Когда шевалье Иван с сопровождающими лицами покинул пиршественный зал, капитан, обронив вполголоса: «И нам пора!», привстал, повернулся к дочери хозяина и, поклонившись, громко поблагодарил:
— Спасибо вам, хозяюшка, и спасибо вашему дому за славный обед! Отменны у вас и хлеб и снедь! Благодарим! Князь, ваш батюшка, просил нас важное дело исполнить, а потому вынуждены покинуть ваше милое общество.
Сержант Копылов, ещё минуту тому назад лихорадочно сметавший со стола снедь, вдруг прожужжал в ухо соседу:
— Спроси, где нужник.
В отличие от внезапно оробевшего Ильи-Гийома, ясноглазая Ярослава без тени смущения глянула на Копылова и объяснила:
— Из зала идите прямо, опосля — направо. Там ваш гардероб.
— Какой гардероб, Илья? — изумлённо спросил Виктор. — Что-то ты не так переводишь.
— Верно перевожу. «Гарде» по-французски значит «беречь», а «роб» — «платье», а потому гардероб, как я понял, означает нужник.
— Гийом, ты не задерживайся. Догоняй! Дело прежде всего! — приказал капитан.
Гвардейцы покинули зал. Копылов, вытащив из-под плаща мешок, наполненный снедью, и попросив Сергия подержать его, бегом устремился к указанной цели.
Вернувшись, объявил, что весьма доволен посещением нужного для всех помещения.
— Кабинка-то удобна. Выступом этак нависает, и всё-то внизу видно. Сиденье из дерева. Кувшин там и бадья с водой, а ещё листья, то бишь, лопухи сложены, — усмехнувшись, он пришёл к интересному выводу: — Вона как! Теперь понятно, почему, прежде чем завалить королеву, ей говорят «гарде». Например, в шахматах.
Пасмурное небо по-прежнему навевало гнетущую тоску, но радовал порывистый ветер. Человек средневековья понял бы этот знак свыше как надежду на прояснение в небесах и непременно помолился бы. Среди гвардейцев никто не молился, как давно заметил капитан. Исключая, конечно, Сергия, да и тот только единожды бился головой об пол, и очевидно, то моление можно было бы объяснить, да и объяснения не нужны: все в тот момент испытывали отчаяние. Внешний замковый двор между донжоном с пристроенным домом и окружающей стеной поражал огромностью своего пространства. Приземистая банька, построенная на краю этого пространства, была практически не видна из-за насыпного вала землицы вокруг бани, что образовался в процессе строительных работ.
Капитан с грустью глянул на бывший гостевой дом. Кое-что извлекли из-под завалов. Быстро местная челядь затушила пожар! Рад-радёхонек был бывалый солдат, когда нашёл свой намокший сидор. Копылов обнаружил единственный уцелевший подсумок, где было-то всего два рожка. Увы, все ППШ и шмайсеры, кроме того, что остался у Копылова, пришлось закопать. Слава богу, что никого не задело при взрывах боекомплектов. Мушкеты, к удивлению капитана, нашли в целости и сохранности.
Чтобы отвлечь себя от грустных мыслей, командир воскликнул:
— Всё ж добился своего! Решился князь Иван на возвращение в Треву. Пойдём с ним и погоним немцев. Освободим западных славян!
— На хрена нам это надо, капитан? — с дрожью в голосе спросил Сергий
Любой бы из тех Иванов, кто помнит своё родство, психанул бы на месте Ивана Белова, но его имя дано было ему по настоянию родной матушки, и крещён он был по её желанию, и остался он в неведении о своём истинном имени, что мог бы дать ему отец. Возможно, двойственность его внутреннего мира или, вернее, духовное наследие и воспитание, полученное от язычника и христианки, приучило его думать и сохранять хладнокровие. Такая двойственность, может быть, и хороша для размышлений человека, пришедшего к атеизму, во время отдыха после боя, но в критических ситуациях им руководила иная сила, для которой он, хотя и имел множество определений, связанных с честью, присягой и традициями, но так и не выбрал единственного и самого верного.
— Если не желаешь, можешь катиться на все четыре стороны! Удерживать не буду. Только ответь мне на один вопрос: твои предки-старообрядцы помнят, откуда в Сибирь пришли? Или как все — вспоминают лишь два-три поколения прадедов?
— Мои помнят. Многое помнят, аж до времён Алексея Михайловича. Из Устюга бежали мои предки.
— А в Устюг откуда пришли?
— Отец сказывал, из-под Новгорода Великого.
— А в Новгород?
— Спроси, чего полегше, капитан.
— Новгород-то Великим был, но не вечным. Строили его и жили там те, кто смог прийти с Запада. Западные славяне. Тех, кто не смог прийти, тех порезали или онемечили. Дело твоё: можешь плюнуть на наше дело. Иди, спасай свою душу и чистую веру.
— Не кипятись, капитан. Ты обо мне ничего не знаешь, кроме моего имени. Я ж тебя никогда не подводил. Ну, не знаю о западных славянах. А ты меня готов к стенке поставить!
— Такого не говорил и не думал. Не твоя вина, что ты не знаешь истории. Нам Якун только что рассказал, откуда есть, пошла русь. Неужели не понял.
— Не понял. Гундосит сильно.
— Навостри слух. В их речи много носовых звуков. Копылов отворил дверь баньки, и сразу повеяло родным чистым духом. Белов нашёл подходящий уголёк, и, устроившись у оконца, начал быстро рисовать на листе пергамента как угольком, так и пальцами, моментально почерневшими от угля. В считанные мгновения он выявил характерную форму головы чертовки, высветляя хлебным мякишем надбровные дуги, щёки.
— Эвона как! Це ж та дiвчина-царiвна! — воскликнул Копылов. — Кто ж тебя так научил рисовать, капитан?
— Недолго учился, всего-то год. Русаков Николай Афанасьевич учил меня. Великий русский художник.
— Что-то не слышал о таком. И в Третьяковке такого нет. Жил почти рядом и частенько там бывал, — сказал Сергий.
— Эвона как! — вслед за Копылов насмешливо произнёс Белов. — А мы-то думали, что ты из таёжного скита носа не высовывал.
Командир прищурил глаза, глядя на свою работу, и вновь продолжил рисовать по памяти личико таинственной чертовки.
— Хорошо! — на вологодский манер произнёс Копылов, — Дрянь к дряни, а талант к таланту липнет.
— Какая-то сволочь донесла на учителя, — в голосе Белова была слышна нескрываемая горечь и боль утраты дорогого ему человека, — Оклеветали и арестовали его как врага народа. Слух прошёл, что в самые первые дни войны расстреляли Николая Афанасьевича.
Дверь баньки распахнулась наружу — и влетел запыхавшийся Илья.
— Таащ капитан, на минутку отлучусь. Свидание Ярославе назначил. Сувенир подарю.
— Разрешаю, но только на минутку, не боле.
Счастливый Геруа убежал, и не прошло двух минут, как капитан пожалел о разрешении, что выдал бывалому солдату: в баньку ввалились два рыцаря, отец и сын, в полном рыцарском облачении. Пришли учиться военному делу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
