По ту сторону двери были слышны голоса наших гостей, все они ждали
закусок, и у нас оставалось не так много времени. В начале мы планировали
выносить чизкейк и козий сыр, затем – рулеты с бобами, рисовые хлебцы,
булочки с розмарином и укропом и ветчину. Последняя была специальной
заявкой.
- Ладно, хорошо, надо просто успокоиться, - Делия нервно перебирала
подносы с выражением паники на лице. – Давайте еще раз. У кого что?
- Сыр и чизкейк, - подала голос Кристи. – Они здесь, - в комнату вошел
Берт. – О, ветчина не у тебя в списке?
- Нет, - он вытащил из кармана листок. – Бумажные салфетки и
пластиковые тарелки, - он поднял свой список в доказательство. – А что? Мы
забыли что-то?
- Мы не забыли,– твердо заявила Делия. – Не могли забыть.
- У Моники лед, - Кристи заглянула в список подруги через ее плечо. –
У Мейси – посуда, а у Уэса – бокалы и бутылки с шампанским. И это значит,
что ветчина была у… - она замолчала. – Ох, Делия.
- Что? – переспросила Делия, слушая ее вполуха. – Нет, подожди, я так
не думаю. В моем списке было…
Мы все ждали. В конце концов, это ведь ее система.
- Главное блюдо, - сказала она, наконец, достав собственный листок. –
Специальный заказ.
- Ого, - округлил глаза Берт.
- О господи! – Делия шлепнула себя по затылку. – Я ведь ставила эти
подносы на стол! Помню, как я беспокоилась, чтобы не забыть забрать их. И
я забрала их! Положила в свой багажник…
Мы все ждали. Делия провела рукой по волосам. Она приехала сюда с
Уэсом.
- О боже мой, - снова пробормотала она, на этот раз так тихо, что я едва
услышала. – Я оставила их в своей машине дома!
- Катастрофа, - по слогам пробормотал Берт. Он был прав: до дома
Делии от отеля ехать добрых полчаса, а подавать угощение нужно через
десять минут. Делия прислонилась к холодильнику.
- Это ужасно, - сказала она, прикрыв глаза. Никто из нас не ответил. На
кухне повисло молчание, какое, как я уже знала, заполняло все пространство
всякий раз в кризисных ситуациях. На этот же раз мы вообще были
одурачены собственными придуманными правилами. Затем, как и обычно,
Делия открыла глаза:
- Ну что же, - спокойно сказала она, - вот, как мы поступим…
К этому моменту я уже трижды работала с рестораном «Wish»,
включая самый первый день, когда помогала Делии на коктейльной
вечеринке. После нее были еще детский утренник и юбилей по случаю
пятидесятилетия. В каждый из этих дней была какая-нибудь неловкая
ситуация: то пожилой мужчина ущипнул чуть ниже спины, когда я
проходила мимо с подносом булочек, то Кристи опрокинула на меня поднос,
заляпав лососем и маслом мою юбку, то Берт выскочил из-за угла, напугав
меня так, что я чуть ли не выронила тарелку с салатом; и всякий раз я
спрашивала себя: чем же я думала, подписываясь на это? Но в то же самое
время я чувствовала и странную умиротворенность, когда нужно было
справляться с навалившимся на меня хаосом. Кроме того, помимо
беспорядка тут было еще и веселье – и я очень ценила это. Кристи постоянно
возвещала: «Вхожу!», когда открывала дверь, а затем торжественно вносила
то, что было у нее в руках – поднос, салфетки или собственную косметичку.
Берт поджидал у дверей Уэса, надеясь поймать его (что никогда ему не
удавалось, потому что брат открывал дверь и констатировал: «Берт, я тебя
вижу»). Я также узнала, что, когда Делия нервничает, она начинает
мурлыкать что-то себе под нос, обычно это была мелодия из «Американского
пирога», а вот Моника никогда не переживала, да и выражение на ее лице
менялось довольно редко. А еще я узнала, что всегда могу рассчитывать на
одобрительно приподнятую бровь Уэса и тихий саркастичный комментарий,
ну или просто на дружелюбный взгляд, когда я чувствовала, что все валится
из рук. Вообще, что бы ни происходило, в «Wish» всегда был кто-то готовый
встать на твою сторону, и это ощущение плеча было полной
противоположностью тому, что я видела и чувствовала в библиотеке или где
бы то ни было. Наверное, именно поэтому мне так нравилось работать здесь,
и неважно, какая катастрофа случалась в следующий раз. Здесь я понимала,
что живу, что я – счастлива.
Но, когда праздник заканчивался, мы все стояли возле машины, смеясь
и рассказывая истории об индюках и милых гостях, а организаторы
рассчитывались с Делией, я чувствовала, как шаг за шагом возвращается та
моя жизнь, из которой я вырывалась на последние несколько часов. Я
вспоминала, что на следующее утро должна быть в библиотеке – и все снова
становилось на свои места.
- Мейси, - окликала Кристи, когда мы помогали Делии убирать посуду
и остатки угощения на ее импровизированной кухне и готовились уже
расходиться, - ты едешь с нами сегодня?
Она каждый раз повторяла свое приглашение, хотя я всякий раз
отказывалась от него. Я ценила это. Приятно знать, что у тебя есть выбор,
даже если на самом деле ты не можешь выбирать.
- Нет, не могу, - говорила тогда я. – Я занята.
- Ну ладно, - пожимала она плечами. – Тогда в следующий раз,
хорошо?
Вот так все и происходило, наш маленький рутинный ритуал. Однажды
Кристи с любопытством поинтересовалась, чем же я так занята каждый
вечер.
- Да так, знаешь, кое-что для учебы, - ответила я.
- Даже не начинай, - пробормотала Моника, покачав головой.
- Готовлюсь к экзаменам, - пояснила я. – А по утрам работаю в еще
одном месте.
Кристи округлила глаза.
- Это же лето! – воскликнула она. – В смысле, я знаю, что ты – вся
такая умница-разумница, но разве тебе не нужен перерыв? Жизнь, знаешь ли,
длинная!
Может, и так, подумала я. А может быть, и нет. Но вслух я сказала:
- Мне просто, правда, многое нужно успеть сделать.
- Ладно, - улыбнулась она, - наслаждайся. Учись за меня, раз уж есть
такая возможность. Видит бог, мне это нужно, - она в притворном сожалении
возвела глаза к небу.
Таким образом, выходило, что дома я была Мейси, у которой «все в
порядке», которая гладила одежду и решала тест за тестом, но по вечерам я
становилась той Мейси, что возвращалась из ресторана счастливая,
растрепанная и непременно с каким-нибудь пятном на блузке. Я как будто
стала Золушкой наоборот: днем я была аккуратной принцессой, а по вечерам
отпускала всякую утонченность и позволяла себе веселиться с новыми
друзьями, но лишь до полуночи – тогда я снова превращалась в принцессу с
обязательным набором правил.
Катастрофа с ветчиной, как и все прочие, была успешно преодолена:
Уэс побежал в элитный продуктовый магазин, где Делию уже знали и делали
ей скидку, а мы с Кристи подавали остальные закуски, отвечая на все
вопросы о специальном блюде улыбками и хлопаньем ресниц. Когда вынесли
ветчину (сорок пять минут спустя), гости были вполне довольны и разошлись
по домам вполне счастливые.
В десять тридцать я, наконец, припарковалась у нашего дома в свете
огней из соседских окон, увидела нашу калитку, подъездную дорожку, наш
почтовый ящик и… кое-что необычное. Папин пикап.
Я выпрямилась на сиденье, разглядывая машину. Это был именно
папин автомобиль, никаких сомнений. Я узнала бы его где угодно. Вот
слегка поржавевший бампер, а вот наклейка на заднем стекле, гласящая
«Ешь… Спи… Рыбачь», вот и хромированная вмятина на одной дверце,
появившаяся после того, как папа нечаянно задел ее коробкой с
инструментами.
Выйдя из машины, я подошла к пикапу, провела пальцем по боковому
зеркалу заднего вида. Я не удивилась бы, если бы пикап просто растворился
в воздухе от моего прикосновения, но он остался на своем месте, а в ушах я
услышала стук сердца. Я открыла дверь со стороны водителя и села за руль,
вдохнув знакомую смесь запаха сигаретного дыма, старых кожаных сидений
и соленого морского воздуха, которая, казалось, никогда не покидала этот
салон. Я любила этот пикап. Он был тем местом, где мы с папой проводили
много времени вдвоем, больше, чем где-либо еще. Я сидела на пассажирском
сиденье, закинув ногу на приборную панель, а он вел машину, положив
локоть на открытое окно и время от времени переключая радио. Мы
выезжали на пикапе из дома каждое субботнее утро, покупали печенье и
катались по округе, возвращаясь домой затемно – я уже сворачивалась
клубочком на своем сиденье и с трудом держала глаза открытыми.
Кондиционер никогда не работал на моей памяти, и жара начинала давить на
