куда-нибудь на юг, завести себе страусиную ферму…
Однако пора было идти на кладбище. Он выбрался из дому со своим потёртым портфелем, уже на лестнице поняв, что забыл телефон. Несколько секунд он потоптался на площадке, но решил не возвращаться.
И вот Карлсон ехал в печальном сером автобусе и разговаривал со своим давним приятелем Юлиусом. Юлиус сидел напротив, и гроб разделял их. «Как мы постарели, Боже мой, как постарели».
Карлсон вдруг подумал, что он сам похож на стареющего Фингала, что ждёт своего сына в замке на холме, сына всё нет и для чего жить ― непонятно. Хоронили с помпой, Йенсену бы понравилось, но узнать это теперь было невозможно. Йенсен вышел из дома в гетрах, альпийских башмаках и с рюкзаком, доехал на трамвае до парка, чтобы посмотреть на озеро у башни, лёжа полюбоваться на облака, и тут же свалился замертво. Из дома вышел человек с дубинкой и мешком ― и вот фигак! И вот фигак!
«А ведь он был на два года моложе меня», ― вспомнил Карлсон и затосковал. Не пойти больше с Йенсеном в леса и парки ― теперь он сам отправился пешком. Но если как-нибудь его случится встретить вам, тогда ― фигак! Фигак! Фигак! Скорей его фигак!
IV
Покинув кладбище, Карлсон пошёл к знакомым в редакцию «Газетт». Там было накурено и шумно, и Карлсон вдруг понял, что задыхается. Было бы глупо умереть в такой день, в астматическом приступе, выйдя из дома за печёнкой и даже не встретившись с друзьями, ради которых спустился на улицу. Слава тебе, безысходная боль! Раз ― и фигак сероглазый король. Фигак!.. К чему теперь рыданья, пустых похвал ненужный хор.
Только с кладбища ― и обратно на кладбище.
Фигак!
Отчего он снова вспомнил этого молодого героя, Карлсон не знал. При этом он вспомнил, что раньше, в школе, он отождествлял себя с Фигаком, а теперь ему приходится вспоминать отца его Фингала.
Вот так и транзит Глория, извините, Мунди…
V
Только за ним закрылась дверь, как вошёл Малыш Свантессон, размахивая заметкой о птичьем гриппе. Он провёл в газете, смеясь и шутя, часа два, пока все не ушли в бар.
В это время Карлсон тоже отправился в трактир, где один из завсегдатаев сообщил владельцу трактира о масонстве Карлсона. Они шушукались за его спиной, и Карлсон знал, о чём. Знал наверняка. Они всегда об этом говорили.
За окнами загудели сирены, ― это двигался кортеж русского лидера. Ревели мотоциклы, и кто-то закричал приветствие.
В это же время в два часа дня Малыш стоял в огромном зале городской библиотеки перед лучшими людьми Шекспировского общества и читал свою пьесу. Чтение затягивалось, и Малыш вспоминал школьный спектакль, где он играл тень отца Гамлета. Люблю грозу в начале мая, когда из тучи льет вода и молния летит, сверкая: Фигак-фигак, туда-сюда. Фигак! Я не любил овал ― я с детства угол рисовал! Восстал он против мнений света… Один, как прежде… и… фигак!..
И Малыш принялся читать свою пьесу:
ФИГАК
Пьеса с ремарками и звуками.
Призрак: А он мне в ухо и… Раз!.. (фигак)
Полоний: Здесь крысы!.. А! (фигак)
Гамлет: Как ободняет, так и завоняет! (фигак)
Офелия: Здесь рыбы! Мокро!.. О! (фигак)
Гамлет: Бедный Йорик! Как часто в детстве я играл его очаковской медалью! И вот, Горацио… (фигак)
Розенкранц и Гильденстерн: Мы тут ни при чём! (фигак, фигак)
Клавдий: Жена, не пей вина! (фигак)
Гертруда: Вино и пиво ― человек на диво! (фигак)
Лаэрт: Охренели все, что ли? Э? (фигак)
Гамлет: Ступай по назначенью!.. (фигак)
Клавдий: Больно ж! Я ранен! (фигак)
Гамлет: Избрание падёт на Умслопогаса ― вот он-то не фигак. А я-то ― что? (фигак)
Все хором кричат: «фигак». Кланяются.
Раздались жидкие хлопки. Впрочем, потом захлопали сильнее. С глупой улыбкой Малыш пошёл мимо рядов.
Несмотря на оригинальность и желание быть понятым, он так и оставался изгоем среди Шекспировского общества: его стихов не печатали в сборнике «Метрополис», а самого Малыша не пригласили на фуршет после вечера. В отличие, скажем, от его приятеля Боссе, или Козла Боссе, как его иногда называли, который тоже был здесь. И без того уязвлённый, Малыш прислушивался к гулу в зале и, выхватывая случайные слова и фразы из общего шума, получал для своих обид всё новые и новые поводы.
VI
Была середина дня, и город, живший как единый организм, заурчал в ожидании обеда. Все, кто мог, покинули свои конторы и отправились по трактирам, кабакам и кафе. Карлсон решил, что имеет смысл совместить обед с деловой встречей. Доктор Хорн должен был подписать бумаги на перевозку, и поэтому Карлсон пошёл обедать в кабачок «Путь Фингала», где собирались шведские патриоты, обсуждая текущие дела — свои собственные и своей бедной, угнетаемой русскими и евреями страны. Несчастный Карл, Пришлый Бернадотт, Рауль просто Валленберг… Ты помнишь, дядя, как ― фигак?
Доктор Хорн заказывал перевозку родильного инкубатора, ротор-статор-ингалятор, и Карлсон ещё раз проверил бумаги в портфеле. Он пришёл в трактир к патриотам в тот момент, когда его приятели обсуждали прелести его жены. Карлсон слышал это негромкое шелестение, а сам разглядывал снобистский журнал мазохистского содержания. Поодаль от него сидели Филле и Рулле. Они шушукались, заказывая куда-то пиццу. Какие-то невидимые линии напряжения пронизывали пространство, как сигнализация в одном из тех банков, что нынче часто показывают в разных фильмах.
Карлсон снова вспомнил о письме и о том, что на четыре назначена встреча его жены с Филле и Рулле. Он давно подозревал об их любовной связи, и вот теперь жизнь совала ему в нос пошлые признаки измены. Встав вслед за Филле и Рулле, Карлсон не стал тут ничего есть и тайком пошёл за парочкой друзей в ресторан «Бомонд» на набережной.
Он никак не мог разобраться в своих чувствах: внутри жила хорошо ощущаемая им ревность, но он ощущал и тайное желание этой измены, и образ «Пеппи-весёлки», удовлетворяющей себя только через удовлетворение всех, доставлял смутную радость и ему. Всё это переполняло душу Карлсона, когда он шёл мимо ресторана.
Доктор Годо, часто бывавший здесь, впрочем, сейчас не обнаружился. В его ожидании Карлсон провёл больше часа, слушая разговоры друзей-патриотов. Всё было напрасно: Годо не пришёл, а когда Карлсон ступил на улицу, в спину ему ударила пивная банка.
Он не стал
