убивать буду! Ну или как о цветах-то сказать?
— Выходит, не врут люди, что сын начальника Департамента с варягами рубился? — Альв поглядел на Митю оценивающе. — А потом мертвецы поднялись, — он покосился на черную пыль на полу и сам себе покивал. — Что ж, я… — он сильно нажал голосом, — верю, что железо могло попасть в ваши руки. Но зачем вы рассказываете об этом мне?
Митя поглядел на Йоэля с удовольствием: альв не стал говорить глупостей, вроде «вы должны немедленно вернуть его законным владельцам».
— Затем, что ваши дядья недостаточно умны, чтобы честно и уважительно иметь дело… с юнцом. — Митя скривился. Сам он себя полагал человек с опытом, но доказывать это Якову Альшвангу? Увольте! — Всенепременно попытаются облапошить. А то и… — Митя сдавленно хмыкнул, — убить.
— Шо вы такое говорите! Кровный Мораныч испугался двух старых евреев? — с местечковым акцентом протянул альв. Это был самый музыкальный, самый чарующий местечковый акцент, какой Мите доводилось слышать!
— Я не Мораныч! — привычно отрезал он, и вздохнув, признался. — Хотя мне, конечно, не сложно ваших дядьев убить. Только я вот не испытываю ни малейшей нужды в их трупах!
— Зато испытываете нужду в деньгах? — вкрадчиво поинтересовался альв.
Митя уставился на него возмущенно: светский человек на подобные вопросы не отвечает, потому что другой светский человек их не задает! Или этот… нелюдь полагает, что, если он не человек — так ему и этикет не писан?
— Питерские заводы нуждаются в железе для паровозов. Наши заводы — в железе, которые они отдадут питерцам. Так что, будете и дальше, как говорят в Туманном Альвионе, thгash oveг old stгaw6 или все же поищите способ мне встретиться с господами Карпасом и Гунькиным? Можете через ваших дядьев, если хотите отдать им выгоду от посредничества. А можете сами.
— Разве благородному панычу уместно простонародные пословицы повторять — пусть даже альвионские? — усмехнулся альв. А потом вдруг зло, рвано выдохнул. — Я не уверен, что меня выслушают! Для моих дядьев я — племянник, который возится с рюшиками! — он зло скривился, а Мите даже пришлось приложить усилие, чтоб подавить невольное сочувствие. Все же есть в современном обществе неприятная особенность — судить вовсе не по делам. Нет, когда судят по происхождению — это разумно и логично! Люди хорошего происхождения, без сомнения, лучшие люди империи, а люди происхождения низкого должны им подчиняться. Вне зависимости от возраста. Но судить по возрасту? Полагать, что юнцов и слушать не стоит? Какая глупость! А ведь не только простолюдины, но и те самые люди хорошего происхождения ею страдают! Взять хоть Митиных дядьев Белозерских…
— Племянника с рюшиками, может, слушать и не станут, а вот высшего альвийского лорда…
— Я — не лорд. И даже не альв! — альв сверкнул бешенным взглядом. — Я не знаю, кто был тот поганый нелюдь, что опутал своим гламором мою мать.
— Кто-то из дома Ивы, что вполне очевидно, — меланхолично откликнулся Митя.
— И знать не желаю! — повысил голос альв, тут же настороженно поглядел на дверь, и перешел на напряженный шепот. — Я — Йоэль, незаконный сын Цецилии Альшванг. Еврей. И попрошу об этом не забывать, иначе мы не поладим. — в голосе Йоэля мелькнула откровенная угроза. — Альвы, знаете ли, детей Морриган Темной не слишком жалуют!
— Как по-альвийски изящно вы обозначили манеру приканчивать носителей ее Крови на ее же алтарях! — восхитился Митя.
Как говорили сами альвы: «Воссоединить с Богиней ее дитя.» Утверждали, что делают это с полным уважением. Поэтому Моранычей никогда не отправляли посланниками в Туманный Альвион и всегда приглашали на прием альвийских посланников в Петербурге. Даже дядюшка Белозерский, не слишком жалующий светскую жизнь, в таких случаях обязательно приходил, и стать старался к альвам поближе. Говорил, его это забавляет.
— Только меня это не касаемо, господин не-альв. Потому что, повторюсь, я — не Мораныч.
Йоэль на это лишь иронически усмехнулся.
— Ваше дело, что вы думаете! — отмахнулся Митя. — Но учтите, если в самое короткое время я не встречусь с господами заводчиками, железо просто будет продано другим! Так что им эта встреча нужна больше, нежели мне.
Митя зажал сверток подмышкой и быстрым бесшумным шагом двинулся к выходу, стараясь не показать, как отчаянно, страстно он ждет, как надеется, что его окликнут. Если этот альвийский еврей, еврейский лорд не согласится — как он будет подбираться к владельцам железа?
Он уже нырнул в коридор, намереваясь вернуться на половину старого портного, когда Йоэль выглянул из своей каморки:
— А как я свяжусь с вами, если… если договорюсь о встрече? Не то, чтоб я собирался, но…
— Вы придете к нам домой, на Тюремную площадь. — не оглядываясь, бросил Митя. — Чтобы сшить для меня новый гардероб. Включая сорочки с манжетами альвийского шелка.
— Но мне же тогда и правда придется шить! Чтоб нас не разоблачили!
— В том и соль, маэстро Йоэль, в том и соль! — почти по-кошачьи мурлыкнул Митя.
Глава 10. Сапожники и дворяне
Митя пронесся темным коридором, бесшумно закрыл за собой дверь, проскочил двор, вылетел в проулок, и не сбавляя шага, ринулся прочь. Остановился, только вновь выбравшись в чистую часть города, да и то лишь когда от «Дома модъ» его отделяли три улицы. Коротенький проулок был застроен новехонькими доходными домами, еще даже толком не заселенными. Не иначе строили их в расчете на скорый приезд заводских инженеров с семействами, и прочий приличный люд средних капиталов, который должен был нахлынуть с открытием железной дороги. Но сейчас проулок был тих и пуст, так что Митя позволил себе шумно и рвано перевести дух. Прошелся взглядом по фасадам, не глазеет ли кто в окна, и обессилено оперся рукой о стену.
А ведь он сегодня чуть не погиб! Если бы Йоэль не поймал его, он бы лежал там, на полу модного дома, с разбитой головой и вывернутой шеей. На радость маре!
И это когда у него начало все получаться! И появилась надежда на гардероб, сшитый настоящим альвом! И может даже — из альвийского шелка! Не верил он, что Альшванги все потратили на сестричек Шабельских!
А он будет мертв! И даже порадоваться не сможет!
Митя зажмурился, чувствуя, как на глазах вскипают бессильные злые слезы:
— Не хочу умирать!
— Эй, ты! Чего встал? — голос с гортанным акцентом заставил Митю вздрогнуть. Он торопливо заморгал, пытаясь скрыть слезы — светский человек не позволит никому видеть его слабость.
За спиной стоял немолодой татарин в дворницком фартуке, а в руках у него была зажата
