— Что ты имеешь в виду?
— Эгей! Приди в себя! Есть ли у тебя в голове хоть что-нибудь, кроме всех этих ужасов? Что-нибудь прекрасное?
— Есть! — ответил Захария и продолжал: — Коронация русской императрицы Екатерины! Это была одна из самых величественных и прекрасных церемоний того века! Рассказ об этом роскошном действе я начну с подробнейшего сообщения об императорской конной гвардии, потом последует описание следовавшей за ней процессии, в которой были пажи ее величества со своим гофмейстером, обер-церемониймейстер, бригадный генерал Шувалов с жезлом, два государственных герольдмейстера в камзолах из шитого золотом пурпурного бархата и с жезлами в руках. За ними в коронационной процессии русской императрицы тайные советники князь Голицын и граф Остерман несли императорские регалии и царскую мантию. Такие мантии до этой церемонии никогда не шились, она была из златотканой материи с густо нашитыми на нее двуглавыми орлами из золота и подбита белым мехом горностая. Застежка была украшена крупными бриллиантами…
Эту часть рассказа Захарии Анна слушала очень внимательно. Она снова начала наигрывать что-то на чембало, какую-то мечтательную мелодию.
— Императорскую державу на золотой подушке нес тайный советник князь Долгорукий. Держава была из чистого золота, с крестом в верхней части, который, так же как и обруч на державе, был украшен бриллиантами, рубинами, сапфирами и изумрудами.
Государственный скипетр на подушке нес граф Мусин-Пушкин. Скипетр этот был позолочен и усыпан бриллиантами, на его навершье был русский двуглавый орел. Это был тот самый скипетр, который с давних времен участвовал в венчании на царство и в миропомазании русских царей.
Императорскую корону на подушке нес генерал граф Брюс. Корона была новой, усыпанной бриллиантами разной величины. Были на ней и прекраснейшие жемчуга, восточные, чрезвычайно крупные и все одного оттенка. Корону венчал рубин, над которым возвышался крест, также из бриллиантов; и рубин этот, сверкавший несравненным блеском, был размером с голубиное яйцо, поэтому не вызывает сомнения утверждение одного из присутствовавших на церемонии иностранных гостей, что цена этой короны была полмиллиона рублей…
Далее следовал обер-маршал граф Толстой с маршальским жезлом, увенчанным отлитым из золота русским орлом, сидящим на изумруде, не уступавшем по величине куриному яйцу.
В этой части процессии следовал и его императорское величество царь Петр Великий. Его сопровождали генерал-фельдмаршал князь Меншиков и князь Репнин.
За ними шла ее величество государыня в богатейшем платье, купленном в Париже…
Тут Анна Поцце, которая, пока ее муж говорил, отсутствующим взглядом смотрела в окно, резко повернулась к нему. Глаза ее сверкнули, и она взволнованно спросила:
— Сколько стоило то платье, заказанное в Париже?
— Коронационное платье или же риза ее величества, — с готовностью ответил Захария, — стоила четыре тысячи рублей.
— Что это означает? Откуда я знаю, сколько это денег?
— Шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть флоринов… Но позволь мне закончить то, что я начал, мне бы хотелось рассказать, что еще я собираюсь описать в этой книге… — И под изумленным взглядом Анны Поцце он довел до конца свое казавшееся бесконечным перечисление: — В конце второго тома я поведаю о болезни и смерти царя и его дочери царевны Наталии Петровны и совместных похоронах отца и дочери. Я напечатаю две версии книги — подписанной и богато иллюстрированной и неподписанной, без иллюстраций. В книгу войдут шестьдесят пять моих гравюр на меди, это будут географические карты, изображения медалей, портреты, схемы битв и планы укреплений, сцены казни бунтовщиков. Иллюстрированный и подписанный экземпляр я пошлю в подарок русской царице Екатерине Великой… Портрет Петра Великого я уже выгравировал, основываясь на отчеканенных в его время медалях, и с одной из гравюр я уже сделал оттиск в типографии, чтобы показать тебе, — мне кажется, она удалась. Посмотри!
Анна слушала его с закрытыми глазами и глубоко дыша. Она не открыла их, чтобы посмотреть на гравюру, которую он ей показывал. Он увидел, что по щекам его жены, сначала из одного глаза, потом из другого, скатываются те самые синие мальчишеские слезы, перебравшиеся в зеленый дом из сиротского приюта. Когда она перепачкала ими весь носовой платок, она сказала:
— А теперь слушай меня внимательно, Сакариас! Немедленно выкинь из головы всю эту чушь! Раз и навсегда! Неужели ты не видишь, чем все это кончится? Все вы, мой дорогой скьявоне, талантливы и глупы. С такой книгой у тебя будет страшная головная боль не только с австрийскими властями, но и с кем угодно, кому бы ты ее ни предложил. И из этих проблем мы не сможем выбраться никогда! Кроме того, кто будет читать такую книгу? Сам говоришь, что на том языке, на котором ты пишешь, у вас никто не говорит, и к тому же никто ничего не читает. Ты ее не сможешь продать никогда, да и запретят ее еще до того, как ты успеешь сунуться с ней в книжные лавки. Я уж не говорю о расходах на издание, о трате сил и времени. Об этом я больше не хочу слышать ни слова…
— Но, Анна! Это же дело всей моей жизни! Если я его брошу, я никогда не буду чувствовать себя счастливым.
— А что, разве кто-то обещал тебе, что счастье, здоровье и любовь всегда вместе, как хвост и уши у осла? Выбирай, дорогой мой, что-то одно. Неужели тебе недостаточно, что у тебя есть моя любовь? Смертным не суждено иметь три эти благодати разом. Кроме того, несчастлив ты уже сейчас! Думаешь, я не знаю, что каждый вечер ты тайком пишешь книгу «Апостольское молоко», обращенную к твоим детям, которых ты оставил на руках какой-то служанки, неведомо где, в какой-то твоей Склавинии, под ветром и снегом? Но ты знаешь, к сожалению, прекрасно знаешь, что никакая книга не может заменить ребенку ни отца, ни мать. Так же как жене — мужа. И поэтому ты несчастлив, правда, не настолько, чтобы слышать звук, о котором спрашивал монсиньор Кристофоли.
— Какой звук? — удивился Захария.
К Анне вдруг вернулось хорошее настроение, она вытерла слезы и ответила:
— Тот звук, который слышала вся Венеция, и ты в частности. Кто знает, тот знает, что глубоко несчастные люди слышат этот звук всегда. Несчастье его словно притягивает. Забетта, к примеру, может слышать его в любой момент, когда ей вздумается… А теперь подойди сюда, мой дорогой скьявоне, и посмотри в это окно. Что ты там видишь?
— Как — что вижу? Вижу Венецию.
— Она красива?
— Волшебна, как всегда.
— Неверно! Сто лет назад она была красивее!
— Вы, в Венеции, говорите так уже три века.
— Конечно, но при этом мы всегда правы. А теперь скажи мне, знаешь ли ты, какой сегодня день?
— Нет. А что?
— Сейчас узнаешь что. Одевайся, мы уходим. Сегодня двадцать первое ноября, сегодня торжества в честь Мадонны делла Салуте в знак благодарности за то, что много веков назад она остановила чуму. Вся Венеция сегодня на воде. Пойдем, мы должны участвовать в празднике, нужно отметить его по-нашему.
И Анна показала удивленному мужу свое новое платье.
— Знаешь, что это такое? — спросила она и тут же сама ответила: — Это платье, за которое заплачена сумма с четырьмя нулями! Во всяком случае, оно того стоит.
Платье было длинным, из тяжелой, украшенной вышивкой ткани, оно было предназначено именно для этого времени года. Сзади платье имело очень высокий разрез, он почти достигал талии, но был скроен так ловко, что оставался совершенно незаметен.
Подойдя к мосту, по которому нужно было перейти на Корсо, где находилась церковь Санта-Мария делла Салуте, они оказались в толпе народа, который оттуда смотрел на гондолы и лодки на Гранд-канале, украшенные по случаю праздника флагами и сделанными из бумаги птицами. Анна тоже нагнулась над перилами, чтобы посмотреть вниз, толпа напирала, и Захария оказался прижатым к своей жене сзади. Тогда она немного раздвинула полы своего нового платья и шепнула ему через плечо:
— Сейчас, любовь моя, настал момент! Возьми меня!
И Захария забыл обо всем, что его окружало, забыл, кто он такой, чем занимается, и ринулся в Анну так, словно снова находился в том самом сне, когда он нагим пробирался через толпу на мосту Риальто. Он чувствовал, что все прикосновения, удары и толкотня толпы передаются через него его жене, которая, прижатая к перилам, голосом, безумным от наслаждения, кричала, якобы обращаясь к пассажирам лодок под мостом:
— Бра-аво! Бра-аво! Бра-аво!
* * *
Есть много путей и возможностей, сокрытых в вещах. На острове Корфу, где венецианский флот часто стоял на рейде, существует одна старая легенда. Говорят, что там, на Корфу, ни лодки, ни суда никогда не имели ни весел, ни парусов. С древнейших времен, когда была сложена «Одиссея», они плавали у берегов Итаки, Закинтоса, Корфу и других Ионических островов, используя не силу ветра и мышц, а движение морских течений. Возможно, венецианский флот унаследовал что-то от того древнего искусства, и это позволило ему стать могущественным повелителем Средиземноморья. Возможно, венецианские адмиралы умели в тот момент, когда отказывал ветер, воспользоваться скрытой силой быстрых подводных струй, которыми изобилует Мировой океан. Захария, которому Анна рассказала эту историю об удивительном способе передвижения за счет скрытых сил движущихся вод, в какой-то момент, почувствовав себя в Венеции одиноким, плывущим без весел и парусов, сделал вывод, что человек в своей жизни может устремиться к будущему с помощью неких невидимых сил, владеть которыми дано не каждому. Нам никогда не узнать, почему он решил попытаться воспользоваться и другими, тайными возможностями движения по собственной и по чужим жизням. Но нам известно, что он на это решился… Ему нужно было сделать выбор между двумя своими Любовями — книгами и Анной. Анна это ясно дала ему понять. Она сказала: «Выбирай: или Петр Великий, или Анна Поцце, что выберешь, то и выберешь!»
