Китаю не нужен конкурент
Кроме того, нельзя недооценивать геополитические последствия новой «большой игры». Европа сегодня — это континент, специализирующийся в первую очередь на сверхсовременной наукоемкой промышленности, производстве предметов статусного потребления и качественных услуг. Ни в одной из этих сфер Россия не станет Европе конкурентом — думаю, никогда. Поэтому европейцы без ревности и недовольства восприняли бы переход России от сырьевой модели экономики к более индустриализированной, если бы наша власть этим заинтересовалась (это, в частности, подтверждает и инициирование европейцами программы «Партнерство во имя модернизации»).
Напротив, Китай является крупнейшей в мире промышленной державой и крупнейшим индустриальным экспортером. Ему не нужен северный конкурент — и поэтому Пекин заинтересован в том, чтобы мы и дальше производили только сырье. Это, на мой взгляд, является важным фактором, который нужно учитывать при переориентации наших сырьевых потоков на Восток.
Получается, что переориентация на Восток в принципе возможна, но она может привести к сокращению российских экспортных доходов. Начиная ее, нужно ориентироваться на максимально разнообразный круг потребителей — и поэтому предпочитать экспорт морским транспортом трубопроводному.
Следует пытаться завоевать высокомаржинальные рынки Японии, Южной Кореи, Сингапура и Тайваня, сотрудничество с которыми может вылиться в серьезную кооперацию, способную дать толчок развитию отечественной промышленности. Ориентация же на Китай не выглядит оптимальной — цены для российского сырья на этом рынке будут ниже, чем в других странах региона; серьезной производственной кооперации мы не добьемся; привязка к Китаю очередной трубой даст России не большую мобильность, а новую кабалу.
И, конечно, стоит напомнить: если Россия собралась менять свой экспортный вектор, нужно больше делать и меньше говорить. Потому что если европейцы среагируют на наши разговоры, то Катар, Норвегия и США смогут вытеснить российский газ из Европы за шесть-восемь лет. И если, как это часто бывает, разговоры наши к тому времени так и не превратятся в дела, последствия будут печальными.
Печатается по тексту статьи: Иноземцев Владислав. «Спасет ли Россию разворот на Восток» // РБК-Daily, 24 апреля 2014 г., с. 3.
Почему нас так тянет в Азию?
Ha протяжении последних почти 15 лет российская внешняя политика была, если так можно сказать, ре-активной: дружба с партнерами вспыхивала неожиданно, но часто так же неожиданно и заканчивалась. После терактов 11 сентября 2001 года и звонка В. Путину Дж. Бушу начался «роман» с Соединенными Штатами, продлившийся до вторжения американцев в Ирак. Потом мы сдружились с европейцами и на основе «противостояния разрушению мирового порядка» возникла чуть ли не «ось» между Москвой, Берлином и Парижем. Но европейцы не потерпели грубую попытку Москвы сделать В. Януковича президентом Украины в 2004 году, и дорожки разошлись. Россия стала с видимым вождением поглядывать в сторону Китая и все больше сомневаться в том, нужен ли ей Запад. Убедив саму себя в том, что Запад находится в историческом упадке, Москва сочла, что и не стоит с ним особо считаться — и если можно взять то, что плохо лежит, надо брать. Так возникла авантюра с аннексией Крыма: одинокая, но мнящая себя великой страна решила действовать «по обстановке».
Последствия данного предприятия выглядят пока неясными. Похоже, что, как и раньше, Россия не владеет инициативой — что подтверждается как постановкой проблемы (шаги оцениваются сквозь призму того, будут ли ужесточаться западные санкции и сколь далеко они зайдут), так и позицией Москвы в отношении Восточной Украины, где «гуманитарных» оснований для вмешательства куда больше, чем в Крыму, а интервенции как не было, так и нет. Однако, как бы ни пошли события, некие стратегии действий во внешней политике, на мой взгляд, стоило бы начать выстраивать.
Сегодня альтернативных стратегий просматривается две — «китайская» и «европейская».
Первую мы условно назовем «стратегией Александра Невского». B свое время этот великий князь, причисленный Русской православной церковью клику святых, нанес поражение тевтонским рыцарям, ходившим на Русь с крестовым походом и стремившимся, помимо прочего, обратить ее в свою католическую веру. Князь Новгородской республики посчитал, что подобная «европейскость» нам ни к чему — и параллели с отношением нынешнего Кремля к новым европейским принципам тут очень уместны, — и решил придать своей политике немного «многовекторности». He будучи завоеванным монголами, и во многом понимая, что их поход на Киев и Венгрию в 1241–1242 годах оставляет северорусские земли в безопасности, князь стал ездить в Орду (с поправкой на расстояния и логистику того времени) чуть ли не чаще, чем «царь» Владимир в Пекин — в результате Русь сформировалась как вполне «антизападная» и более чем «традиционная» держава, много веков отторгавшая европейские практики. Причем настолько успешно, что и Новгород показался одному из самых великих ее повелителей слишком непокорным и был показательно «зачищен» в 1570 году.
Сегодня мы снова отворачиваемся от Европы и смотрим в Азию. Логика идентична — мы бежим от Запада не по причине его технологической немощи или финансовой несостоятельности, а прежде всего потому, что полагаем его недостаточно консервативным и традиционным. He разделяющим идей геополитики XIX века и не понимающим исконных ценностей пожизненной власти. Все остальные «претензии» путинской России к объединенной Европе всецело вторичны.
Что в таком случае может представлять собой «китайская» стратегия? Ее основой будет политический вассалитет Москвы по отношению к Пекину. Россия на протяжении ближайших десятилетий будет становиться все слабее по отношению к Китаю. Чтобы переломить этот тренд, России нужно расти на 12–15 % в год при условии, что темпы роста в Китае упадут до 3–3,5 %. При этом ни в военной сфере, ни в области инфраструктуры Россия даже не обеспечивает простого воспроизводства имеющегося потенциала, тогда как Китай стремительно идет вперед. B этой ситуации союз промышленного лидера и сырьевого вассала не выглядит чем-то необычным. За последние 10 лет поставки российского сырья в Китай выросли в 5,2 раза, а поставки промышленных товаров из Китая в Россию — почти в 26 раз: типично колониальные экономические отношения. Метрополия покупает у колонии сырье и дает ей кредиты на то, чтобы она могла построить трубопроводы, чтобы его поставлять. При этом Китай явно опережает Россию по совершенству демократических имитаций, и кремлевским политтехнологам еще стоит у него поучиться. Bo внешней политике Россия окажется своего рода «минным тралом», кому Китай позволит выдвигать самые бредовые инициативы, от которых будет тут же открещиваться в случае их явной нереализуемости или опасности.
Такая стратегия сегодня в наибольшей степени соответствует представлениям о стране и мире, которые существуют в Москве: об «энергетической сверхдержаве», «здоровом консерватизме» и духовности, «патриотической» элите, и в значительной мере наследственном правящем классе. C Китаем, как надеются российские лидеры, можно будет договориться о разделе сфер влияния в Центральной Азии, «поставить на место» Америку, обеспечить себе надежное будущее. Ha Западе же можно будет закупать всякие модные штучки: эка невидаль, даже Кремль — и тот построили итальянцы. Зато Русь останется самой собой, пусть и отсталой — что не так уж и важно, коль есть шанс на канонизацию.
Этот сценарий сегодня весьма вероятен прежде всего потому, что он выгоден всем сторонам (то есть всем тем, кто находится в стороне от России): Китай получит нужное ему сырье по нужной стоимости (не зря договор о поставках газа дополнен секретным протоколом о цене), Запад обретет российские мозги, которые потекут прочь из страны даже быстрее, чем нефть и газ, но только в иную сторону. Правящая же элита удовлетворится деньгами — большего она от жизни не ждет. Лет через 50–70 (с поправкой на скорость «исторического времени») Россия задумается о том, где оказалась.
Вторую мы условно назовем «стратегией Петра I». Да, царь вел политику довольно жесткую, говоря современным языком: отнял у Турции Азов, у Швеции — побережье Балтики, да и на территории современной Украины тоже неплохо «поураганил». Однако человек понимал, что сила России — в ее потенциально лидирующей роли в Европе, а в Европе ценятся не традиция, а умение создавать условия для перемен и оркестрировать их. Россия при Петре стала европейской страной, но не стала европейским обществом. Да, попов поставили на государево довольствие, а Священный Синод сделали практически одним из министерств; сбрили бороды и перестроили на европейский манер столичные города; реогранизовали армию и создали относительно современную промышленность; наконец, стали покровительствовать наукам и привезли в страну массу «немцев» — но сделали это, не освобождая народ и не подвергая сомнению устои власти.
