почти безоблачное счастье.
К этой идиллической картине стоит присмотреться поближе. Наташа и Пьер едины, как душа и тело, говорит Толстой. Но если душа покидает тело, человек умирает. Что же случилось бы, если бы Пьер разлюбил Наташу? Вот и Лоуренс тоже отвергает возможность мужского непостоянства; дон Рамон будет всю жизнь любить маленькую индианку Терезу, которая подарила ему свою душу. Между тем один из самых страстных ревнителей единственной, абсолютной и вечной любви Андре Бретон вынужден признать, что в современной жизни при выборе предмета любви может произойти ошибка. Но будь то ошибка или непостоянство, для женщины это оборачивается одиночеством. Крепкий и чувственный Пьер может испытывать физическое влечение к другим женщинам. Наташа ревнива, рано или поздно их отношения испортятся. В результате он либо расстанется с ней, и это разобьет ее жизнь, либо начнет ей лгать и затаит на нее злобу, что отравит ему жизнь, либо они придут к компромиссу, который неизбежно будет сопровождаться ощущением неудовлетворенности, и тогда они будут несчастливы оба. На это можно возразить, что у Наташи по крайней мере есть дети. Однако дети могут приносить радость только в благополучной семье, одним из полюсов которой является муж; для покинутой, терзаемой ревностью женщины они становятся непосильным грузом. Толстой восхищается тем, что Наташа разделяет мысли Пьера, не задумываясь над ними. А другой мужчина, Лоуренс, который тоже требует от женщины слепой преданности, насмехается над Пьером и Наташей; значит, тот или иной мужчина, по мнению других мужчин, может быть вовсе не богом, а глиняным идолом. Поклоняться ему – значит не спастись, а погубить себя. Как тут разобраться? Каждый мужчина имеет свои притязания и оспаривает притязания других. Становится все трудней опереться на авторитет. Женщина сама должна уметь мыслить и критиковать, она не может больше быть лишь чьим-то эхом. Впрочем, навязывая женщине принципы и ценности, которые она не готова свободно воспринять сама, ее можно только унизить. Она может разделить идеи своего мужа лишь на основе собственного независимого суждения и не должна ни одобрять, ни отвергать все то, что ей непонятно. Не может же она заимствовать у кого-то смысл жизни.
Самое глубокое развенчание мифа о Пьере и Наташе – это чета Льва и Софьи Толстых. Софья испытывает к мужу отвращение, находит его «невыносимым»; он изменяет ей со всеми крестьянками окрестных деревень, она ревнует и скучает. Каждая из ее многочисленных беременностей сопровождается нервозностью, а дети не заполняют ни ее сердца, ни ее повседневной жизни. Для нее домашний очаг – бесплодная пустыня, для него – ад. И кончается все это тем, что она, старая истеричная женщина, полуголой бегает по мокрому лесу, а он, несчастный загнанный старик, уходит из дома, разрывая таким образом «союз», который длился всю жизнь.
Конечно, Толстые – это из ряда вон выходящий случай. Многие пары «прекрасно живут», и это значит, что супругам удается достигнуть компромисса и они живут бок о бок, не слишком стесняя и не слишком обманывая друг друга. Но существует одно проклятие, которого им почти никогда не удается избежать: скука. И когда мужу удается полностью подчинить себе жену, и когда каждый из них живет в собственном мире, по прошествии нескольких месяцев или нескольких лет им не о чем говорить. Семейная пара – это сообщество, члены которого теряют свою автономию, но при этом не избавляются от одиночества. Отношения мужа и жены не развиваются, в них нет динамики, они приобретают застывший характер. Поэтому ни в духовных, ни в эротических отношениях им нечего дать друг другу, нечем обмениваться. В одной из своих лучших новелл, «Слишком плохо!», Дороти Паркер рассказала грустную историю многих супружеских отношений. Вечер, и мистер Уэлдон возвращается домой.
Миссис Уэлдон открыла ему дверь.
– Вот и ты! – весело сказала она. Оба оживленно улыбались.
– Привет! – сказал он. – Ты не выходила?
Они обменялись легким поцелуем. Она с вежливым интересом смотрела, как он вешает пальто и шляпу, вынимает из кармана газеты. Одну из них он протянул ей.
– А, ты принес газеты! – сказала она.
– Ну как? Что ты делала днем? – спросил он.
Она ждала этого вопроса. Еще до его прихода она представляла себе, как будет в подробностях рассказывать ему, что происходило днем. Но теперь ей показалось, что это слишком длинно и неинтересно.
– Да ничего особенного, – сказала она с веселым смехом. – У тебя все в порядке?
– Ну… – начал он. Но и у него не возникло никакого желания рассказывать. К тому же она уже была занята: обрывала нитку, выбившуюся из бахромы подушки.
– Да все нормально, – сказал он.
…С другими людьми она умела разговаривать… И Эрнест в компании не отличался молчаливостью… Она попыталась вспомнить, о чем они говорили до свадьбы, когда были женихом и невестой. Но и тогда они не очень много разговаривали. Впрочем, это ее не беспокоило. Тогда они целовались, им было не до разговоров. Но когда люди прожили вместе семь лет, то не приходится рассчитывать на поцелуй и ласки как на ежевечернее времяпрепровождение.
Кто-нибудь, возможно, скажет, что за семь лет люди неизбежно привыкают друг к другу, понимают, что им нечего друг другу сказать, и смиряются с этим. Но это не так. Это действует на нервы. Это не уютная, дружеская тишина, которая не тяготит людей. От этого возникает впечатление чего-то несделанного, невыполненного долга. Так чувствует себя хозяйка дома, когда у нее на вечеринке что-то идет не так. Эрнест сейчас погрузится в чтение, но, прочтя половину газеты, начнет зевать. Миссис Уэлдон не могла видеть этого без отвращения. Она скажет, что ей нужно поговорить с Делией, убежит на кухню и пробудет там довольно долго, будет рассеянно заглядывать в кастрюли, проверять счета из прачечной. А когда она вернется, муж уже будет готовиться ко сну.
Так они проводили триста вечеров в году. За семь лет таких вечеров уже накопилось больше двух тысяч.
Иногда утверждают, что такое молчание более убедительно свидетельствует о близости, чем какие бы то ни было разговоры. Разумеется, я вовсе не хочу сказать, что супружеская жизнь не сближает людей. К сближению ведут любые семейные отношения, и это несмотря на то, что за ними могут скрываться также ненависть, ревность, обиды. В приводимом ниже отрывке Жуандо ярко показывает, чем отличается близость такого рода от истинного человеческого братства:
Элиза – моя жена, и она, конечно, самый близкий мне человек среди моих
