видела!
– Не ходи никуда! Сядь со мной. - Варька положила сухую, обветренную руку на рукав Настиной рубашки, улыбнулась. - Я не голодная, устала только.
Как вы тут? Как дети? Что это Илюшка жениться собрался?
– Да так вот… - вздохнула Настя, присаживаясь рядом за стол. - Что мне его - держать? Парню восемнадцать, пусть женится. Девочка славная, плясунья, поёт хорошо… Да бог с ними! - оборвала вдруг Настя саму себя. - Про себя расскажи! Почему не ехала столько времени, где тебя носило? Наверное, до самой Африки со своим табором добралась? Вот ведь душа твоя неугомонная! Как я тебя просила, как Митро уговаривал - оставайся, пой в хоре, живи, тебе тут все рады… Нет, потащилась всё-таки в телеге по ухабам невесть зачем!
– Отчего не потащиться? - улыбнулась Варька. - Я же таборная. В Африке, врать не буду, не была, а по Сибири помотались дай боже. И по Уралу, и по Волге… Дела. Кочевье. Сама помнишь небось.
– Одна кочуешь?
Варька, перестав завязывать платок, опустила руки, пристально взглянула на Настю. Та не отвела глаз, и Варька, вздохнув, вполголоса сказала:
– Нет, я его не нашла.
Наступила тишина, в которой отчётливо слышалось тиканье ходиков.
Настя сидела, опустив голову на пальцы, с закрытыми глазами. Варька смотрела через её плечо в открытое окно.
– Почему ты мне не веришь? Когда я тебе врала? Илья же брат мне, у меня, кроме него, никакой другой родни нет… Какой уж год ищу - и всё ничего!
Цыгане, кто его встречал, все разные места называли, я только туда приеду – а их уже и след простыл! По всей Бессарабии за ним гонялась, а толку никакого. И хоть бы знать о себе дал, бессовестный…
– Да ведь тебя тоже не сыщешь.- Настя не поднимала головы, и голос её звучал глухо.- Что за нелёгкая вас обоих по свету носит? Давно уж угомониться пора.
– Вот найду Илью и сразу из табора съеду, - твёрдо сказала Варька. – Вернусь к вам в Москву, буду в хоре петь… - Минутная пауза. - Это правда, что мне тут цыгане рассказали?
– Про что?
– Про князя Сбежнева. Что ты согласилась.
– Врут твои цыгане, - помолчав, сердито сказала Настя. - Не согласилась ещё. Думаю.
– Так это и значит, что согласилась, - без улыбки отозвалась Варька. - Он хороший человек. Выходи, сестрица, не прогадаешь.
Настя встала, прошлась по комнате. Задержавшись у зеркала, вынула из растрёпанной причёски несколько шпилек. Держа их во рту и укладывая заново волосы, невнятно спросила:
– Ты правда радуешься? Не обидно, что я твоего брата на князя меняю?
– Илья ведь тебе давно не муж. - Варька отвернулась к окну. - Знаю, я его сестра, я его всегда защищала, чего бы ни натворил, но… Но не ждала я от него такого. Всё думала поначалу: опомнится, вернётся к тебе, а он… Слушай, за что ты его любила, а? Ну за что?! Чего ты от него хорошего видела-то?
– Пел лучше всех. - Настя невесело улыбнулась в зеркало. - У-у, Варька…
Да если бы бабы за одно хорошее любили… да разве бы у него их столько было? Дуры мы, вот и всё.
Она вернулась к столу. Варька молча взяла её за руку. Настя ответила слабым пожатием, улыбнулась. Варька заметила эту улыбку.
– О чём ты?
– Так… Вспомнила вдруг. Ведь Илья меня тоже как-то про это спрашивал. В то лето, когда мы с ним в Москву вернулись и здесь, в этой самой комнате жили. Помню, ночью из ресторана приехали, сидим вот так же, разговариваем, сейчас уж не помню о чём… И вдруг он спрашивает: Настька, а если б я петь совсем не умел, ты бы за меня пошла? Мне смешно стало, подумала - шутит он, а потом смотрю - всерьёз… Мне, правда, и в голову не пришло ничего, удивилась только. А он тогда уже два месяца с Маргиткой… - Голос Насти вдруг дрогнул. Варька тронула её за плечо, но она не глядя отмахнулась.
– Кобель, и ничего больше, - зло сказала Варька. - Ты не плачь, пхэнори, много чести - плакать из-за него. Кнута бы ему хорошего за всё это, вот что!
– За что же пороть хочешь? - через силу улыбнулась Настя. - За то, что он другую полюбил? Люди в таких делах-то над собой не вольны…
– Не любовь это, а бес в ребро! - отрезала Варька. - Мог бы подумать башкой своей пустой, что от семерых детей за любовью не бегают!
– Бес в ребре по шесть лет не сидит. - Настя вытерла глаза, вздохнула. – Оставь, Варька. Пусть живёт как хочет. Лишь бы доволен был. И не смотри, что я реву, это так… Накатило что-то. И сердца у меня на него нет, не бойся, всё-таки семнадцать лет хорошо прожили.
– Как же, хорошо… - упрямо сказала Варька. - Шлялся, как паскудник последний, всю жизнь.
– Все цыгане такие - забыла?
– Может, и все. Только не все же на тебе женаты! Другой бы каждый день в церкви свечу в полпуда ставил за такую жену, а этот… Тьфу, даже говорить про него не хочу! Права ты, пусть живёт как знает. А ты хоть в княгинях походишь. И поживёшь по-людски. Сбежнев для тебя всё сделает, луну с неба попроси - достанет.
– И что я с ней делать буду? - Настя снова улыбнулась. Помолчав, сказала: – Я ещё ничего не решила. И ответа ему пока не давала. Вот кончится это всё, свадьба, лето… тогда и решим.
– Не тяни, сестрица, - серьёзно посоветовала Варька. - Годы наши уже не те, чтобы женихами разбрасываться. Дети вырастут, ты вон уже третьего сына женишь. Разбегутся, и что потом?
Настя повернулась к ней, внимательно вгляделась в большеглазое, тёмное от загара, словно опаленное степным солнцем лицо Варьки. Та ответила слегка удивлённым взглядом, и Настя спросила:
– Ты сама вот отчего замуж не выходишь? Уж сколько лет вдова, а не торопишься.
– Никто не берёт, - в тон ей ответила Варька. - Ты что, милая? На себя посмотри и на меня! К тебе и через десять лет женихи строем будут приходить, а мне чего ловить?
– Ладно тебе… Сватались же, я знаю. Отчего не шла?
– Не хотела. Не знаю почему. Наверное, однолюбка.
– Да? А мне всегда казалось… Ты извини меня, конечно, но… Я думала, что ты Мотьку не любила.
– Правильно думала. - Варька не мигая смотрела на пламя свечи.
– А как же?..
Варька молчала. Молчала так долго, что Настя наконец со вздохом сказала:
– Ладно. Не отвечай. Твоя жизнь.
– Ты не обижайся. - Варька накрыла её ладонь своей. - Я тебе верю, ты мне как сестра, но… Я уж привыкла, что это во мне живёт. Пусть уж так и остаётся.
Чего теперь на старости лет языком молоть?
– Ты ещё не старая вовсе.
– Ай…
Снова тишина. За окном уже зеленело небо, близился ранний майский рассвет. Огонёк свечи забился под внезапным сквозняком, погас, и тени обеих женщин в пятне на полу растаяли. В полумраке Настя поднялась, пошла к двери. Обернувшись с порога, сказала:
– Я всё-таки поесть тебе принесу. И спать ляжём. Завтра здесь с утра дым коромыслом будет.
*****На другой день по Живодёрке гремела свадьба. Вся улица, от Садовой до Большой Грузинской, пестрела платьями, шалями и платками цыганок, яркими рубахами цыган, отовсюду слышались гомон, смех, музыка и весёлые возгласы. Большой дом был полон гостей. С самого утра начала сходиться родня из Петровского парка, из Марьиной рощи, с Разгуляя, с Таганки, с Серпуховской и Донской застав. Стоял ясный и солнечный день, было уже полетнему тепло, в палисаднике розоватыми волнами колыхалась сирень, отцветающие яблони сыпали на траву последние лепестки. Окна и двери дома были распахнуты, и из них на всю улицу разносилась гитарная музыка. У ворот ещё стояла украшенная цветами и лентами пролётка: только что из церкви вернулись молодые. Их встречали в заполненной народом большой зале.
Гости постарше чинно сидели за накрытыми столами, молодёжь стояла вдоль стен, толпилась в дверях, подоконники были облеплены детьми. Когда сияющая невеста и слегка растерянный жених остановились в дверях, их встретили весёлой песней. Молодые опустились на колени, и к ним подошли Настя и Митро, который в этот день заменял отца жениха. Немного бледная Настя в атласном вишнёвом платье и шали через плечо подала Митро икону, и все присутствующие в комнате, от молодых до самого крошечного цыганёнка на подоконнике, осенили себя крестом. Стало тихо. Митро не торопясь перекрестил иконой Илюшку и Катьку. Вздохнул, улыбнулся, сказал:
– Ну, что, дети… Дай бог вам сто лет жить, счастья в ваш дом, детей, богатства, уважения. Илья, не обижай жену. Катерина, мужа слушайся. Тэ дэл о Дэвел бахт баро[141]!
– Тэ дэл о Дэвел! Тэ дэл о Дэвел! - радостно подхватили цыгане.
Молодые по очереди поцеловали икону, поднялись с колен, поклонились гостям, родителям и - немедленно разбежались. Невеста кинулась к матери и сёстрам, шёпотом, взахлёб начала что-то рассказывать, прыскала от смеха, и мать, полная цыганка в старомодном, но дорогом платье, сердито урезонивала её, прося держаться подостойнее. Жених отошёл к молодым цыганам, с хохотом захлопавшим его по плечам и спине и тут же начавшим давать какие-то важные советы, которым Илюшка зачарованно внимал. За столом возобновились разговоры, молодые цыганки сновали за спинами гостей, разнося блюда, наливая вино, убирая грязную посуду. Дети затеяли шумную игру прямо посередине комнаты, но никто не прогонял их. Митро и Настя тихо разговаривали у окна. Настя всхлипывала; Митро, притворно хмурясь, ворчал:
