в ночной темноте отчетливо виднелась застежка пояса для чулок.
Лили в смятении развернулась и тут же налетела на кудрявого незнакомца из ратуши.
– Знаете, что говорят про этот старый дуб? – спросил он.
– Нет.
– Если съесть его желудь, то можно загадать желание и на один день превратиться в кого хочешь.
– И почему же так говорят?
– Потому что это правда. – Он взял Лили за руку и повел к садовой скамейке.
Выяснилось, что он художник и зовут его Хенрик Зандаль. Недавно он выставлял серию своих картин, квадратных холстов с изображением рыб Северного моря: палтуса, ершоватки, обыкновенной морской и неуловимой длинной камбалы. Грета была на этой выставке. Как-то раз она вернулась домой, бросила ключи, сумку и с порога заявила Эйнару: «Никогда еще не видела ничего подобного! – Глаза у нее горели от восторга. – Тебе непременно нужно на это посмотреть. Вообрази: я просто влюбилась в портрет трески!»
– Вы пришли с кем-то? – поинтересовался Хенрик.
– С женой кузена.
– А кто ваш кузен?
Лили назвала имя.
– Эйнар Вегенер? – переспросил Хенрик. – Ясно.
– Вы с ним знакомы?
– Нет, но он хороший художник. Лучше, чем о нем большинство думает. – Хенрик помолчал. – Вы наверняка знаете, что многие в последнее время считают его старомодным.
Эйнар впервые почувствовал, как перевернулся мир после того, как он принял образ Лили. Он мог исчезнуть, просто надев через голову камисоль с кружевными фестонами. Эйнар мог спрятаться от общества, подняв локти и застегнув на шее замочек тройной нитки испанского жемчуга. Мог уложить длинные шелковистые волосы так, чтобы они обрамляли лицо, и склонить голову набок, словно пылкая юная дева.
А потом Хенрик взял Лили за руку. Жесткие, как проволока, волоски на его запястье испугали ее, ведь единственная рука, которую она когда-либо держала в своей, принадлежала Грете.
– Расскажите мне о себе, Лили, – попросил Хенрик.
– Я получила имя за сходство с цветком.
– Почему девушки все время говорят подобную ерунду?
– Потому что это правда.
– Я не верю девушкам, когда они сравнивают себя с цветком.
– Даже не знаю, что еще вам сказать.
– Начнем с того, откуда вы приехали.
– С Ютландии. Из маленькой деревни под названием Синий Зуб. Она стоит на болоте. – Лили поведала Хенрику о полях, засеянных люцерной, о граде, способном пробить стену сельского дома.
– Если бы я предложил вам съесть желудь, кем бы вы хотели стать? – спросил Хенрик.
– Понятия не имею, – сказала Лили.
– Тогда хотя бы загадайте желание.
– Не могу.
– Хорошо, не загадывайте. – И Хенрик принялся рассказывать о польском князе, который на один день освободил всех женщин от работы, – в него он и хотел бы превратиться.
Лили вдруг поняла, что уже очень поздно. Стояла глухая ночь. Поднялся ветер, и старый дуб склонял к ним свои ветви с листьями-ушами, словно подслушивал их разговор. Луна скрылась, и вокруг сгустилась темнота, лишь из дверей ратуши лился золотой свет. Взяв Лили за руку, Хенрик поглаживал пухлую подушечку у основания ее большого пальца, однако ей казалось, что и рука, и палец принадлежат кому-то другому, что кто-то другой стал Лили.
– Почему же мы не встретились раньше? – произнес Хенрик, дрожащими пальцами теребя нитку на обшлаге своего рукава.
Лили услышала смешок Эйнара, короткое хихиканье, заключенное в воздушный пузырь. Внутри пузыря слабо чувствовалось кислое дыхание Эйнара. Эйнар потешался над неуклюжими попытками флирта со стороны другого мужчины. Говорил ли он сам Грете такие нелепости? Вряд ли; Грета немедленно велела бы ему прекратить нести чушь. Она бы тряхнула серебряными браслетами и, закатив глаза, сказала: «О боже, хватит!» Она бы пригрозила, что встанет и уйдет из ресторана, если Эйнар не перестанет сюсюкать. Она бы резко переключилась на пикшу, что лежала перед ней на тарелке, и не произнесла бы ни слова до тех пор, пока от пикши не осталась бы одна голова в лужице маринада. А потом Грета поцеловала бы Эйнара и увела домой.
– Мне нужно найти Грету, – сказала Лили.
Со стороны гавани потянулся туман, и Лили озябла. Именно эта мысль пришла ей в голову: ветер холодил обнаженные руки Лили, не Эйнара; Лили чувствовала, как сырой воздух пробегает по едва заметной дорожке волос от затылка к шее. Внутри, под шифоновым платьем, тонкой сорочкой и, наконец, под шерстяными кальсонами на завязках Эйнар тоже начинал мерзнуть, но так, как мерзнешь, глядя на человека, раздетого в мороз. Он осознал, что у него и Лили есть нечто общее: пара голубовато-серых легких; сердце, то бьющееся, то замирающее; глаза, часто красные от усталости. А вот мозг, казалось, был разделен надвое, как половинки грецкого ореха: отдельно – его, отдельно – ее.
– Передайте Грете, что я провожу вас домой, – сказал Хенрик.
– Только при условии, что мы расстанемся за углом Вдовьего дома, – ответила Лили. – Возможно, Эйнар еще не спит, и ему вряд ли понравится, если он увидит меня наедине с посторонним мужчиной. И он, и Грета засомневаются, достаточно ли я взрослая, чтобы жить
