– Но есть же состояния, когда дыхание незаметно, а сердцебиение не слышно? – Владик поднял глаза на Ризкина и по тому, как его старший коллега поморщился, понял, что снова сказал невпопад.
– Имеются такие состояния, да, – прогнусавил Ризкин. – О них обожают писать страшилки в желтых газетах: «Такой-то человек уснул летаргическим сном…» Браво! Браво! Хотя на самом деле этот человек скорее всего был смертельно пьян. Или находился, как теперь говорят, под действием наркотических веществ. Но в больнице-то, мой дорогой, всегда можно проверить, присутствует ли у больного сердцебиение! Подключи к нему аппарат…
– Про аппараты не рассказывайте, в этой области я смыслю все-таки больше вас, Михаил Борисович.
Ризкин посмотрел на Владика:
– А, ну да. Я и забыл, что ты не выпускник-первогодок. Ты у нас уже на самом деле тертый калач. Но все-таки, – Ризкин решил быть деликатным и не пугать лишний раз Владика: «Еще грохнется тут у меня в обморок», – все-таки есть совершенно точные и достоверные признаки смерти. Их надо знать, и я тебе сейчас их покажу. И ты их запомнишь. И пока этих изменений на теле нет, ни один патологоанатом или судебный медик не будет производить вскрытие. Это так же само собой разумеется в нашей профессии, как изучение азбуки в первом классе. Поэтому все рассказы о том, что кого-то где-то вскрыли еще живым, – не более чем рассказы досужих сплетников. Другое дело трансплантология, но мы сейчас не будем касаться вороха их проблем. Бери в руки скальпель. Вон тот, короткий, брюшистый. Наш санитар Павел Владимирович наточил все ножи. Вообще-то он обязан это делать каждое утро, но сегодня постарался специально для тебя.
Владик взял в руки скальпель. Ему хотелось зажмуриться. Ей-богу, в хирургическом отделении за операционным столом он чувствовал бы себя значительно лучше.
– Имей в виду – только мясники небрежно кромсают мертвое тело. И полные идиоты относятся к нему неуважительно. Когда я только начинал здесь работать, мой бывший заведующий – запойный алкоголик, – говорил мне, что вот это, – Ризкин строго показал Владику на тело женщины, – есть мусор, хлам, сборник разлагающегося материала. Так вот, он был сильно не прав. И жизнь это ему доказала.
– Как? – Владик стоял и слушал Ризкина, будто зомби. Он не смел уйти и не мог сконцентрировать мысли.
– Однажды этот мой заведующий как-то особенно сильно напился и повесился в своем кабинете.
– Там, где вы теперь сидите? – ужаснулся Владик.
– Нет, после его смерти я выбрал себе другую комнату. Так вот, этот человек и при жизни был настоящей помойкой. Мусор и гниль были не только в его теле – а я сам его вскрывал, но и в мыслях, и в одежде, и в его доме. Он жил один, и, хотя у него было много бывших жен и детей от разных браков, никто не пришел его проводить в последний путь. Нет, Владик, настоящие профессионалы, а ты должен таким стать, – тут голос Ризкина потеплел, и в глазах его Владик увидел даже некоторый восторг, – относятся к пациенту, лежащему в секционной на столе, еще как к живому человеку. Да, да, не удивляйся. Это как в сказке, только наоборот: «Пациент скорее мертв, чем жив», но для нас с тобой, для лечащего врача, который, кстати, до сих пор почему-то сюда не явился, для главного врача, наконец, этот человек еще как бы не покинул наш мир окончательно. Мы ставим точку в его жизни своим окончательным патолого-анатомическим диагнозом.
Владик с недоверием смотрел на Ризкина.
– Это парадокс, я согласен, – тот расхаживал перед Владиком, будто лектор перед большой аудиторией, – ведь даже для родственников, которые уже, скорее всего, знают, что случилось, человек уже умер. А для нас с тобой он еще больной. Мы ведь еще не разгадали его последнюю загадку.
– Какую? – обреченно спросил Владик.
– Загадку его смерти. Ты, возможно, никогда не задумывался об этом, но ведь смерть – это не секундный процесс. И разгадать, как и отчего она произошла, когда были запущены ее механизмы – час, день, а может быть, месяц или год назад, нас обязывает специальность. Каким образом процесс стал необратим и развязка начала приближаться с неумолимостью поезда, раздавившего Анну Каренину? Кто об этом знал или мог знать? Видел ли эти изменения лечащий врач? Как он их оценивал? Мы все с тобой должны понять. А чтобы было легче в плане сенсорном – ну, там, зрелище, запах не всегда бывают приятными, сравни нашу работу, например, с работой врача-лаборанта. Кровь у них – самый, так сказать, не пахнущий материал.
Владик молчал.
– Философски говоря, – Ризкин взмахивал перед собой длинным острым ножом, как указкой, – человек движется в сторону смерти с самого рождения. Но кроме голой философии есть и практика. Есть болезни, трудно поддающиеся диагностике или вообще мало пока изученные, которые ускоряют человеку этот путь. Ужасно, конечно, когда нам привозят тело какого-нибудь молодого человека, умершего внезапно – на улице, на тренировке, в каком-нибудь клубе или, скажем, в постели. Но для нас с тобой самые интересные случаи – именно эти.
– Но это же не больничная смерть? – еще сумел возразить Владик.
– Ну и что? Я по совместительству и судебно-медицинские случаи вскрываю. Пользуйся возможностью – и тебя могу научить. Заметь, бесплатно!
– Прямо за этим столом? – Владик все еще не решался приближаться к столу близко.
– Кое-чему за столом. И сразу. Но окончательно ты сможешь разобраться в диагнозе, только изучив ткани еще и под микроскопом. Только тогда ты можешь спокойно, без угрызений совести написать свой вердикт. И не просто написать, а обосновать его – тщательно, как для суда. Иногда для настоящего суда, но чаще для суда коллег. Ведь ты же вынесешь свое заключение на суд докторов, которые, скорее всего, тебя не жалуют, потому что побаиваются.
– Я бы тоже побаивался на их месте, вон у вас сколько ножичков! – Владик наконец смог пошутить, но в душе ему было не до шуток. Он даже и себя-то перестал ощущать прежним Владиком – спокойным, циничным, не лезущим в карман за словом. И еще он вспомнил свою прежнюю работу и опять почему-то Барашкова. Он-то, Владик, был все-таки инструментальный диагност и работал с чуткими и умными приборами. А вот как Барашков умудрялся ставить правильные диагнозы только на основании опроса и осмотра больного? Ну, еще, конечно, рентген да самые простые анализы… Владик внутренне поежился. М-да… Он, наверное, недооценивал Барашкова, но все равно, думать об Аркадии Петровиче Владику было отчего-то неприятно.
Открылась дверь, и вошел врач, которого Владик не встречал раньше. Выражение лица у доктора было смущенное и виноватое.
– Я зашел узнать про свою больную… – нерешительно начал он. – Но вы еще, кажется, даже не начинали?
