Остался барин без повара, гости на именины позваны, обеда готовить некому. Что тут станешь делать? Принимай срам от гостей. Но выручила барина Никитишна, такой обед ему состряпала, что сам Рахманов, отведав того обеда, облизал бы пальчики. С той поры стала Никитишна за хорошее жалованье у того барина жить, потом в другой дом перешла, еще побогаче, там еще больше платы ей положили. И жила она в поварихах без малого тридцать годов. А деньгу копить мастерица была: как стала из сил выходить, было у нее ломбардными билетами больше трех тысяч рублей на ассигнации.
"Ну,- подумала тогда Никитишна,- будет в чужих людях жить, надо свой домишко заводить". Хоть родину добром поминать ей было нечего,- кроме бед да горя, Никитишна там ничего не ведала,- а все же тянуло ее на родную сторону: не осталась в городе жить, приехала в свою деревню Ключову. Поставила Никитишна домик о край деревни, обзавелась хозяйством, отыскала где-то троюродную племянницу, взяла ее вместо дочери, вспоила, вскормила, замуж выдала, зятя в дом приняла и живет теперь себе, не налюбуется на маленьких внучат, привязанных к бабушке больше, чем к родной матери.
Хоть ни в чем не нуждалась Никитишна, но всегда не только с охотой, но с большой даже радостью езжала к городовым купцам и к деревенским тысячникам столы строить, какие нужны бывали: именинные аль свадебные, похоронные аль поминальные, либо на случай приезда важных гостей. Езжала Никитишна и к матерям обительским обеды готовить, когда, бывало, после Макарья, купцы богатые, скитские "благодетели", наедут к матерям погостить, побаловать да кстати и богу помолиться. Привыкнув к стряпне да к столовым хлопотам, скучно, бывало, становилось Никитишне, коли долго ее ставить столы никуда не зовут.
Изо всех знакомых городовых купцов, изо всех заволжских тысячников ни к кому у ней сердце так не лежало, как к Патапу Максимычу. Аксинья Захаровна как-то в сродстве приходилась ей, и когда еще Никитишна по чужим людям проживала, Патапом Максимычем оставлена не была. Каждый год, бывало, он ей после Макарья чаю, сахару на целый год подарит, да платье хорошее, а иной год и шубу справит, либо деньгами не оставит. Добро Никитишна помнила твердо. Пошли за ней Патап Максимыч хоть в полночь, хоть за полночь, хоть во время вьюги-метелицы, хоть в трескучий мороз, хоть в распутицу, часа не усидит, мигом в дорогу сберется и покатит к куманьку любезному. Хоть старым костям иной раз и неможется, от послуги Патапу Максимычу ни за что не откажется. И все семейство Чапуриных души не чаяло в доброй, всегда веселой, разговорчивой Никитишне. Кроме нужных случаев, когда Никитишне в Осиповке приводилось столы строить, нередко по неделям и даже по месяцам там она гащивала. И, бывало, во время таких гостин уж никак невозможно было уговорить старушку, чтобы она каждый день обед не стряпала. Только что придет, первым долгом в стряпущую. Тогда стряпка уж прочь ступай, к печи никого, бывало, не подпустит Никитишна.
Смерклось и вызвездило, когда по скрипучей от завернувшего под вечер морозца дороге к дому Никитишны пара добрых коней подкатила сани с кожаным лучком, с суконным, подбитым мурашкинскою дубленкой, фартуком и с широкими отводами. В синей суконной шубе на лисьем меху, подпоясанный гарусным кушаком, в мерлушчатой шапке, вылез из саней Патап Максимыч и, оставя при лошадях работника, зачал в ворота стучать. На его стук, заливаясь визгливым лаем, отвечали со двора собаки, затем послышались чьи-то шаги по снегу, кто-то окликнул приехавшего, и, когда Чапурин отозвался, ворота на оба полотна распахнулись.
- Ах, батюшка Патап Максимыч!- вскликнул Авдей, приемный сын Никитишны.Милости просим. Пождите маленько, ваше степенство, за свечкой сбегаю, темненько на дворе-то, не зашибиться бы вам ненароком.
- Не надо, Авдеюшка, дорога знакомая,- отвечал Патап Максимыч,- а ты вот, голубчик, коней-то на двор пусти да сенца им брось. Здорова ль Никитишна?
- Неможет, Патап Максимыч, другой день.
- Ой ли? Что ж такое с ней приключилось? - спросил Патап Максимыч.
- Да бог ее знает: то походит, то поваляется. Года уж, видно, такие становятся. Великим постом на седьмой десяток перевалит,- говорил Авдей, провожая гостя.
Дверь из горницы отворилась. Авдеева жена, молодая, шустрая бабенка, с широким лицом, вздернутым носом и узенькими глазками, выбежала в сени со свечкой.
- Патап Максимыч! Подобру ль поздорову? Милости просим,- заговорила она.
- Здравствуй, Татьянушка. Что тетка?
- Хворает.
Войдя в горницу, Патап Максимыч увидал, однако, что кума любезная, повязанная белым платком по голове, сама встречает его. Заслышав голос куманька, не утерпела Никитишна, встала с постели и пошла к нему навстречу.
- Какими судьбами до наших дворов? - спрашивала она у Патапа Максимыча.
- Да вот, ехал неподалече и завернул,- отвечал он.- Нельзя же куму не наведать. И то с Рождества не видались. Что, божья старушка, неможется, слышь, тебе?
- Помирать время подходит, куманек. Кости все разболелись. Ломит, тягость такая! - говорила Никитишна.-Таня, ставь-ка, ты самовар да сбери чайку: куманек с холодку-то погреется.
- Рано бы помирать-то тебе, кумушка,- сказал, садясь на лавку, Патап Максимыч.- Пожить надо, внучек вырастить, замуж их повыдать.
- Тебя только послушай, наскажешь,- помаленьку оживляясь, заговорила Никитишна.- Аредовы веки, что ли, прикажешь мне жить? Дело наше бабье: слаб сосуд.
- Поживем еще, кумушка, поживем, пока бог грехам терпит. Выздоравливай. Ну, деток твоих видел, внучки-то что? Здоровеньки ли?
- Слава богу. Аннушку за букварь засадила,- молвила Никитишна,- "аз, ангел, ангельский" - твердит, а Марфуша, как бы ты видел, какая забавная стала, что рассказать нельзя. Спать полегли, да вот завтра увидишь.
- Нет, кумушка, до утра у тебя я не останусь,- сказал Патап Максимыч.- Я к тебе всего на часок и коней отпрягать не велел. В город еду. Завтра к утру надо быть там беспременно.
- Чтой-то, батько, какой ноне спесивый стал,- возразила Никитишна.Заночевал бы, завтра пообедал бы. Чуть брожу, а для гостя дорогого знатный бы обедец состряпала. Наши ключовски ребята лось выследили, сегодня загоняли и привезли. Я бы взяла у них лосиного мясца, да такое б тебе кушанье состряпала, хоть Царю самому на стол. Редко ноне лосей-то стали загонять. Переводятся что-то.
- Спасибо, кумушка, да ведь этого зверя, кажись, по закону есть не заповедано,- сказал Патап Максимыч.
- Что ты, окстись!- возразила Никитишна.- Ведь у лося-то, чай, и копыто разделенное, и жвачку он отрыгает. Макария преподобного житие читал ли? Дал бы разве божий угодник лося народу ясти, когда бы святыми отцами не было того заповедано... Да что же про своих-то ничего не скажешь? А я, дура, не спрошу. Ну, как кумушка поживает, Аксинья Захаровна?
- Ничего,- отвечал Патап Максимыч.- Клохчет себе. Дочерей взяли из обители, так с ними больше возится.
- Крестница моя что, Настасьюшка? Как поживает?
- Живет себе. Задурила было намедни.
- Как так?..
- Да в кельи захотела,- смеясь, сказал Патап Максимыч.- Иночество, говорит, желаю надеть. Да ничего, теперь блажь из головы, кажись, вышла. Прежде такая невеселая ходила, а теперь совсем другая стала,- развеселая. Замуж пора ее, кумушка, вот что.
- И то правда, куманек,- согласилась Никитишна.- Ведь ей никак восемнадцать годков минуло?
- Да. Девятнадцатый пошел с осени,- молвил Патап Максимыч.
- Так... Так будет,- сказала Никитишна.- Другой год я в Ключове-то жила, как Аксиньюшка ее родила. А прошлым летом двадцать лет сполнилось, как я домом хозяйствую... Да... Сама я тоже подумывала, куманек, что пора бы ее к месту. Не хлеб-соль родительскую ей отрабатывать, а в девках засиживаться ой-ой нескладное дело. Есть ли женишок-то на примете, а то не поискать ли?
- Маленько заведено дельце, кумушка,- отвечал Патап Максимыч.
- Из каких мест господь посылает? Здешний али дальний какой?- спросила Никитишна.
- Где по здешним местам жениха Настасье сыскать! - спесиво заметил Чапурин.- По моим дочерям женихов здесь нет: токари да кузнецы им не пара. По купечеству хороших людей надо искать... Вот и выискался один молодчик - из Самары, купеческий сын, богатый: у отца заводы, пароходы и торговля большая. Снежковы прозываются, не слыхала ли?
- Нет, Снежковых не слыхала,- отвечала Никитишна.- Да ведь я низовых-то мало знаю. Видел он крестницу-то?
- Покаместь не видал,- сказал Патап Максимыч.- Да вот беда-то, кумушка, что ты расхворалась.
- А что?
- Да ведь я было затем и приехал, чтобы звать тебя стол ради жениха урядить,- сказал Патап Максимыч.- На Аксиньины именины гостить к нам с отцом собирается.
- Беспременно буду,- живо подхватила Никитишна.- Да как же это возможно, чтобы на Настиных смотринах да не я стряпала? Умирать стану, а поеду. Присылай подводу, куманек, часу не промешкаю. А вот что, возьми-ка ты у наших ребят лося; знатно кушанье состряпаю, на редкость.
