Для остальных смертных уже провозгласились инструкции, определились время пребывания и порядок возвращения. Облетающие остров на бреющем полете «вертушки» в случае малейших беспорядков получили право открывать немедленный и беспощадный огонь.
И вот соблазнительный остров был близок, как никогда, и ветер доносил с него ни с чем не сравнимые, благоуханные запахи жирной земли и цветов. У многих мутнело сознание от подобной божественности – то здесь, то там на руки товарищей валились впадающие в сладостный обморок. Какой-то нахальный пеликан, поднявшийся с местного озерца, забравшись, несмотря на свое упитанное брюшко, на высоту мостика, сделал над толпой придворных величавый медленный круг и нагадил на адмиральский эполет. Этого оказалось достаточно. Могущественная рука взмахнула платком, тридцатичетырехдюймовая пушка содрогнула небеса, Армаду и остров. Тучи обезумевших птиц мгновенно закрыли собой солнце. С открывшихся ворот нижних палуб линкора один за другим, точно коровьи блины, начали плюхаться в волны водоплавающие танки морских пехотинцев. Торжествующий рев потряс окрестности, весла поднялись, двигатели заработали – и высадка началась!
Транспортные вертолеты, тяжело дыша и стрекоча лопастями, сновали между берегом и авианосцами. Адмирал, подобный истинному конквистадору, отдавал свите одно за другим приказания и принимал первые доклады. За его спиной рвались из рук бинокли. Вот уже танки морпехов, фыркая и стряхивая с себя муть прибрежных водорослей, рептилиями выползли на пляжный песок. Вот уже первые баркасы и катера уткнулись в берег, и толпы с них, давя упавших, кинулись к ближайшему кустарнику. Многие падали на колени и целовали землю. Кто-то ее даже ел. Новые лодки и катера отчаливали от бортов, и новые очереди выстраивались на палубах: все дышало ликованием и нетерпением. В бинокли и дальномеры с мостика можно было лицезреть рыдающие от счастья лица, сутолоку, пальмы и разбегающихся во все стороны кабанчиков, за которыми морпехи устроили настоящую охоту. В довершение всего колоссальный сводный оркестр (костяк его составляли виртуозы с «Чуда») грянул «Марсельезу».
Приходили и первые тревожные новости: сотни две матросов с «Гневного» и «Бешеного», не слушая офицеров, выскочили из баркасов и сразу же устремились в джунгли. Связь с ними прервалась. Тщетно с вертолетов пытались разглядеть ослушников: их надежно укрыла сплошная масса деревьев. Многие экипажи, вместо того чтобы строем следовать к отведенным местам, разбредались. Наиболее отчаянные карабкались на кокосовые пальмы. Патрулям морпехов уже не первый раз попадалась пьяная и отчаянно наглая матросня. Потасовки вспыхивали то там, то тут.
Адмирал, оказавшийся со свитой на живописной лужайке, спасительную тень которой давали манго и папайя, распорядился поднять свой штандарт и бить в барабаны, созывая затерявшихся. Однако его вполне благоразумное распоряжение дало обратный эффект. Матросы убегали еще дальше. Попадавшиеся им под ноги непуганые животные приканчивались тесаками. В ход немедленно шли вертела, соль и перец. Уже повсюду занялись дымы костров, которые постепенно стали затягивать остров ароматной дымкой. Везде бросались зажженные спички. Новые команды, еще на палубах выстроенные поротно и побатальонно, стоило только им оказаться на земле обетованной, исчезали за деревьями с невероятной прытью – никакие запоздалые приказы, барабаны и окрики уже не могли их вернуть. К полуночи дошло до стрельбы – какие-то упившиеся мерзавцы остановили предупредительной очередью двух вестовых, несущих своим господам бачки с ужином, и отобрали великолепное жаркое из седла косули.
– Если хотите знать мое мнение, то собирать и созывать сегодня всю эту сволочь бесполезно, – промурлыкал Первый флаг-капитан, мягкой танцующей походкой приблизившись к Адмиралу (тот раздраженно прислушивался к пьяным выкрикам). – Думаю, разбираться будем завтра! Все равно отсюда никто не сбежит.
Лейтеха-палач за адмиральской спиной, покосившись на фаворита, свирепо потянул ноздрями воздух – на золотом блюде к креслу только что поднесли кусок подрумяненной, истекающей соком кабанины.
– Осмелюсь доложить, ваш ужин, господин Адмирал, – едва слышно напомнил дежурный стюард.
– Идите к черту, – раздраженно отреагировал старик – и лакей, не меняя почтительного выражения окаймленного бакенбардами лица, скромно удалился.
– Где экипажи «Чуда» и «Юда»? – спрашивал Сам. – Я приказал разместить их напротив своего лагеря.
– Они разбежались, – услужливо донесли ему.
– Немедленно доставьте сюда командиров кораблей. Как гвардия?
– Рис и пшено выданы! – громоподобно откликнулся Начальник только что учрежденной «особой стражи».
Пьяные вопли за ближайшими пальмами сделались просто невыносимыми.
– Канальи! – воскликнул Адмирал болезненно. – Да разгоните же всю эту перепившуюся мразь!
Конвой принялся исполнять приказ.
– Прикажите действовать военно-полевым судам! – раскричался предводитель. – Прекратите бесчинства. Они все сожгут и разграбят… Займитесь этим, – обернулся старик к верному мавру – Начальнику корпуса. – Мне не нужны толпы мародеров!
С присущей рьяностью сатрап сразу же приступил к делу: моментально были созданы «тройки», принявшиеся с усиленной охраной рыскать по острову. И часа не прошло, как начались расправы. Однако прибывающей с кораблей матросской черни оказалось уже столь много, что «расстрельные команды» с ног сбивались. Положение усугубилось тем, что господа офицеры, затевая собственные пикники, не обращали на своих подчиненных никакого внимания. Спиртное доставлялось на берег целыми контейнерами. Вестовые, прислуживая всей этой эполетной своре, не забывали и себя и едва держались на ногах.
Что касается обезьян, то их отлавливали и приводили к офицерским кострам. Корабельные врачи, ощупывая и осматривая приматок, признавались, что ничего подобного еще не видели. Видно, здесь обитала какая-то особая порода. Как и докладывали разведчики, на острове обитали одни самки, что было тут же отмечено корабельной молодежью. Пленницы обладали весьма недурными фигурками, кое-кто нашел их даже привлекательными. Несмотря на шерсть и хвосты, все дамы имели маленькие симпатичные груди и почти что человечьи задики. Ловля пошла повсеместная. Остряки с «Чуда» первыми схватились одевать приматок в неизвестно откуда появившиеся платья и кимоно. Попробовали обрить их мордочки – и участники эксперимента были просто ошарашены результатами. Мичман с «Отвратительного» – известный всем циник, бретер и порядочная сволочь – вскричал в кругу собутыльников:
– Господа! У меня от одной туа остался целый патрон губной помады. Давайте макнем, господа!
Непонятно зачем он таскал помаду в кармане кителя, но здесь она совершеннейшим образом пригодилась. Тут же схватили обезьяну, которая кокетливо обмахивалась веером.
– Господа! Господа! Это великолепно! – взревели экспериментаторы, ибо результат превзошел все ожидания. Приматка и не думала облизывать губы – напротив, кокетливо принялась поводить глазками.
– А не налить ли этой сучке шампанского? – предлагал все тот же подлец мичман. Налили – и обезьяна, не поморщившись, выдула целый бокал, что вызвало бурный восторг. Тотчас принялись мазать помадой ее подруг – и кто-то уже философски заметил, что, пожалуй, единственное, что отличает этих кокеток от настоящих дамочек, – их очаровательная способность держать язык за зубами.
В то время когда низшее офицерство подобным образом тратило помаду, наиболее отчаянные матросы с крестьянской бесхитростностью принялись пользовать самок, удовлетворяя с ними свои естественные потребности. Их товарищи, поначалу чуть ли не с ужасом наблюдая за этими сценами, вскоре так же склонились к выводу, что, если рассмотреть поближе, самочки не столь и отвратительны, и если ничего больше не светит, то почему бы и нет – тем более, девчонки сыпались с деревьев целыми стадами. Словом, не прошло и суток, как Содом и Гоморра воцарились повсеместно. Эстеты-мичмана еще как-то стеснялись, восклицая: «Может быть, сшить им лифчики из парусины? Ей-ей, неудобно как-то…» Нижние чины обходились без лифчиков и, нещадно спиваясь, спаивали и «манек».
Старшее офицерство, удалясь от всего этого безобразия, предавалось внезапно свалившемуся покою, созерцая водопады и попивая в тени пальм выдержанную часами в ледниковой воде ручьев «Вдову Клико». Те, кто был поактивней, лениво стреляли в крокодилов, пытавшихся время от времени подползать к бивуакам. Судя по результатам, револьверные пули не пробивали толстенных шкур этих отвратительных тварей, но, по крайней мере, хоть ненадолго их отпугивали.
Главврач, поскрипывая шезлонгом, находился в сладостной неге ничегонеделания. Он только что отогнал от себя стеком повизгивающую похотливую обезьянку – одну из тех, которых уже приодели в платья. Стоически прислушивался он к пьяным крикам, визгам и бестолковой, спорадически вспыхивающей револьверной и автоматной стрельбе. Закатное небо раскалилось над островом – на другом конце его в наступающей черноте уже робко проклюнулись звезды.
