Сначала мы летели вдоль полотна железной дороги и в районе Алис-Абъета увидели группу, с которой должен был лететь Лабат, которая приземлилась за 10 минут до нашего появления и чинила неисправный самолет. Повинуясь азарту, мы подразнили их, прибавив шум мотора и покачав крыльями, не сообразив, что они по телефону могут дать знать на границу, чтобы нас обстреляли. Что они и сделали. Но к счастью, пограничники промахнулись. Англичане тоже стреляли по нашему самолету, увидев петеновские знаки на крыльях и думая, что мы летим их бомбить. Но нам еще раз повезло, они тоже не попали.
Мы вошли в ущелье. Согласно карте, неподалеку от него была станция Дауэнлей. Мы держали курс туда. На перроне стоял человек. Я бросил записку, в которой говорилось, что два французских летчика бегут из Джибути к де Голлю и просят дать дымовой сигнал на посадку. Записка была в коробочке с лентой, чтоб я мог следить, достигла ли она цели. Но я ничего не увидел и попросил Лабата развернуться. Теперь я увидел, что человек поднял нашу записку. Мы развернулись в поисках запасной посадочной площадки (их метят мелом), но ничего не заметили. Я стал убеждать Лабата:
— Мне говорили железнодорожники, что поле налево, оно желтое, песчаное, а тут все черное.
Пьер послушался, вернулся к полотну, и мы увидели желтое авиаполе. Мы бросили дымовую шашку, она показала нам направление ветра, и Лабат благополучно посадил самолет, как говорят у летчиков, «на три точки». В это время к нам подъехал американский грузовик, из него вышли четверо южноафриканцев и дали нам понять, что мы задержаны. Они повезли нас на свой КП. Стали кормить. Мы набросились на еду (мясо, яйца, кофе, молоко, шоколад). Вдруг — шум мотоцикла. В дверь входит старший лейтенант во французской военной форме. Лабат бросается ему в объятья. Он и меня дружески обнимает. Это Робер Мюллер, он-то и был на перроне и поднял нашу записку.
— Я должен был радировать, что вы — голлисты и чтобы в вас не стреляли, но рация оказалась испорченной. Поэтому я здесь, хотел радировать отсюда.
Перемирие застало его на колониальной границе, где он нес службу. Под его началом было сто двадцать человек. После призыва генерала де Голля он провел собрание в своей части и предложил всем вступить в ряды Свободных Сил Франции. За ним ушли четырнадцать человек, взяв с собой оружие и рацию. Он хорошо знал английский язык и, перейдя на территорию англичан, получил назначение в пограничные войска союзников.
После войны я долго искал Робера Мюллера, свидетеля нашего побега. Но безуспешно. И вот, спустя сорок один год, в мае 1983 года, на конгрессе Ассоциации свободных французов в Лионе я совершенно случайно спросил у одного товарища из города Кань-сюр-Мер, не знает ли он Мюллера, и с радостью услышал: «Он принадлежит к моей секции».
Я сразу же позвонил ему. Наш диалог был, наверное, понятен только нам, потому что за обычными словами для нас воскресало то время, когда побег из французской армии давал право вновь считать себя сыном Франции.
Я спросил:
— Простите, вы — генерал Мюллер?
— Да, это я.
— Вспомните, прошу вас, что произошло 5 декабря 1942 года.
Долгое молчание, потом:
— Вы хотите сказать — в ноябре 1942-го?
Я понял, что он подумал сейчас о своем побеге.
— Нет, ноябрь сорок второго касается вас лично. Подтверждаю свой предыдущий вопрос: что произошло 5 декабря 1942 года?
Снова долгое молчание — и вдруг:
— А-а-а, вы говорите о двух французских авиамеханиках, которые на самолете «Потез-25» пересекли границу?
— Да, мой генерал. У телефона — майор Игорь Эйхенбаум, который вместе с Пьером Лабатом в этот день перелетел из Джибути на сторону голлистов и бросил на станции Дауэнлей записку, которую вы подобрали.
Он был изумлен и обрадован, что я жив спустя столько лет и что фронтовые пули не тронули меня. На другой день мы встретились, вспоминая и рассказывая друг другу о себе. Приведу текст свидетельства, которое он дал мне как очевидец:
«Я, нижеподписавшийся генерал-полковник в отставке Робер Мюллер... подтверждаю своей честью все нижеизложенное:
Служа в Свободных Сражающихся Силах Франции в Восточной Африке, в Эфиопии, я был начальником пограничного поста в Дауэнлей, когда утром 5 декабря 1942 года был поднят по тревоге, поводом к которой послужил звук самолета, который летел со стороны Французского Сомали. Это был «Потез-25» из Джибути, на борту которого находились двое военных. Они сбросили записку в утяжеленной коробочке, в которой сообщали, что бегут в ряды генерала де Голля и просят разрешить посадку. Я сел на мотоцикл, пытаясь направить их на запасное авиаполе в Айше. Когда я прибыл туда, они уже приземлились. Это были два техника авиации, унтер-офицеры, старшины Лабат и Эйхенбаум.
Их полет был сопряжен с огромным риском, так как ни тот, ни другой не умели пилотировать, решившись на побег воздушным путем...»
Вспомнили мы и то, как пригодились тогда наши рассказы о настроениях гарнизона в блокированном Джибути: английские войска готовили операцию по взятию порта, как тогда говорили — «по ликвидации нарыва-Джибути». Дело в том, что порт этот занимал важное стратегическое положение, являясь одновременно и крупным морским портом, и укрепленным аэропортом; вклиниваясь в английскую территорию, он был действительно подобен нарыву.
Мы сообщили, что, хотя официальная пропаганда и делает свое дело, настраивая принявших вишистскую присягу французов против французов-голлистов, все-таки не у всех поднимется рука на своих сограждан. А вот разжигание ненависти к англичанам происходит более успешно. Поэтому лучше всего, думали мы, если на передовой не будет непосредственно британцев.
Так же предубежденно реагировали бы французы из Джибути на зулусов, которые служили у англичан и олицетворялись у французских военнослужащих с ними же. К тому же во французских войсках служили сенегальцы и сомалийцы, среди которых тоже умело разжигали национальную неприязнь к зулусам.
Наши наблюдения были восприняты серьезно; а когда началась атака, на команду начальника разведки генштаба Антуана «Огонь по голлистам!» ответом было молчание: рядовые французы не повиновались командиру-вишисту. Рассказывают, что неизвестный унтер-офицер закричал: «Откройте проволочные заграждения!» Несколько людей повиновались ему, заграждение было перерезано, и голлисты вошли в город без потерь.
...Здесь, в Айше, на маленьком запасном авиаполе, затерянном в колониальной Африке, не было бланка документа, который мы должны были подписать, вступая в Свободные Сражающиеся Силы Франции. Поэтому мы подписали его в Лондоне. Текст гласил: «Я, нижеподписавшийся, вступаю в ряды ССФ на время всей войны плюс три месяца». Наш документ был датирован июнем 43-го года (дата прибытия в Лондон), но там же отмечено, что мы стали голлистами 5 декабря 1942-го.
