Он хотел улыбнуться — не зря, получается, шли в атаку, но тут острая боль навалилась с новой силой. Теперь основной её удар был направлен в самое темечко. Как результат в голове все вновь перемешалось, а само хранилище разума, как ему показалось, разлетелось на тысячи мелких кусочков.
Однако он не умер и даже во тьму беспамятства не провалился. Невыносимая острая боль как накатила, так же резко откатила и, подобно катастрофическому цунами, обезобразившему участок берега до неузнаваемости, оставила после себя кучу разрозненных воспоминаний.
Он увидел совсем еще юное девичье лицо, с милым вздернутым носиком и синими глазами необыкновенной красоты, пухлыми губками и ямочками на щеках. "Виола, — услужливо подсказала память, — Виолетта Бастиан, дочь начальника учебно-тренировочного лагеря ордена Огненной Чаши". Магического ордена, между прочим.
И тут до сознания человека дошло, что он чародей, и что избавиться от невыносимой боли, терзающей весь его организм, для него пара пустяков. Отработанным до автоматизма приемом он попытался поставить ловчую сеть, чтобы зачерпнуть из окружающего пространства необходимую для своего восстановления магическую эманацию. Но неожиданно, будто на непробиваемую каменную стену наткнулся. Подергался туда-сюда, никакого эффекта. Окружавшая его "стена" оказалась, скорее, несокрушимым коконом. Попробовал скользнуть в Астрал — тот же самый эффект, точнее, никакого эффекта.
Осознав свою полную беспомощность, Фаррук запаниковал, как запаниковал бы обычный человек, лишившийся в одночасье зрения или слуха. И все-таки он был воином, а воины, как известно, не должны поддаваться паническим настроениям. Фаррук попытался обуздать разбушевавшиеся эмоции. С великим трудом ему это все-таки удалось, но на смену панике накатила ужасная тоска, хоть волком вой. Тоска усугублялась тем, что до сознания чародея начало доходить, его теперешнее положение. Вне всякого сомнения, он оказался в плену и с ним поступили так, как поступают с пленными магами во всех армиях мира — надели на шею специальный обруч, тем самым отрезав его от всех внешних источников энергии, а также, внутренних резервов организма. Теперь он не маг — обыкновенный человек, не способный ни к какой волшбе, даже самой примитивной.
Тут перед его внутренним взором появилась пугающе реалистичная картина: он скачет на лошади и пытается установить несложное заклинание воздушного щита, чтобы прикрыть им себя и нескольких кирасир, улепетывающих прочь от превосходящих сил противника. Далее раздался оглушительный вой, и неподалеку от него упало что-то круглое, вращающееся с огромной скоростью. Затем яркая вспышка, он и его лошадь воспарили едва ли не в заоблачные выси. В завершение, сокрушительный удар обо что-то большое и твердое и все, больше он ничего не помнил.
"Ага, понятно, рядом разорвался артиллерийский снаряд, мне и моему коньку крепко досталось. А может быть, это была лошадь? Вот же засада, даже масти скакуна не помню. Кажется, чалый… Точно — серый с рыженой"
Юноша криво усмехнулся — ситуация швах, а он всякой ерундой голову забивает. Странная штука сознание, вроде бы всю жизнь занимаешься его развитием, дисциплинируешь посредством специальных упражнений, а оно нате вам: "какая масть у лошади?", или еще что-нибудь в этом духе. Интересно, как там остальные парни? Успели убраться восвояси? Однако шороху они навели знатного — минимум на полчаса задержали переправу вражеского войска. Дай боже, чтобы их труды оказались не напрасными.
Не открывая глаз, юноша прислушался к долетавшим до его ушей звукам. Канонады и ружейных выстрелов не слышно. Человеческие голоса, ржание лошадей, удары кузнечного молота и множество разных иных шумов, определенно указывающих, что в данный момент он в армейском полевом лагере, кажется, в замкнутом помещении. Судя по негромким стонам, тяжелому дыханию и хрипам окружавших его людей, а также специфическому запаху лекарств, крови, мочи и фекалий, это помещение, не что иное, как передвижной военный госпиталь.
Наконец набрался сил и открыл глаза. Темно, как у тролля в заднице безлунной ночью. Испугался было, что в результате взрыва и последующего падения он лишился глаз. Однако вскоре мрак слегка рассеялся и через небольшое окошко, расположенное высоко от пола под самым потолком, он увидел несколько мерцающих светляков. Звезды — хоть и не сразу, но все-таки сообразил Фаррук. Значит, зрение в норме. На дворе действительно ночь, поэтому так темно.
Сей глубокомысленный вывод весьма обрадовал юношу. Лишиться глаз, находясь в стане противника, не самый лучший вариант. Впрочем, сам факт пленения и магический ошейник, также не есть хорошо. Вообще-то даже в самом бедственном положении наш герой всегда был склонен искать повод для оптимизма. И таковой тут же отыскался: тот факт, что на мага нельзя надевать ошейник абсолютного подчинения, превращающий разумное существо в тупоголовую полностью лишенную инициативы куклу, очень даже порадовал Фаррука. Будь он обыкновенным гражданином, ему бы без промедления надели означенный предмет на шею и без долгих колебаний отослали бы в угольные, медные или какие-нибудь еще шахты махать кайлом и катать тележки. А могли продать на острова плантаторам — там бы он уж точно долго не протянул. При сложившихся обстоятельствах у него нет его Силы, но есть разум.
А пока его состояние оставляет желать лучшего. Вновь накатила слабость, закружилась голова, и молодой человек впал в тревожное забытье.
В следующий раз Фаррук проснулся, когда на улице стоял яркий солнечный день. Обнаружил он себя в большом сарае, лежащим на сколоченном из досок жестком ложе, застеленном набитым соломой матрасом под грубым шерстяным одеялом. Рядом на таких же топчанах и под такими же одеялами маялись около двух дюжин раненых. Свои ли это или чужие, юноше не было интересно. Тело по-прежнему болело, и ему было не до задушевных разговоров с кем-либо.
Как только он открыл глаза, в поле его зрения нарисовался какой-то усатый мужчина лет сорока пяти с представительным животиком и в белом халате. Здешний лекарь — после минутного размышления сообразил пленный маг. Столь долгое осмысление, казалось бы, очевидного факта было вызвано ужасной головной болью.
Доктор оказался человеком общительным. Он что-то громко и быстро говорил сопровождавшим его двум сестрам милосердия, потом обратился к Фарруку, но, тот, как ни старался, ничего не понял из сказанного. Вроде бы по отдельности каждое слово понятно, но вместе они никак не желали складываться во что-то осмысленное.
Не добившись ответа от больного, доктор прощупал его пульс, потрогал лоб и, осмотрев тщательным образом, глазное дно сделал заключение:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
