дипломатическим успехом своим, как заключение вечного мира с Польшей, разрешившего трудный малороссийский вопрос. Что условия этого мира были гораздо выгоднее для русских, чем для поляков, о том свидетельствовало огорчение, которое он вызвал у Яна Собеского. Для королевской ратификации трактата отправились в Польшу полномочные русские послы боярин Борис Петрович Шереметев и окольничий Иван Иванович Чаадаев. Им пришлось во Львове ожидать короля, который предпринял поход в Молдавию против турок и татар. Поход был неудачен; Собеский принужден к отступлению и с трудом пробился сквозь неприятельские полчища. Во Львове он с честью принял наше посольство; но когда ему пришлось произносить присягу в соблюдении новозаключенного трактата, то, по свидетельству очевидцев, слезы навернулись на его глаза. И потом без горечи он не мог о нем говорить; так чувствителен был для поляка формальный отказ от Киева и Левобережной Украйны.
Но и для Москвы существовала обратная сторона в сем трактате: это – обязательство всеми силами идти войной на Крымскую орду.
Самым упорным противником всякого соглашения, а тем более союза России с Польшей против татар и турок, явился украинский гетман Самойлович, которого из Москвы постоянно извещали о ходе переговоров и старались внушить ему расположение к сему союзу. Но гетман настойчиво твердил московским посланцам, что нельзя доверять полякам, столько раз обнаружившим свое вероломство и неизменную вражду к русскому народу; что присяга их некрепка, так как папа от нее разрешает; что не следует разрывать заключенный Федором Алексеевичем мир с турками и татарами и затевать большой, но трудный и неверный поход на Крым; что если мусульмане в своих владениях утесняют Греческую церковь, то и поляки постоянно воздвигают гонение на православие у себя в русских областях и тому подобное. Свое упорное недоверие к польским разговорам и обещаниям гетман подкреплял наглядными доказательствами, например перехваченными польскими грамотами, в которых украинское казачество призывалось к воссоединению с Польшей. Но в Москве не внимали сим убеждениям и, постановив мирный договор с поляками, решили разорвать с Крымом. Самойлович был в особенности огорчен теми статьями договора, по которым Правобережная Украйна оставлена за Польшей, да еще с обязательством не возобновлять разоренные города. В своем кругу, среди казацкой старшины, он не скрывал своего неудовольствия и говорил: «Купила Москва себе лиха за свои гроши, данные ляхам», «Жалели малой дачи татарам, будут большую казну им давать», «Не так оно станется, как Москва в мирных договорах с ляхами постановила; учиним так, как надобно нам». Подобные речи гетмана сделались известны в Москве. Правительница и сберегатель переменили с ним тон и от имени государей послали ему (с окольничим Неплюевым) выговор за его «противенство». Самойлович тотчас изъявил раскаяние и просил о прощении, которое и получил. Но своим неприятелям и завистникам он дал в руки оружие, и с этого времени положение его сделалось непрочно.
Насколько князь В.В. Голицын старался разъяснить себе вопрос о союзе с Австрией и Польшей и о предстоявшем крымском походе, показывает следующее. Уже во время цесарского посольства 1684 года от обратился с сими вопросами к генералу Гордону, считая его, как образованного европейца и опытного военачальника, знатоком политического положения вообще и условий похода на Крым в частности. Не довольствуясь устной беседой, князь потребовал от генерала письменного изложения. Тот исполнил требование и подал довольно обширную записку; в ней он обсуждает разные обстоятельства как за, так и против наступательного союза с Польшей и разрыва с турко-татарами. Однако в итоге, как истый воин, а не политик, Гордон явно склоняется в пользу вторжения в Крым и разорения этого разбойничьего гнезда, столь пагубного для соседних христианских народов. В успехе похода он не сомневается, полагая достаточным для него 40 000 пехоты и 20 000 конницы, а путь считая нетрудным, за исключением только двух суток безводия. События показали, как ошибался Гордон. Тем не менее его авторитетное мнение, по-видимому, не осталось без влияния на решимость князя Голицына.
По заключении вечного мира с Польшей в Москве приступили к военным приготовлениям, которые совершались с обычной медленностью и разными затруднениями. В октябре 1686 года объявили в столице и по городам, чтобы стольники, дворяне, жильцы и всякие ратные люди «строились к государевой службе», готовили запасы, кормили лошадей и ждали указа о выступлении на сборные пункты. На военные расходы определен особый денежный сбор. Вместе с тем от имени царей оглашалась грамота, в которой исчислены все неправды и злодеяния крымских басурман; вопреки заключенному (Бахчисарайскому) договору, они разоряют украинские города, захватывают православных людей в полон и продают их на базарах в неволю, как скот, грабят и бесчестят наших гонцов и посланников (например, Никиту Тараканова); хан и салтаны требуют от нас ежегодной дани и тому подобное. Поэтому, «прося у Бога помощи», великие государи решили послать на них своих воевод с полками. К весне 1687 года в городах Слободской Украйны (Ахтырке, Сумах и Хотмыжске) собралась обычная трехполковая рать. Воеводой большого полку и общим начальником назначен ближний боярин и оберегатель, наместник новгородский князь В.В. Голицын со товарищи; другим полком командовал боярин Алексей Семенович Шеин с окольничим князем Ф.А. Барятинским, третьим боярин князь Владимир Дмитриевич Долгорукий с окольничим Скуратовым. Кроме того, в Красном Куту собран был передовой Севский полк, под начальством окольничего Неплюева; а в Запорожскую Сечь отправлен особый отряд с генералом Косаговым. Число московского войска для похода определено в 20 000 конницы или рейтар и 40 000 пехоты, то есть солдат и стрельцов (согласно с проектом Гордона); а вместе с украинскими казаками и разными инородцами оно должно было заключать в себе более 100 000 человек. 22 февраля князь Голицын с воеводами торжественно выступил из Москвы, после молебствия в Успенском соборе и приняв благословение от патриарха. Но воеводам пришлось немало бороться с известным злом наших военных сборов: несмотря на все строгие указы и понуждения, при поверке собравшихся полков, многие ратные люди оказались в нетях; одних дворян и детей боярских не явилось 1300 с лишком.
По всем признакам, принимая на себя главное начальство, князь Голицын рассчитывал добыть себе славу победоносного полководца, приобрести расположение ратного сословия и тем упрочить положение правительницы и свое собственное. Но, выехав из столицы, он на первых же порах должен был испытать явное к себе неуважение со стороны военно-придворных (гвардейских) чинов и убедиться, как много у него было в этой среде противников, не сочувствовавших ни крымскому походу в частности, ни царевне Софье и ее любимцу вообще.
Согласно с выработанными при отмене местничества правилами, Голицын велел