– Конечно, могу. Прискорбно, что вам пришлось задавать этот вопрос. Значит, я не сумел достаточно открыть вам всю преданность своего сердца. Ваша жизнь, которую я имею счастье наблюдать, полна такого превосходства над окружающим, такой мудрости и понимания, что равняться с вами никому и не снилось. Будьте покойны, я буду точен, лорд Бенедикт, не только из преданности вам. Но также из сознания, что ваш приказ – это счастье, пусть даже кому-то кажется иначе.
– Спасибо, Тендль. Итак, вот письмо. Дядя даст вам официальную выписку из завещания, возьмите также вот эти документы. Здесь метрика Цецилии Уодсворд. Вот её брачное свидетельство. Вот свидетельство о смерти её мужа Ричарда Ретедли, лорда Оберсвоуда. Вам пусть будет известно, что Ричард Ретедли – родной брат гостящего у меня в данное время капитана Джемса Ретедли. Но ему и в голову не приходит, что Генри и Алиса – его родные племянники.
Все эти документы, как и выписку с письмом от дяди, вы доставите в пасторский дом.
Но так как пасторша и Дженни, будучи совершенно уверенными в истинности всего, что вы скажете, всё же сделают вид, что ничему не верят и пожелают со мной судиться, вам придется привезти их к дяде в контору, где буду находиться я со всеми необходимыми свидетелями, вплоть до капитана Джемса Ретедли, лорда Оберсвоуда.
Дав ещё кое-какие указания мистеру Тендлю, лорд Бенедикт просил его до времени хранить все его поручения в полной тайне.
Тендль ещё раз горячо заверил его в своём полном внимании к этому делу, радостно пожал протянутую руку, поблагодарил за гостеприимство и вдруг по-детски, заливаясь смехом, сказал:
– Я так и буду ходить по делам с вашей рукой. Я уверен, что мне будет легко удаваться всё, как только я воображу, что держу вашу руку в своей.
Глава XII. Дория, капитан и мистер Тендль в Лондоне
Рано утром в понедельник, провожаемые всеми обитателями дома, Дория, капитан Джемс и мистер Тендль уехали в Лондон. Незадолго до их отъезда лорд Бенедикт говорил о чём-то с капитаном Ретедли, который показался всегда и всё видевшей Алисе пораженным до чрезвычайности. Джемс Ретедли не задал хозяину ни одного вопроса, но она перехватила его пристальный взгляд, устремленный на Генри и на неё. Алисе даже показалось, что, пожимая ей руку и поднося её к губам на прощанье, капитан особенно сердечно посмотрел на неё. И не менее сердечно, даже горячо, он обнял Генри, что – при сдержанности капитана – тоже показалось ей необычайным.
– Не забудьте, я жду вас с вашей невестой в понедельник в свой лондонский дом к завтраку, – были последние слова Флорентийца вдогонку трогавшемуся экипажу.
– Отец, неужели настал конец нашей волшебной жизни здесь? – спросила Наль.
– Не стоит огорчаться, друзья мои, здесь мы трудились для тех новых целей и дел, что ждут нас в Лондоне. Человек, если он хочет двигаться вперёд, должен прежде всего трудиться над самим собой. Очистив и возвысив свой дух, получаешь новый запас сил, чтобы отдавать свою доброту встреченным людям. В этом тихом и гармоничном месте каждый из вас поднялся в своём самообладании. Увидел по-новому свои ошибки и понял, как много в прошлом растратил он сил на страх, сомнения, боль и слёзы, вместо того чтобы сразу – как мост к победе – протягивать из своего сердца лепту света, мира и любви навстречу дню.
Ничего не достигнешь в жизни, если не приготовишь свой дух и, соответственно, организм к основному: благословлять все обстоятельства, которые несёт тебе расцветающий день. Величие духа начинается с полного спокойствия и самообладания. Чтобы мог человек зазвучать, как частица творящей Вселенной, надо, чтобы он не минутами только ощущал себя гармоничным целым, но чтобы в его сознание глубоко вошли знание и опыт того, что всё его Творчество может двигаться в нём и двигать его в творчестве Вселенной только тогда, когда он – являет собой гармоничное целое. Путь к этому высшему знанию – Вселенной в себе и себя в ней – проходит только через самый простой день, только через труд в нём.
Радостно трудясь над своим воспитанием, над своей выдержкой, каждый решает не только свою задачу, но развязывает или завязывает узлы, помогает множеству людей или ухудшает их жизнь, хотя чаще всего он их не видит и даже не сознаёт, как важно то, что он дал дню.
Каждый из вас уже давно понял, как преступно извергать в мир бунт страстей и горечь слёз. Каждый из вас понял, что способ единения с людьми в данном месте и в данное время это вовсе не личная проблема, проблема самоусовершенствования, а сила, строящая всю жизнь, сила, не дремлющая, как болотная вода, в одном только месте, но летящая во Вселенной, тревожащая или успокаивающая всю мировую жизнь.
Когда приходит то, что люди зовут несчастьем, следует крепко держать в руках стяг вечности и помнить, что та несправедливость, на которую жалуешься, есть только явление собственного духа. Если сейчас не сумеешь победить любя вставшего препятствия, если будешь оценивать его не как звено собственного пути, но как происки людей, людей, как тебе кажется, настолько плохих, что они посягают на твоё счастье, которое понимаешь на свой вкус и лад, желая, чтобы ни тебя, ни твоих близких не тревожили понапрасну, и не сознаёшь в себе высших сил для спокойной борьбы, – дни твоей жизни потеряны. И снова где-то и когда-то – начинай всё сначала.
Все, кто собрался вокруг Флорентийца, слушали его в глубоком молчании. Но светлели лица Николая и Наль, Алисы и Амедея и скорбными становились Сандра и Генри. Казалось, каждое слово, произнесённое чудесным, полным доброты голосом, проникало им в сердце. Взгляд Флорентийца, когда он смотрел на окружавшие его юные лица, был так полон сострадания и любви, что помимо своей воли все придвигались к нему ближе и ближе и, наконец, встали почти вплотную, точно желая впитать в себя волшебную силу его любви.
– Вот такие моменты единения в любви, когда каждый несёт только самое чистое и прекрасное, что есть в его сердце, рождают новые узлы света и добра. И каждым таким узлом пользуются наши невидимые помощники, чтобы построить новый канал, новую нить духовной связи и соединить видимое и осязаемое земли с невидимым и неосязаемым трудом неба.
Нет жизни земли печальной, загрязнённой, оторванной от Вечности. Есть одна великая Жизнь, где труд двух миров воплощается в самые разнообразные временные формы. Но Жизнь не останавливается от того, что формы меняются или отживают. Знание делает человека счастливым не только потому, что он обрёл свет. Но и потому ещё, что Свет в нём освещает тропинку встречному. Как бы ни был мал Свет, однажды зажёгшись, он никогда не позволит человеку впасть в окончательное уныние. Унывать может только тот, в ком нет цельной верности, кто колеблется в своём понимании и в ком сердце разорвано безнадёжностью.
Если мать потеряла единственную дочь, составлявшую всё её богатство, и не может больше жить, так как сердце её горит факелом скорби, выжигая кровь, – эта мать не внесёт в невидимую для неё новую жизнь своей дочери ни счастья, ни облегчения. Та мать, что знает в себе и в каждом лишь форму Вечности, сумеет победить свою скорбь и будет всем мужеством сердца посылать дочери помощь любви в улыбке, а не доставлять горечь её новой форме стенаниями и плачем.
Со смертью любимых не кончаются наши обязанности перед ними. И первейшая из них: забыть о себе и думать о них. Думать об их пути к совершенству и освобождению. Думать и помнить, что если мы плачем и стонем, мы взваливаем на их новую, хрупкую ещё форму невыносимую тяжесть, под которой они сгибаются и могут даже погибнуть. Мы же склонны приписывать к числу своих добродетелей усердное их оплакивание. Тогда как истинная любовь, им помогающая, это мужество, творческая сила сердца, живущего в двух мирах. Трудясь над самообладанием, над самодисциплиной, мы помогаем не только живым, но и тем, кого зовём мёртвыми и кто на самом деле гораздо более живой, нежели мы, заключённые в наши плотные и грубые телесные покровы.
Кончив говорить. Флорентиец притянул к себе Сандру и Генри и, ласково кивнув остальным, пошёл с обоими юношами в парк отпиливать отжившие ветви деревьев, В мучительном раздумье Сандра спросил своего великого друга:
– Я вполне понял свои ошибки. Мне уже кажется невозможным, чтобы я мог ещё раз оказаться слабее женщины. Но неужели своими слезами и тоской я мешал пастору в его новой жизни? Мешал самому любимому другу, которому столь многим обязан?
– Если бы человек, духовно развитый и чистый, мог жить лишь в мире одной земли, как это делают люди, живущие только интересами тела и земных благ, то ты не тревожил бы друга никакими своими проявлениями. Но так как у вас с пастором была духовная связь, связь, жившая в двух мирах, – он унёс ей с собой, уходя с земли. И всякое нарушение гармонии в тебе, причиной которого была скорбь о нём, жалило его или обдавало потоками скорбных твоих мыслей. Стремись всеми силами выработать полное самообладание, чтобы я мог оставить тебя на попечение едущего сюда Ананды.
