проверила — бублик был на месте, а то ведь бывало в школе Петька воровал из её портфеля. Юля махнула рукой на всякий этикет, она достала этот бублик, и обернув его чуть салфеткой, откусила.
И оценив, что она сбежала от козявочного взгляда Петьки Калашникова, и никогда не станет пить с ним чай с бубликами. И это было уже для неё победой. Она даже на секунду не могла себе представить службу свою при Калашникове, ежедневного контакта с ним и возможного чаепития.
Юля почти бежала по улице, и вдруг обнаружила, что снег на газоне — белый и чистый. Маленький, игрушечный почти, бульдозер урчал и убирал мокрый снег. И от этого оставшийся светился белизной. И его грязноватость стала почти невидимой.
И Юля улыбнулась этому открытию.
И даже то, что она не устроилась на желательную так ей работу, не мешало ей думать с оптимизмом. И уважением к себе. Все она сделала правильно, а работа её найдет. Куда же без нее.
Проходя мимо дорогой ей булочной, она увидела объявление.
“Требуется администратор”.
Юля на секунду остановилась и удивилась. Утром этого клича о вакансии еще не было. Она бы такое заметила, когда покупала бублик.
И Юля потянула на себя знакомую ручку двери. Дверь тихо закрылась за ней. Безо всякого стука и грохота. Еще бы — она была стеклянной. Странно, но раньше Юлия этого не замечала.
Стеганая тетрадь,
14 февраля 2022
Бирюльки
У них было между собой как бы соревнование. Кто дольше не позвонит. Соревнование такое, без жюри и судей. Она давно подозревала в себе нелегальный талант окаянства, умения держать — протяжную, многозначительную, глухую паузу. Окружение её это раздражало, считали ее заносчивой, гонорливой и злой. Но она не была злой, она была талантливой, никому не рассказывала о своем странном умении выводить из себя всех добрых людей — необычным, иногда неуместным, молчанием.
Еще в детстве она страшно раздражала мать этим молчанием, и та, понимая всё напрасие докричаться до дочери, обзывала её страшным словом “мумия” и уходила.
Этот нелегальный талант был очень некстати иногда, особенно в любовных привязанностях. Ступор находил внезапно, в реакцию на чуть обидную шутку или глупое слово. И тогда она застывала в каком-то ступоре и становилась каменной бабой какой-то, истуканом.
Лена сначала не понимала в себе этого, контрольного на недозволенное обращение с собой, состояния. Но потом неожиданно прониклась к этому своему состоянию дружеским отношением.
Надо сказать, что оно, это состояние, уберегло Елену от многих пустых ссор и скандалов. Уберегло от возможного развала семьи. Она всегда умела вовремя замолчать.
Вот и сейчас она с самой близкой и ловкой своей приятельницей была в отношениях молчаливого спора, обе не могли согласиться с необсуждаемым между ними окаянством, что пора бы стать обычными тетками, которые подозревают друг друга в тайном превосходстве.
Всё это, разумеется, происходило от полного безделия и пустот равнодушия друг к другу.
И вдруг громко зазвонил телефон. Елена даже крупно вздрогнула. Хоть и ждала звука этого, но он оказался неожиданным и каким-то уж больно веселым.
“Еще чего”, — Лена не стала брать трубку. Повернула ее изнанкой, чтобы не соблазниться и не ответить.
Она стала собираться на улицу, хоть особых дел там у нее не было.
Телефон, брошенный небрежно в сумку, тут же зазвонил.
Но Елена, не обратив на это никакого внимания, поспешила выйти из дома.
Во дворе толклись соседки, громко обсуждая какое-то событие.
— Ты что трубку не берешь, я тебе звоню, звоню, — подошла к ней соседка. — Ты ничего необычного не слышала?
Телефон в сумке перестал звонить, и к Елене пришло какое-то тихое разочарование. Что это звонила не та, кто должна была позвонить еще с утра.
От соседки она узнала, что за эту ночь вскрыты были и обворованы три машины.
— Это-то при сигнализации и закрытом дворе! — грозно информировала Валентина человека в форме, наверное следователя.
Елена отнеслась к злосчастию соседки равнодушно.
У нее машины не было, и она не собиралась разделять смятение пострадавших от проклятых воров соседей.
Она быстро покинула двор и пошла выученным маршрутом по своим придуманным “неделам”.
Телефон еще несколько раз позвонил тоскливо в сумке, но был проигнорирован. Еще было не его время.
Елена проходила мимо милой какой-то церквушки, маленькой и во множестве крестов. Солнце вечернее весело прыгало по золоченым маковкам, обвивало кресты и отражало всю эту красоту в канале.
Елена невольно остановилась и облокотилась на металлическую ограду, шершавую, чуть оржавевшую и прохладную. Она рассматривала волнистое отражение церкви в темной воде канала и ощущала в этой мистической картине печальность своей жизни. Только вот в жизни этой не случилось самого важного, чтобы она могла отразиться в ком-то или чем-то полной своей статью. И отмечены были бы ее красота и простота в этом отражении, может быть чьих-то глаз. Сейчас она видела и свое отражение в канале, но оно казалось сгорбленным и лишним, будто прилепленной ненужной деталью к красоте маковок чужой какой-то рукой.
Елена вздохнула, выпрямилась и пропала из вод канала. А церквушка осталась, и солнце с прыгающими лучами — тоже.
Лена не знала, что с ней вдруг случилось такое, но она вырвала телефон из брюха сумки и тут же нажала нужную кнопку соединения.
— Прости, дорогая, это я…
На том конце явно удивились этому “Прости”. И Елена охотно подтвердила:
— Окаянство мое прости.
А потом повеселевшая Лена долго и живо говорила о краже из автомобилей во дворе. И её явное громкое сочувствие вызвало радость у соседей.
Еще бы! “Фифа” заговорила.
И Елена потом долго беседовала с Валентиной о ее внуке, у которого вылез первый зуб. И что она купила уже ему серебряную ложечку “на зубок”. Елена всё удивлялась познаниям Валентины в народных обычаях.
Валентина пренебрежительно махнула рукой:
— Это все знают!
— А вот я не знала, — вздохнула без всякого притворства Елена.
— Теперь знаешь! — успокоила ее Валентина.
Елене очень хотелось спросить у Вали, не знает ли она, что за церквушка такая распрекрасная там на канале.
Но она вдруг поняла, что не надо этого делать, потому что опять дышал ей в лицо её нелегальный талант окаянства. И чтобы не впасть в ступор, она потеплее улыбнулась Валентине и поспешила домой.
И уже сидя у телевизора, она положила приветливо телефон к себе на подушку.
Ступор отступил. И она будет ждать звонка. От кого-нибудь, кому она хоть как-то интересна.
А в свободное от ожидания время,
