Кобыла, храпя, затанцевала на месте, взрывая землю копытами.
“Пугает? Меня?! Ха! А ну, живо бросай свою жалкую хворостину, пока я не разозлилась по-настоящему!”
Травник поспешно спрятал посох за спину.
– Вольха, вы уверены, что сумеете с ней справиться? – тактично поинтересовался он.
Я пожала плечами:
– По-моему, она настроена дружелюбно.
Кузьмай так не считал. Потирая ушибленную груд и шипя от боли, он костерил кобылу последними словами. Я хотела спросить, не нужна ли ему помощь, но передумала. Вряд ли человек, стоящий одной ногой в могиле, способен к столь длительной и изощренной брани.
– Ребра целы?
– Вроде целы, но синячище-то какой! Ужасть! – Кузьмай повернулся ко мне, демонстративно задирая рубашку. Н-да... Если судить по форме синяков, его лягнула не лошадь, а петух-переросток: на широкой Кузиной груди багровели, наливаясь чернотой, два четких трехпалых следа. – Вольха, гони ты ее в болото от греха подальше! Точно тебе говорю: бесь это, 6eceво семя! У нее, поди, и рога есть!
Кобыла презрительно фыркнула. Косясь на Травника с посохом, она боком-боком подошла ко мне, ткнулась в плечо и стала обнюхивать одежду, спускаясь все ниже, словно добросовестный таможенник. Ничего съестного в карманах не завалялось, и этот прискорбный факт заметно огорчил лошадку. Наклонив голову, она изучила мои босые ноги и разочарованно вздохнула, обдав колени теплом. Погладить себя, впрочем, разрешила, и я заново удивилась блестящей, идеально гладкой шкуре – шерстинка к шерстинке, скребницей так не уложишь. Отродясь не чесаный хвост распадался по волосинкам, не говоря о жесткой щетке гривы без единого репья.
Окончательно завоевать расположение “беси” помогла полная миска ячменя, за которым я, не поленившись, сбегала в сарайчик. Чернуля звучно схрупала все до последнего зернышка, с надеждой надкусила край миски, едва не пустив на черепки глиняную посудину, и милостиво повернулась ко мне левым боком: мол, так уж и быть, влезай, покатаю.
Но вчерашняя гонка с препятствиями кое-чему меня научила. Прежде чем воспользоваться ее любезным предложением, я сходила в дом, принесла Белкину узду и, силой раздвинув бархатистые губы, сунула кобыле в рот железную планку, продев распорку в кольцо на уздечке.
Лошадь удивилась. Ощупав удила языком, она стиснула зубы и задумчиво подвигала нижней челюстью. Пронзительный звук напоминал скрежет точильного круга, из уголков губ сыпанули искры.
Я торопливо разжала лошадиные челюсти, но было поздно. От удил остались только покореженные кольца на узде. Кобыла фыркала и вырывала голову, брызгая слюной, но я успела разглядеть ее верхнюю челюсть и ужаснуться: за рядом безупречно белых зубов прижимались к нёбу парные гадючьи клыки. Лошадь выпрямляла их по необходимости – например, попытавшись цапнуть меня за палец во время осмотра. В конной сшибке ей бы цены не было. Интересно, она хоть не ядовитая? Что ж, скоро узнаю. Я вытерла обслюнявленную ладонь о штаны, в то время как лошадь пыталась подцепить и зажевать болтавшийся повод.
– Нет, голубушка, этот ремешок нам еще пригодится. – Я легонько щелкнула кобылу по носу, и она замерла, обиженно посверкивая желтыми глазами. Н-да, с этой бесей надо держать ухо востро. Как бы она и меня в придачу не слопала. – Объясняю популярно. Вот это – узда. Тяну за левый ремешок – ты сворачиваешь влево, за правый – вправо. Когда я говорю: “Но!” – ты бежишь, “Тпру!” – останавливаешься. Все ясно?
Кобылка встряхнулась, зазвенев остатками узды.
– Вот и ладушки, – пробормотала я, вскакивая ей на спину с третьей попытки. – Но!
Лошадь скептически фыркнула, достаточно похоже воспроизведя “Тпру!”
– Что-то непонятно? – Я перегнулась через гривастую шею, заглядывая лошади в левый глаз.
Кобыла покосилась на меня, но с места так и не тронулась: “Тоже мне, всадница – толком не запрягла, а туда же – нукает”.
Подгонять ее каблуками я не осмелилась, сытая по горло козлиным скоком по болоту. Лошадь стояла, я сидела, и мы обе усиленно делали вид, что держим ситуацию под контролем.
– А дай-кось я ее крапивиной под хвост! – внес конструктивное предложение невоспитанный ученик Травника.
Кобыла вздрогнула и пошла мелкой рысцой – в сторону Кузьмая. Парень попытался укрыться за скитом, но лошадь тут же поменяла направление и целеустремленно гонялась за изрядно струхнувшим учеником неполных три круга, пока тот не догадался нырнуть в окно и захлопнуть ставни. Когда заслуживающий возмездия объект скрылся из поля зрения, кобыла наконец обратила внимание на всадницу. Не сразу, но мне удалось ей втолковать, что рывки поводьев что-то означают. Без режущих губы удил от узды было мало толку, оставалось полагаться на добрую волю кобылы.
– Кто тебя учил так останавливаться? – проворчала я, потирая ушибленный бок, но в то же время довольная, что лошадь правильно поняла и выполнила мою последнюю команду. – Прекращай эти фокусы “встань передо мной, как лист перед травой”! Давай так: сначала ты чуть-чуть замедляешь бег, потом еще немного, потом переходишь на шаг и только потом встаешь. Мне уже надоело с тебя падать!
Лошади, судя по ее хитрой морде, это не только не надоело, но и доставляло немалое удовольствие. Ну, раз я все равно очутилась на земле, можно сделать перерыв, тем более что из скита вкусно тянуло шкварками, а Кузьмай расставлял тарелки вокруг плетеной днушки для сковороды.
С аппетитом поглощая жареную колбасу, я расспросила Травника об окрестных селениях и проселочных дорогах. Стармин и Куща лежали в основании треугольника, острым углом вытянутого в сторону Догевы. Возвращаться через Стармин мне не хотелось, а на карте значились только наезженные тракты. Вернее, не значились: между Кущей и Догевой зеленел “Глухъ лесъ со всяк чудищъ”. Помимо “чудищь” в глухомани ютились разрозненные деревеньки, которые маг по памяти соединил пунктиром.
Лошадь крутилась неподалеку, пробуя на зуб все подряд: маковки крапивы, дубовую кору, яркие цветки с тыквенной плети на заборчике и Манькин хвост – к счастью, вовремя отдернутый. Даже очевидно невкусные вещи она не выплевывала, а старательно разжевывала и глотала. Наверное, чтобы не ошибиться в следующий раз.
Травник пошептал над ладонью и предложил кобыле янтарный кусок кленового сахара. На иллюзии кобыла обиделась: по-кошачьи сморщила морду, отвернулась и ушла. Маг задумчиво бросил сахар в свою кружку; он растворился там совсем как настоящий и наверняка придал чаю нужный вкус. – Люблю сладкое, – с улыбкой пояснил старик, – только где ж тут, в глуши, сахар раздобудешь? Да и дорог он, вот иллюзиями и балуюсь. Но лошадь вашу провести не удалось. Полагаю, от посоха она тоже неспроста шарахнулась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
