И г-н д'Эгизи прибавил еще тысячу соображений по тому же поводу, с такой последовательностью и правильностью, на которые г-н де Валанглен не считал его раньше способным: настолько склонны мы судить людей по их внешности, на основании приятности их манер или смешных черт характера, совершенно не занимаясь тем, что кроется внутри их и под тем, чем они кажутся. Это столь обычное заблуждение заставляло г-на де Валанглена принимать г-на д'Эгизи за глупца, в то время как в девице де Ла Томасьер, судя по лицу ее, он предполагал качества хорошей супруги и хозяйки, что ею было столь необычайным образом опровергнуто.
Когда г-н де Валанглен, покинув г-на д'Эгизи, вскочил в седло, он впервые за долгое время не пришпорил коня, а позволил ему идти ровным шагом. Этой скромной и непривычной поступью вернулся он в Болиньон, откуда в ближайшие дни не выезжал вовсе. Густой снег покрывал землю, и г-н де Валанглен, прижав нос к стеклу, рассматривал поля. Неровности сглаживались под белой пылью, и ничто не могло быть более подходящим, чем это однообразие, чтобы успокоить своим молчанием самую смятенную душу, ибо, можно сказать, оно хоронит под своим саваном прошлое, стирая все краски и сливая все формы.
Было ли то следствием этого зрелища, или оказали действие на его душу речи г-на д'Эгизи, или же, наконец печаль его избыла свой срок, но только в поведении г-на де Валанглена произошла большая перемена. Самая продолжительная скорбь изнашивается сама собой, и случается, что мы продолжаем ее ощущать, можно сказать, по привычке, так что в конце концов нам даже трудно бывает без нее обходиться, и мы позволяем ей угнетать нас, не имея мужества стряхнуть эти, ставшие уже воображаемыми, оковы. В таких случаях достаточно бывает малейшего повода, чтобы предупредить нас о том, что тяжесть сильно уменьшилась и что сбросить ее можно самым легким усилием. Какое-нибудь случайное обстоятельство извещает нас о том, что наша леность приносит нагл вред, и это дает нам оружие против нее. Одним помогают некоторые незначительные события, других исцеляют весенний воздух или встреча приятного лица; тем полезно путешествовать, этим — оставаться на месте. Наиболее погрузившиеся в свое горе ожидают лишь какой-либо новинки, чтобы она его рассеяла.
На г-на де Валанглена разговор с г-ном д'Эгизи произвел именно такое действие. Образ девицы де Ла Томасьер начал мало-помалу удаляться от него, становясь неясным, и он делался к нему нечувствительным. Уверенность в том, что она, в конце концов, принадлежит только богу, необычайно успокаивала его, и он почерпал в ней нечто вроде эгоистического удовлетворения. Вскоре он стал искать иных впечатлений вокруг себя. Приближение весны, прежде всего, обратило его внимание на зазеленевшие леса, окружающие Болиньон. Эти места, к которым он вновь ощутил сильную любовь, показались ему лишенными различных вещей, которые ему захотелось завести как можно скорее. Он велел вызвать из Куржё рабочих. Они выполнили ряд работ, которые приятно заняли его. Перед замком был вырыт прямоугольный бассейн, который надлежало украсить статуями. Эти фигуры не выбрасывали фонтанов, но грациозно гляделись в окружающие воды, чудесно отражавшие их повторенные бронзовые тела. В лесу прорубили несколько аллей, в том числе одну очень широкую, ведущую к манежу из зелени; здесь г-н де Валанглен мог гарцевать, как ему вздумается. Разница была велика между этим Валангленом и тем другим, который зимой скакал по дорогам, опустив повода.
Эти перемены, а также сельские красоты Болиньона, о которых распространялся в Куржё г-н д'Эгизи, останавливавший свою карету у всех ворот, чтобы рассказать о них, доставили г-ну де Валанглену посещения господ де Парфонваля и де Рантура. Они нашли его очень приветливым и слегка пополневшим. Он им все показал и отпустил их весьма довольными. Он отдал им визит. В течение лета он несколько раз появлялся в Куржё; год спустя примерно после смерти толстяка Ла Томасьера, случившейся, как известно, в середине сентября, он явился засвидетельствовать свое почтение его вдове. Г-жа де Ла Томасьер показалась ему ужасной. Она приняла его с необычайным радушием и веселостью, и он спрашивал себя, выходя от нее, неужели это та самая особа, которую он видел на полу, поперек порога, в тот день, когда ее дочь с такой живостью переступила через рухнувшее тело мамаши. Казалось, она совершенно забыла о своем горе. Г-н де Валанглен осведомился у нее о затворнице. Г-жа де Ла Томасьер гордилась ею; слава святости ее дочери начала распространяться. Она почти что благословляла ее счастливое призвание, видимо, совершенно забыв, что оно вызвано было еще совсем недавней смертью. Надобно сознаться, она вовсе об этом более не думала. Разве не занимался кто-то другой тем, чтобы извлечь Ла Томасьера из чистилища, где он искупал, без сомнения, свое неумеренное пристрастие к пастушкам и служанкам? Ибо г-жа де Ла Томасьер отнюдь не скрывала, что у нее были основания жаловаться на своего мужа в отношении супружеской верности, которую он должен был хранить к ней, но которую не слишком-то соблюдал, хотя она и была всегда готова пожертвовать частицей своего спокойствия, чтобы удержать его возле себя, предоставляя ему радости, которые он предпочитал искать в другом месте. И толстая г-жа де Ла Томасьер жеманилась так, словно ее рыхлые и дряблые прелести могли быть заманчивым блюдом для того, кто захотел бы их отведать.
Все это г-н де Валанглен на следующий день пересказал г-ну д'Эгизи. Они вместе посмеялись. Оба дворянина часто навещали друг друга, и каждый из них не мог больше обходиться без другого. Г-н д'Эгизи забавлял г-на де Валанглена своим чудачеством и живостью характера, и г-н де Валанглен питал к нему чувство признательности. Постоянные сношения поддерживались между Жиске и Болиньоном, где тощие лошади из кареты г-на д'Эгизи отъедались на овсах г-на де Валанглена до такой степени, что животы их едва не лопались, а подпруги трещали.
* * *
Монастырь «Божьи Девственницы» в Куржё был основан около 1620 года усердием г-жи де Ла Колардери. Благочестивая дама управляла им в течение тридцати лет с удивительной твердостью. Эта первоначальная строгость несколько ослабилась впоследствии и была восстановлена только властностью г-жи де Ларно, которая в 1673 году приняла на себя управление общиной.
Эта г-жа де Ларно была женщина высокого роста, тощая и с желтым лицом. Она ввела строгую дисциплину, не терпя никаких отступлений. В монастыре «Божьи Девственницы» молились и работали с совершенной правильностью. Все до мельчайших подробностей было размерено. Г-жа де Ларно во все лично вникала. Она могла убедиться, насколько тщательно поддерживается установленный ею порядок, и, несмотря на это, все же удивлялась тому, что столь превосходные принципы совершенствования не приносят лучших плодов. Видя такое служение ему, господь не мог не чувствовать себя довольным, но он не обнаруживал своего удовлетворения какой-либо особенной милостью. Г-жа де Ларно вынуждена была с горечью это отметить. Он оказывал своим служительницам лишь обычное благоволение, то, в котором никогда не отказывает и на которое не скупится, но он не желал избрать из ее стада особо отмеченную овцу, как это иногда угодно бывало ему делать, чтобы поднять ее до себя и повести ее к высотам своего взыскания.
