— Пей. Давай, Михаэль, это должно помочь тебе… — если мои предположения верны.
Предположения, черт. Сейчас не время для сомнений, Дракон готов был сделать что угодно, чтобы исправить свою ошибку. Чтобы спасти любимую он отдаст всю свою кровь. Если та в силах помочь…
Тяжело дыша, делая неуверенные, причиняющие ей боль, глотки, Миша послушно прижалась ртом к его запястью. Когда она закрыла блестящие от слез глаза, Дэймос понял, что она считает его затею заранее обреченной на провал. Это выглядело глупо, как отчаянная попытка борьбы с жестокой реальностью. И не спорила она с ним только из-за слабости, а еще потому, что понимала его чувства — чертова надежда, которая уверенно говорила ему, что шанс еще есть.
Если его теория верна, если она и в правду не человек хотя бы на четвертую часть, существует такая вероятность, что его кровь, чистая кровь сына Тени, пробудит ее нечеловеческую сущность, доселе спящую. И тогда ее силы хватит, чтобы залечить… прямое ранение в живот.
Когда ее губы замерли, Дэймос медленно отклонил свою порезанную руку, смотря на лицо женщины. Затуманенные синие глаза смотрели прямо на него, с любовью, мольбой о прощении, с досадой на то, что она все-таки не успела…
Последний выдох слетел с ее бледных губ, последний стук сердца раздался в сосредоточенной тишине, а взгляд, ранее живой, понимающий, утонувший в боли, страхе и несогласии, медленно становился пустым, не видящим, пока окончательно не остекленел.
Дэймос стоял рядом с телом женщины на коленях, наверное, целую вечность, не веря в то, что это все же произошло. С ней. С ним.
Кажется, до последнего он не верил в то, что смерть может коснуться его святыни. Он все это время, зная опасности должности и статуса своей госпожи, радел за ее безопасность, понимая, как велик риск ее гибели, если он позволит себе неосторожность и невнимательность. И лишь теперь Дэймос понял, что даже допуская мысль о возможности ее смерти, думая о ее хрупкой, человеческой, смертной сущности вообще, он никогда по-настоящему над этим не задумывался. Он не мог себе представить, не мог вообразить этого. Он не видел ее вне своей жизни. Тем более, мертвой.
До этого самого момента.
Как только жизнь соскользнула с ее губ последним выдохом, Дракон начал отсчитывать секунды. Чертова надежда не умерла вместе с ней. Голос подлой эмоции все еще продолжал ранить его душу бесполезными — «а вдруг?». Наивный, он и правда ждал, что вот через эту секунду, или возможно следующую, ее сердце вновь отзовется стуком. Что этот удар обозначит начало нового времени. Что она вернется, переродившись для новой жизни с ним. Что она просто вернется к нему.
Задерживая дыхание, заставляя себя пристально смотреть на ее тело, зная, что эта картина навсегда врежется в его память, Дракон продолжал ждать. И даже если бы сейчас с неба спустились сами боги и сказали ему, что его надежда бесполезна, совершенно напрасна и попросту глупа, потому что его женщину к жизни уже не вернуть, он бы все равно не сдвинулся с места. Он никому бы не поверил, пусть это будет трижды очевидно. Он не верил своим глазам, не верил разъедающему чувству вины, которое усиливалось под действием проклятья стократно, не верил слуху, до которого не доносился звук ее сердцебиения и дыхания. Он не верил сам себе.
Он ждал.
