в кофейню, ему казалось, что всем своим видом он должен вызывать у людей сочувственный взгляд или саркастическую улыбку. Что все моментально прочтут на его лице иероглифы брошенности и несчастности.
Виталий Янович шел все дальше по проспекту и как будто набирался сил от этой пешей неожиданной своей прогулки.
Внезапно кто-то дернул его за рукав.
Виталий Янович оглянулся. Перед ним стоял молодой паренек со стопкой узких листочков.
Виталий освободился от его наглого захвата и цепкого взгляда.
— Это — молитва, возьмите, — сказал пацан, протягивая ему довольно узкую полоску бумаги с напечатанным на ней текстом.
Виталий Янович отшатнулся.
— Не надо мне…
— Хорошая молитва, — уговаривал паренек.
Виталий Янович, сильно раздосадованный, увернулся и пошел дальше, думать свою насущную думу. И еще, подумалось ему о том, что народ совсем вырождается, и уже раздают “молитвы” на улице, как рекламку. Надо же, всё из берегов вышло.
“Хорошая молитва”. Разве молитва может быть плохой?” — досадовал Виталий Янович и все дальше уходил по проспекту от своего дома. Пустого и несытного теперь.
Может позвонить ей, может передумает? Не один год вместе. Чего-то ей не хватало. Пусть бы объяснила. Так нет — побросала все в чемоданы и спокойно ушла. Бросив в его спину у окна:
“Будь!”
И вот он был, Виталий Янович. Вот только зачем был, и что ему было делать с этим “был”?
Виталий Янович всё-таки пересилил свои опасения и зашел в кафе. Стараясь смотреть поверх голов едоков, он присел за столик у окна. Кофе и круассан ему принесли очень быстро, и так же быстро он поглотил всё, не чувствуя ни ароматов, ни вкуса.
Но уходить он не спешил, а стал смотреть в окно, на прохожих. Здесь, за стеклом, он чувствовал какую-то отдельность от их веселой беззаботности, которой он даже слегка завидовал.
“Чему радуются?” — горьковато думал он, чуточку жалея себя.
Он опять увидел парня с узкими полосками напечатанной бумаги с молитвой, которую он предлагал прохожим. Странно, но все уклонялись от его предложения. Одна только девчушка, большеглазая и заплаканная, взяла у него листочек с этой самой молитвой, но читать не стала, а сунула ее в карман широкого блузона и быстро пошла дальше, не оглядываясь на раздателя.
Официант принес счет, сидеть дольше было неловко, и Виталий Янович покинул кофейню, так же не акцентируясь на лицах посетителей.
Выйдя из кофейни, он сразу увидел парнишку-зазывалу и поэтому резко повернул в другую сторону от него.
Он пошел в сторону своего дома. Шел уже не спеша. Но чем ближе подходил он к своему жилищу, тем точнее чувствовал неясный пока страх пустого этого дома.
Вдруг на глаза ему попалась та зареванная большеглазая девица, которая сидела на скамейке троллейбусной остановки и читала уже знакомую Виталию Яновичу узкую полоску бумаги с текстом. Губы её чуть шевелились. С лица сбежала зареванность.
Подошел троллейбус, и девчушка, сжав бумажку в кулачке, вбежала в него.
Виталия Яновича сильно огорчило её такое бегство. Ему ведь хотелось подойти к этой незнакомке и спросить о чем-нибудь, хотя бы об этой “хорошей молитве”. Ему и впрямь было интересно. Но ведь сбежала незнакомка. Совсем как жена вчера вечером. Сходство это поразило Виталия Яновича, и он решил найти этого пацана, предлагающего текст на узкой полоске бумаги.
Он пошел по проспекту в сторону, где должен быть, по его расчетам, этот малец. Вот, то кафе, где он завтракал, вот народ, на улице. Идет. Паренька он не увидел. Виталий Янович долго бродил по проспекту, но никто его больше не побеспокоил, не дернул за рукав. И ничего не предложил. Даже рекламку набора кастрюль.
Виталию Яновичу стало немного досадно, что он оплошался. Надо было взять бумажку, хотя бы из любопытства. Но любопытства-то и не было. Тогда было только раздражение на человека, наступившего на его пространство. Как на ногу наступил. А теперь вот сожаление, досада. Кому нужно это его личное пространство? Да и сам Виталий Янович давно не осознавал его. Оно было общим для всех этих людей на проспекте. Для него и того паренька с “молитвой”, о которой он так ласково сказал — “Хорошая”.
Виталий Янович, обозвал себя дураком и снобом. А вспомнив, как не убывали из рук паренька эти узкие текстовые полоски, он вдруг подумал, что напрасно отверг, может через эту полоску с загадочным текстом пришла бы к нему подсказка, что делать дальше. А даже если это была бы просто рекламка, нужно было бы взять. Ведь паренек на работе, и ему надо все раздать, чтобы ему зачли.
Виталий Янович еще раз огляделся, и вдруг — прямо за стеклом кофейни, где он только что завтракал, на его же месте сидит этот искомый им паренек и очень спеша, ест какую-то булочку, не глядя ни на кого, жадно пьет чай из большой кружки.
Виталий Янович так обрадовался увиденному, что обогнав все свои страхи и сомнения, рванул дверь кофейни на себя и через секунду сидел за столиком напротив паренька.
На краю столика скромной стопкой лежали листочки. Сверху они были прижаты очками от солнца.
Виталий Янович стал молча ждать, пока паренек допьет чай, и чтобы его не смущать, заказал себе кофе.
Виталий Янович почти с симпатией смотрел на паренька и наблюдал за его подвижным лицом. Смотрел и обдумывал, как он попросит у него узкий листочек с печатным текстом “хорошей молитвы”. И впервые за это утро судорги, боли и боязни одиночество отступили от него. И это уже было хорошим посулом. И забылся сразу и белый джип, и чемоданы.
Виталия Яновича сейчас интересовали белые узкие бумажки с текстом, прижатые тяжелыми солнцезащитными очками незнакомца.
Виталию Яновичу принесли кофе, он едва притронулся к нему. Он терпеливо ждал. И совсем ему не хотелось анализировать, зачем он это делает.
Стеганая тетрадь,
8 марта 2022
Замысел
Николаю Демьяновичу снилась толстая тетка с поношенным лицом. Она, сверкая заплывшими ямочками на щеках, хохотала и тянулась к пяткам Николая, и щекотала их.
Он вырывался как мог, но та по-хозяйски тискала его подмышки, и Николай Демьяныч начал хохотать уже на последнем издыхании.
Но тут его разбудила жена.
Николай Демьяныч сильно обрадовался этому и даже поцеловал её.
— Спасибо. Снится незнамо что.
Жена приготовилась выслушать интересный сон, но муж был явно не в духе.
Перед глазами всё еще околачивалась толстуха из его сна, в ушах все еще звучал ее голос сквозь смех: “Не спи! Не
