медалью… А натаскать как следует не можете!
– Сколько? – тихо спросил Лев Львович.
– И ремешок ненадёжный, – сделав вид, что не расслышал, недовольно продолжал собачник. – В парфорсе таких выгуливать надо, с цепью… Намордник – металлический, а не замша…
Ратмир смирно сидел у ног и, развесив брылы, преданно пучил глаза то на «гицелей», то на Льва Львовича.
– Сколько? – повторил тот ещё тише.
– С протоколом – двести.
– А без?
– Триста пятьдесят.
Лев Львович, кряхтя, уплатил. Обошлись без протокола. На противоположной стороне улицы двое легавых, или, как их принято теперь называть, МОПСов (Министерство охраны правопорядка Суслова), с завистью следили за действиями собачников. Прямоходящих штрафовать было не за что… Либералы проклятые! Всё поразрешали!
– Даже тут в разор ввёл… – укоризненно молвил Лев Львович.
* * *
Центральная собачья площадка представляла собой зелёный травяной квадрат приблизительно с половину футбольного поля, обнесённый чугунной парковой решёткой с позолоченными пиками и оснащённый внутри всеми мыслимыми приспособлениями, потребными для активного собачьего отдыха. Плата за вход примерно равнялась штрафу без протокола.
Лет пятнадцать назад вокруг такого сооружения с утра до вечера стояла бы плотная толпа зевак. Сейчас – человек двадцать по периметру, не более. Строго, по-генеральски выкатывал безумные в прожилках буркалы отставной одышливый мастиф с отвислыми щеками и веками. На складчатой харе – отвращение, скорбь, испуг: «Ничего не умеют… Погибло искусство…» Жадно следил за работой настоящих профессионалов остромордый щенок-первокурсник. Неподалёку несколько фанов (судя по замашкам – завсегдатаи всевозможных мундиалей и аджилити) громко обсуждали явные достоинства и тайные недостатки выгуливаемых. Ну и так далее в том же роде…
Поскуливая и подёргиваясь от нетерпения, Ратмир ждал, когда его наконец освободят от поводка и намордника. Смышлёный пёс давно уже сообразил, что нет худа без добра: команды Льва Львовича можно и не расслышать. А коли так, то гуляй, пока не надоест.
По стриженой газонной траве, дразня кажущейся медлительностью движений, плыла галопцем грациозная длинноногая левретка. В центре очерчиваемых ею кругов перетаптывались, пристально следя за бегуньей, боксёр-тяжеловес Борман и ротвейлер Макс, тоже слегка перекормленный. Время от времени псам мерещился некий шанс – и они, не сговариваясь, бросались наперехват. Зрелище было забавное. Мощные, тяжело дышащие твари разгонялись, как два бронепоезда. Но кокетка начинала перебирать лапами чуть быстрее, уплывала у них из-под носа, оба преследователя проскакивали мимо и, тормозя, садились на задницы с самым ошарашенным видом.
Она была так похожа на молодую Регину! Неожиданно Ратмир осознал, что стоит на четвереньках, что дыхание пресеклось ещё несколько секунд назад, а застывшая морда вот-вот превратится в лицо. Приглушённо рявкнул, мотнул башкой, вытряхивая из неё нерабочие мысли, и, освобождённый от поводка, ринулся на травяную, огороженную чугунной решёткой волю.
Вывалив язык, промчался вдоль ограждения и, окончательно придя в себя, столкнулся с Тамерланом. Стали бок о бок, обнюхались. Вроде сегодня угрюмый косматый драчун был настроен вполне миролюбиво, и тем не менее Ратмир не утрачивал бдительности ни на секунду. Играет-играет, а потом как полоснёт клыками! От этих кавказцев жди чего угодно…
Рыжего Джерри на площадке не наблюдалось. И надо полагать, долго ещё наблюдаться не будет.
– Ну отморозок! Нет, ты глянь, как наезжает!.. – веселился кто-то из зрителей.
Внимание публики было приковано к маленькому, вконец обнаглевшему Бобу из «Сусловского сусла», избравшему жертвой огромного нескладного ризеншнауцера. Стоило волосатику прилечь на травку, как на него с истерическим тявканьем налетал Боб, норовя при этом куснуть за лапу. Тот вставал и, опасливо косясь на обезумевшую мелюзгу, убирался подальше, ложился… Затем всё начиналось сызнова.
Во внерабочее время Ратмир бы только поморщился, глядя на сомнительные проделки своего приятеля: слишком уж много человеческого проглядывало в поведении Боба. Откровенный административный восторг, столь свойственный мелкой чиновничьей сошке. Нет, конечно, домашние животные часто начинают подражать хозяевам, но не до такой же степени!
К несчастью для бойкого терьерчика, время было самое что ни на есть рабочее. Согнав в очередной раз с места нескладёху-ризеншнауцера, упоённый победой Боб кинулся сгоряча на только что возлёгшего Ратмира. Кара последовала незамедлительно. Слово «вскочил» не может передать сути происшедшего. Лежащий пёс исчез – возник стоящий. И не просто стоящий, а коротко скользнувший вслед за метнувшимся наутёк задирой. Пустить в ход зубы Ратмир счёл ниже своего достоинства – хлёсткого удара передней лапой сверху вниз было более чем достаточно. Отчаянно заголосив по-щенячьи, Боб стремительно перевернулся на спину и пополз извиваясь, не важно куда – лишь бы подальше от ощеренной пасти бронзового лауреата.
Собственно, этим бы дело и кончилось. Характерная для псовых поза покорной подчинённости предписывала обнюхать поверженного и потерять к нему всякий интерес, но тут некстати подоспевший Лев Львович ухватил обеими руками Ратмира за ошейник, создав таким образом барьер безопасности, за которым любая собака вправе строить из себя убийцу. Ратмир взревел, рванулся, влача за собой замдиректора, чем окончательно застращал и Боба, и кинувшуюся ему на выручку сучонку-секретаршу из «Сусловского сусла».
Стандартная ситуация была отработана Ратмиром без огрехов. «Бис! Фас!» – вопили за чугунной оградой фаны. Остромордый щенок-первокурсник не сводил с медалиста сияющих глазёнок. И даже на безрадостной отвислой харе отставного мастифа обозначилось нечто вроде одобрения. Не вывелись ещё мастера…
Кое-как Лев Львович водрузил на жуткий оскал ременчатую корзинку намордника, пристегнул карабин и повёл Ратмира от греха подальше к выходу. Призёр упирался, рычал и выворачивал на дрожащего Боба налитый кровью глаз.
– Что за пёс! Что за пёс! – горестно причитал замдиректора, беря буяна на короткий поводок и вытаскивая наружу. – Знал бы – ни за что бы не связался! Пусть уж лучше за долги закроют…
* * *
С площадки они убрались минут на десять раньше положенного, что было чертовски несправедливо и давало Ратмиру лишний повод на обратном пути вволюшку поизмываться над Львом Львовичем. Однако тот, прекрасно всё это понимая, предпочёл провести пса закоулками городского парка, куда редко забредали добропорядочные гуляющие, а риск налететь на подразделение «Гицель» был ничтожно мал. Впрочем, обходной манёвр тоже таил для замдиректора массу неприятных вариантов. Мощный пёс мог, например, вырваться или, скажем, уволочь за собой на поводке в дремучие кусты.
Поначалу Ратмир так и собирался поступить, но, заметив, что Лев Львович, кажется, и сам забрёл в какие-то дебри, решил ему в этом не препятствовать. В конце концов они выбрались на изрядно вытоптанную поляну, примыкающую к пролому в ограде, отделявшей парк от унылой безлюдной улочки. Целое звено железных пик в незапамятные времена было выкорчевано из бетонного основания и теперь мирно ржавело неподалёку. Посреди поляны перед руинами парковой
