Глава 11
На Земле периодически происходят события, именуемые великими, величайшими и просто имеющими всемирно-историческое значение. В силу не очень систематического образования я считал, что первым из них явилась организация Питерсом и Таккером Всемирного университета в городишке Флоренсвиле, а междупланетный шахматный турнир в Нью-Васюках и великая битва под Эль-Аламейном случились уже потом. Лично же мне как-то раз довелось присутствовать на всесоюзном конкурсе адыгейской песни.
Так вот, выяснилось, что я несколько ошибался. Ибо как раз сейчас, в начале тысяча шестьсот девяносто восьмого года, уже четырнадцатый год бушевала величайшая война в истории человечества! Про которую я до сих пор не слышал вообще ничего, Илья тоже, а в ноутбуке нашлись только несколько небольших абзацев, да и то посвященных выпущенным в это время монетам, а не самим боевым действиям.
А называлось все это Великой венецианско-турецкой войной. Оказывается, в так называемую Священную лигу входила еще и Венеция, а я-то считал, что этот союз ограничивался Священной Римской империей, Польшей, Папской областью и Россией. А тут вдруг из беседы с Элли выяснилось — у них был и есть союзник, который долгие годы ведет ожесточенную борьбу на бескрайних просторах Адриатического моря, а иногда даже собирается с силами и выползает не только в Ионическое, но даже в Эгейское. Впрочем, из обоих последних морей турки его всякий раз быстро вышибали.
В общем, венецианские торгаши пожинали плоды собственной же жлобской политики, направленной против Византии. В свое время они натравили на нее крестоносцев, а затем радостно потирали руки, глядя, как их конкурента окончательно уничтожает набирающая силу Османская империя. И в результате, оставшись с ней один на один, обнаружили, что воевать с таким могучим соседом у них получается плохо.
Вот правильно мне никогда не нравились спекулянты, подумал я, кое-как разобравшись с международной обстановкой в месте, которое мы вскоре собирались посетить. Небось начнут еще и подкатываться к нам на предмет помощи в священной войне против неверных, но тут их, разумеется, будет ждать полный облом. Ибо по договоренности с Вильгельмом и исходя из своих собственных интересов Австралийская империя собиралась поначалу демонстрировать Османской свое глубокое миролюбие. А показывать зубы следовало исключительно в ответ на недружелюбные действия турок, если таковые будут иметь место.
За оставшееся до выхода в море время не случилось ничего непредвиденного, и утром пятнадцатого марта мы покинули берега Англии. Погода стояла отвратная, ночью вообще шел снег, к утру перешедший в моросящий дождь. Ну и туман, естественно, это же вам не Австралия.
Первой шла "Чайка", потому что на ней был установлен один из трех имеющихся у нас радаров "Фуруно". Второй стоял на "Победе", а третий пока лежал на складе в Ильинске. Петра, кстати, заинтересовало, как это корабль идет при такой видимости и с такой скоростью, но, естественно, про радар я ему ничего не сказал. А просто объяснил, что мы каждые полчаса включаем сирену, у рулевых очень развита интуиция, расчет носовой пушки находится в готовности номер два, а форштевень у "Чайки" из железного дерева на стальном каркасе. В общем, если в нас кто-нибудь попытается врезаться, то с утра пребывающий в полном облачении корабельный унтерштурмпастырь сразу после этого события обязательно помолится за их души.
Весь день мы шли под дождем сквозь туман, но к вечеру маленько распогодилось, а утром на небе даже временами появлялось солнце. Все правильно, ведь теперь мы двигались вдоль французских берегов. Когда же утром следующего дня мы подошли к Ла-Рошели, погода вообще стала прекрасной.
Акватория этого города была трехступенчатой. Внутри довольно большого залива имелась бухта, около входа в которую мы и встали. А в дальнем конце этой бухты между двумя башнями располагался вход во внутренний порт, кажется, образованный устьем какой-то речки. Но будущие переселенцы ждали нас за городом, их шатры ясно было видно еще на подходе.
Начал я, естественно, с ревизии лагеря и стоящих неподалеку двух кораблей, предназначенных для перевозки иммигрантов. Но, так как мы их не собирались сопровождать, то условия для капитанов несколько отличались от тех, что были в свое время озвучены английским морякам.
Подсчет голов произойдет в месте прибытия, причем больной будет считался за полчеловека. А умерший — за минус одного. Например, если из трех переселенцев один в пути помрет, а один заболеет, то это будет означать, что французы доставили нам всего половинку человека. Так было записано в договоре, и в подобных условиях нам совершено ни к чему было обещать кого-то вешать, Людовик с этим прекрасно справится и сам.
Я обошел лагерь. Да, формально французский король точно соблюдает соглашение — явно больных или слабоумных не видно, половой и возрастной состав соответствует заявленному, то есть среди переселенцев много женщин с детьми. Но вот насчет добровольности у меня возникли серьезные сомнения. Больно уж хорошо охранялся этот лагерь и слишком уж испуганно на мой вопрос "вас никто не принуждал?" спрашиваемые как один отвечали — "нет, господин, что вы, конечно же, нет!". Судя по всему, людям действительно был предоставлен абсолютно свободный выбор между переселением в Австралию и веревкой либо чем-нибудь еще хуже.
Я не собирался говорить им ободряющие речи. Ведь корабли, на которых они поплывут, будут считаться французской территорией, и еще как минимум полгода этим людям предстоит оставаться подданными Людовика Четырнадцатого. И по прибытии в Австралию их ждал как минимум полугодовой карантин на одном из расположенных неподалеку от Ильинска островов, где можно будет не торопясь разобраться, кто тут есть кто. А вот с капитанами надо обязательно побеседовать, подумал я и велел ошивающемуся вокруг меня французскому офицерику передать им приглашение на обед, который состоится в полдень на "Чайке".
После того, как капитаны отдали должное искусству нашего кока и качеству работы судового перегонного аппарата, я поинтересовался:
— Господа, надеюсь, вы хорошо представляете себе курс австралийского рубля?
Собеседники синхронно кивнули. Чего же тут не представлять, когда за три таких монеты дают семь луидоров!
— Так вот, каждый из вас может по прибытии в Австралию получить по тысяче рублей. Для этого требуется не так уж много. Первое — отсутствие смертности среди переселенцев на борту ваших кораблей. Второе — самые приятные их впечатления о плавании. То есть у нас первым делом все они будут допрошены. Если более чем у девяноста процентов не окажется нареканий на условия перевозки и обращение с ними команды, сумма засчитывается полностью. Если недовольных будет больше, вы получите меньше, а буде их число превысит половину — ничего. Наконец, если вдруг обиженными окажутся все, я найду способ довести свое мнение по этому поводу до его величества Людовика Четырнадцатого и даже простимулировать его на принятие соответствующих мер. Надеюсь, что в результате операции по перевозке иммигрантов я стану беднее именно на две тысячи, и жду ваших вопросов. Их нет? Тогда не смею более задерживать, наверняка с учетом только что услышанного у вас появятся срочные дела.
Тем временем к лагерю переселенцев подъехала довольно роскошная карета, запряженная двумя лошадьми, и мы с Элли, Петром и небольшой охраной снова отправились на берег. Судя по всему, это приехал бургомистр, ведь я говорил, что желаю засвидетельствовать ему свое почтение.
Так и оказалось. Я подарил ему зажигалку, а потом поинтересовался, можно ли мне посмотреть на бастионы, являвшие опорными пунктами обороны во время происходившей семьдесят лет назад осады. Увы, меня ждал облом — оказалось, что сразу после взятия города все они по приказу Ришелье были разрушены, причем очень основательно. Зато оказалось, что мы стоим чуть ли не прямо на другой достопримечательности, относящейся к тем временам. Не без оснований опасаясь прибытия английского флота на помощь осажденным, Ришелье приказал построить дамбу, утыканную заостренными дубовыми бревнами, направленными в сторону моря. Что-то вроде засеки, только против не конников, а кораблей. И мне была показана небольшая насыпь, из которой торчало два полусгнивших деревянных обломка.
Да, с привлечением туристов у вас тут не очень, подумал я спросил, сохранился ли механизм подъема цепи, которая натягивалась между двумя башнями и перегораживала вход в самую маленькую внутреннюю бухту.
Увы, оказалось, что ни цепи, ни механизма давно нет. Правда, башни остались, и бургомистр выразил желание сопроводить к ним мою светлость.
Поэтому вся экскурсия по Ла-Рошели свелась к подъему на башню Сен-Николя, более высокую из защищающих вход в гавань. При ближайшем рассмотрении она оказалась еще и заметно наклонившейся, но все же не так, как Пизанская, так что мы рискнули подняться на самый верх.
