могли сказать определенно?
Обдумывая ответ, Лохткампер молчал. Бок о бок они стали пробираться сквозь толпу суетящихся матросов и рабочих-аборигенов.
– Полного давления в котлах я достигну завтра к вечеру, еще один день на то, чтобы закончить работы на корпусе корабля, плюс еще два дня, чтобы уравновесить положение судна вдоль продольной оси и внести изменения в надстройку, – стал размышлять вслух Лохткампер, потом посмотрел вверх. Фон Кляйн внимательно за ним наблюдал. – Четыре дня, – закончил инженер. – Через четыре дня все будет готово.
– Четыре дня. Вы уверены в этом?
– Да.
– Четыре дня, – повторил фон Кляйн и остановился, чтобы подумать.
Этим утром он получил от губернатора Шее послание из Берлина. Морская разведка сообщала, что три дня назад из Дурбанской гавани вышел конвой в составе двенадцати военно-транспортных судов с индийской и южноафриканской пехотой. Пункт назначения был неизвестен, но существовало предположение, что британцы собираются открыть новый театр военных действий. Военная кампания в Германской Западной Африке, благодаря вмешательству южноафриканских сил, пришла к быстрой и решительной развязке. Бота[53] и Смэтс[54] предприняли наступление с двух направлений, нанося удары вдоль железных дорог, ведущих к германской столице Виндхук. Капитуляция германской армии в Западной Африке позволила перебросить южноафриканские силы на другие фронты. Почти наверняка именно эти военно-транспортные суда в данный момент движутся на север вдоль восточного берега, чтобы произвести высадку войск в одной из небольших гаваней, усеявших побережье Восточной Африки. Возможно, в Танге или в Килва-Кивиндже, а может быть, даже в самом Дар-эс-Саламе.
Корабль должен быть как можно скорее готов к выходу в море и боеспособен, чтобы прорваться сквозь блокирующую эскадру англичан и уничтожить этот конвой.
– Самое сложное – выровнять положение судна. Работа трудная и кропотливая. Придется вручную переносить большое количество вещей, снаряды из бункеров, демонтировать орудия… В общем, понадобится рабочая сила, – прервал Лохткампер свои размышления вслух.
– Прикажу Флейшеру, чтобы доставил сюда всех своих каторжников, – кивнул фон Кляйн. – Кровь из носу, но через четыре дня мы должны выйти в море. В ночь на тринадцатое будет как раз новолуние, и мы должны прорваться.
Его добродетельное лицо праведника сосредоточенно сморщилось, золотистая борода закрывала грудь, он замедлил шаг, вслух излагая свои планы:
– Кайлер перегородил протоку. Он должен немедленно начать ее разминирование. Само ограждение можно снять в последнюю минуту, перерубить, и течение разнесет его в стороны.
Они дошли уже до середины крейсера. Фон Кляйн так глубоко погрузился в свои размышления, что Лохткамперу пришлось взять его за локоть, чтобы вернуть к реальности:
– Осторожно, капитан.
Фон Кляйн вздрогнул и поднял голову. Они оказались в окружении африканских рабочих. Дикари, все соплеменники, совсем голые, если не считать кожаных накидок, лица у всех разрисованы желтой охрой. Они вручную таскали связки дров длиной чуть больше метра, которые лебедками и краном поднимались на борт с катера, стоящего вплотную у борта крейсера. Одна из тяжелых связок зависла на стреле подъемного крана и раскачивалась в двадцати футах над палубой, а фон Кляйн собирался пройти прямо под ней. Его остановил предупредительный жест Лохткампера.
Дожидаясь, пока связку наконец перетащат, фон Кляйн от нечего делать разглядывал рабочих.
Вдруг его внимание привлек один из них. Ростом он был повыше остальных и стройнее, да и мышцы не столь узловатые и бугристые. Ноги покрепче и поизящней. Вот он поднял голову, и фон Кляйн увидел его лицо. Черты довольно тонкие, губы не такие толстые, как у остальных, лоб выше и шире, чем у типичного африканца. Но отвлекли фон Кляйна от мыслей о конвое с войсками глаза этого человека. Карие, скорее, даже темно-карие и странно бегающие по сторонам. Фон Кляйн научился замечать на лицах своих подчиненных чувство вины, оно выражалось прежде всего в глазах. И вот этот человек… он явно чувствует себя в чем-то виноватым. Фон Кляйн наблюдал это всего лишь мгновение, рабочий быстро опустил глаза и наклонился за следующей связкой дров. В душе капитана возникло чувство смутного беспокойства и даже тревоги. Ему захотелось поговорить с ним, задать ему несколько вопросов. Он шагнул вперед.
– Капитан! Капитан!
К нему, задыхаясь, приближался поднявшийся с катера, взмокший от пота толстяк Флейшер.
– Капитан, мне нужно срочно с вами поговорить.
– А-а, это вы, комиссар, – холодно приветствовал его фон Кляйн, делая вид, что не заметил протянутой потной руки. – Погодите минутку, прошу вас. Я бы хотел сейчас…
– Это вопрос чрезвычайной важности. Мичман Проуст…
– Буквально секунду, господин комиссар.
Фон Кляйн двинулся от него прочь, но комиссар был настроен решительно. Он забежал вперед и, загородив дорогу, встал перед капитаном.
– Мичман Проуст, этот трусливый маленький хлыщ…
Фон Кляйну пришлось-таки выслушать длинный доклад о том, что мичман Проуст не проявляет должного уважения к достоинству комиссара. Не соблюдает правила субординации, имеет наглость спорить с герром Флейшером и, более того, назвал герра Флейшера «жирным толстяком».
– Хорошо, я поговорю с Проустом, – сказал фон Кляйн.
Проблема не стоила выеденного яйца, и участвовать в этих дрязгах он не собирался. Потом к нему подошел Лохткампер. Попросил поговорить с герром комиссаром о рабочей силе для решения вопроса балласта. Они принялись долго обсуждать эту проблему, и, пока разговаривали, бригада рабочих перетаскала дрова в кормовую часть трюма и растворилась среди суетящихся толп остальных работников.
От страха Себастьяна даже бросило в холодный пот, он весь дрожал, голова кружилась. Он ясно чувствовал, что германский офицер что-то заподозрил. Холодный взгляд его синих глаз обжигал, как сухой лед. Себастьян сгорбился под тяжестью ноши, ему хотелось сейчас если не исчезнуть вовсе, то как можно более умалиться и постараться преодолеть это болезненное, липкое, угрожающее его раздавить чувство страха.
– Он заметил тебя, – прохрипел родственник Мохаммеда, шаркая ногами рядом с Себастьяном.
– Да, – отозвался Себастьян и согнулся еще ниже. – Все еще смотрит?
Старик оглянулся через плечо.
– Нет, – ответил он. – Разговаривает с Мафутой, этим толстяком.
– Хорошо. – Себастьяну сразу стало легче. – Надо поскорей вернуться на катер.
– Погрузка почти закончена, но сначала надо поговорить с моим братом. Он нас ждет.
Они свернули за угол кормовой орудийной башни. Гора дров на палубе была уже аккуратно уложена в штабель и закреплена веревкой. Облепившие штабель чернокожие люди натягивали сверху огромное полотнище зеленого брезента.
Они подошли и добавили сверху принесенные ими дрова. Потом, по африканскому обычаю, решили отдохнуть и поговорить о том о сем. Со штабеля к ним спустился человек, немолодой уже, энергичный, с седыми курчавыми волосами, в безукоризненном наряде из накидки и футляра для пениса. Двоюродный брат Мохаммеда с учтивой симпатией приветствовал его, они вместе
