Вся система взглядов Писарева, как она сформировалась впоследствии, конечно, не сводилась к этим прямолинейным представлениям, однако отзвуки подобных настроений характерны были для Писарева и в последующие годы. Вульгарно — материалистическая струя в воззрениях Писарева всегда была ощутима, но на первом этапе его развития эта струя сказалась с особой силой. Никто иной, как Писарев, и именно во время создания Тургеневым своего романа, писал: «Надо полагать и надеяться, что понятия психическая жизнь, психологическое явление будут со временем разложены на свои составные части. Их участь решена; они пойдут туда же, куда пошел философский камень, жизненный элексир, квадратура круга, чистое мышление и жизненная сила. Слова и иллюзии гибнут — факты остаются».[744]
Центральные романы Тургенева — «Накануне» и «Отцы и дети» — отличаются исключительной злободневностью своего содержания. Злободневность «Накануне», его теснейшая связь с современностью сказывается, как отмечалось выше, в той атмосфере ожидания, провидения недалекого будущего, которая окутывает повествование от начала до конца и определяет чувства и мысли не только Инсарова и Елены, но даже и таких сравнительно второстепенных героев, как Шубин и Увар Иванович. В «Отцах и детях» современность звучит еще сильнее, а манера ее отражения несравненно конкретнее, чем в «Накануне». По характеру отражения действительности «Отцы и дети» — это роман — летопись, в котором современность изображается как длящийся, еще незавершенный процесс. Прием, с помощью которого Тургенев превращает свой роман в насыщенную злобой дня летопись современной ему жизни, это прием незаметного вкрапливания в художественную ткань романа отзвуков тогдашней журнальной полемики, принесший писателю благодатные плоды. Именно в журнальной полемике 60–х годов наиболее явственно бился пульс общественной жизни, полемика эта давала возможность составить представление о настроениях общества в целом. Обращение к журнальной полемике помогло Тургеневу воссоздать в своем романе обстановку взаимной вражды и непонимания, столь характерную для русского общества, расколовшегося в период подготовки и проведения крестьянской реформы на два непримиримых лагеря.
Так же как в «Накануне», в основание образной системы романа «Отцы и дети» положен принцип контрастного сопоставления героев с противоположными идеалами и разным отношением к действительности. Но вместе с тем это контраст особого рода. Прежде всего он не связан с открытым, последовательным предпочтением автора одной из сторон. Примечательно в этом отношении описание душевного состояния Николая Петровича Кирсанова после первого же жаркого спора с Базаровым и Аркадием, спора, в котором столь отчетливо выявились диаметрально противоположные точки зрения «отцов» и «нигилистов» на науку, искусство, природу, авторитеты и т. п. «Мне самому кажется, — думает Николай Петрович Кирсанов по этому поводу, — что они дальше от истины, нежели мы, а в то же время я чувствую, что за ними есть что‑то, чего мы не имеем, какое‑то преимущество над нами… Не в том ли состоит это преимущество, что в них меньше следов барства, чем в нас?» (220). Настроение Николая Петровича в данном случае очень близко авторскому. «Но отвергать, поэзию? — подумал он опять, — не сочувствовать художеству, при-
30 «Русское слово», 1861, сентябрь, раздел «Иностранная литература», стр. 15.
роде?..» (220). Непосредственно вслед за этим изображается вечерний лирический пейзаж, предрасполагающий Николая Петровича к «горестной и отрадной игре одиноких дум» (221), уводящий его в «волшебный мир» (222) воспоминаний о незаметно промелькнувшей молодости, чистой юношеской любви и былом счастье.
Поэтические медитации Николая Петровича, свидетельствующие о его- душевной мягкости, о его способности к тонкому пониманию красоты окружающей природы, — всё это недвусмысленно противопоставляется беспощадно — трезвому миру Базарова, в котором господствует «грубая» «Stoff und Kraft». Базаров называет природу «пустяками» (207), между тем именно этими «пустяками» порождаются лучшие человеческие чувства, — таков смысл этой авторской укоризны. Подобно Кирсанову, Тургенев шокирован черствостью и цинизмом Базарова. Однако, несмотря на это, он все‑таки не спешит с окончательным приговором. Больше того, в первых же главах романа в «нигилистическом» восприятии природы Базаровым отмечается одно, но зато очень важное качество, заставляющее в какой‑то мере даже примириться с отсутствием в нем эстетического начала. Для демократа Базарова «природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник» (207). Глумясь над искусством, над «художеством», отвергая природу как объект эстетического наслаждения, Базаров в то же время настоящий артист в своем роде, «художник труда», по позднейшему определению автора (XII, 466).
Таким образом, если в «Накануне» контрастное сопоставление героев четко обнаруживало неоспоримое превосходство одной из сторон, способствовало сравнительно быстрому раскрытию центральной Идеи романа, то в «Отцах и детях» оно означает лишь первые и притом не всегда уверенные шаги в этом направлении. Нередко оно заводит автора в своеобразный тупик: достоинства и недостатки противостоящих характеров оказываются настолько велики и очевидны, что тем самым как бы исключается возможность окончательного приговора. Поэтому Тургенев так настойчиво возражал против попыток прямолинейного истолкования контрастов в образной системе этого романа. «Вы упоминаете… о параллелизме, — писал Тургенев Фету, — но где он, позвольте спросить, и где эти пары, верующие и неверующие? Павел Петрович верит или не верит? Я этого не ведаю… Странное дело: вы меня упрекаете в параллелизме, а другие пишут мне: зачем Анна Сергеевна не высокая натура, чтобы полнее выставить контраст ее с Базаровым? Зачем старики Базаровы не совершенно патриархальны? Зачем Аркадий пошловат и не лучше ли было представить его честным, но мгновенно увлекшимся юношей? К чему Феничка и какой можно сделать из нее вывод?».[745] В дальнейшем писатель выразился на этот счет еще яснее: «… читателю всегда неловко, им легко овладевает недоумение, даже досада, если автор обращается с изображаемым характером, как с живым существом, т. е. видит и выставляет его худые и хорошие стороны, а главное, если он не показывает явной симпатии или антипатии к собственному детищу… А если отношения автора к этому лицу свойства еще более неопределенного, если автор сам не знает, любит ли он или нет выставленный характер (как это случилось со мною в отношении к Базарову, ибо то „невольное влечение“, о котором я упоминаю в моем дневнике — не любовь) — тогда уже совсем плохо!» (X, 351).
Приступая к созданию предшествующих своих романов, Тургенев заранее знал почти всё самое важное, что он скажет или может сказать о своих героях. При работе над «Отцами и детьми» у него уже нет такой уверенности, потому что в центре этого романа поставлен герой, выражающий веяния «новейшей нашей современности», авторское отношение к которым, подчас очень сложное и неустойчивое, еще не успело вполне определиться. Неоднократные позднейшие заявления Тургенева о том, что он не знает, любит ли он или ненавидит Базарова, конечно, не была фразой, рассчитанной на то, чтобы кокетливо подчеркнуть стремление к объективности. Тургенев недвусмысленно заявлял о духовном родстве Базарова с типом «истинных отрицателей» — Белинским, Бакуниным, Герценом, Добролюбовым, Спешневым. Это была высшая похвала «нигилисту» в устах художника. Но в то же время поведение этого героя в жизни представлялось ему иногда цепью нелепостей, странных психологических загадок, не укладывавшихся в рамки общепринятой нормы и потому требовавших какого‑то особого объяснения. По этой причине контрастное сопоставление героев в «Отцах и детях» нередко переключается в плоскость обнаружения и углубленного психологического истолкования сложных противоречий и контрастов в одном характере, главным образом базаровском. Тургенев познает Базарова в процессе его создания, он знакомится с ним как бы вместе с читателем романа, и только в самом конце этого знакомства в его творческом сознании оформляется полное представление о герое, позволяющее вместе с тем вывести общее заключение об исторической роли и судьбе разночинной демократии, взгляды и настроения которой он выражает.
4
Злободневность тургеневского романа неразрывно связана с той его особенностью, которую условно, пользуясь определением Тургенева, можно назвать методом «апофеозы» и критики в изображении центральных событий и героев. Этот метод, вообще характерный для Тургенева, предусматривает разносторонность изображения, в свете которого обязательно выставляются, по собственному определению писателя, «худые и хорошие стороны» каждого явления или лица. Тургенев стремится к изображению человеческого характера в совокупности и органической нераздельности его положительных и отрицательных свойств. «Кто хоть немного знает сердце человеческое, — утверждал Тургенев, — не смутится этими противоречиями» (X, 394).
