— Это Каман… — ответил ей спутник.
Они вышла к Гумисте со стороны Камана.
— Наши, — увидела ползшую вдоль реки «зушку».
Таких изобретений у грузин не было.
Кое-как спустились с ранеными, отыскали брод, перешли реку. Голодных и мокрых, промёрзших до костей, их отправили приходить в себя в дом престарелых. Здесь к Лиане в комнату зашла Наташа. Они обнялись, истосковавшись после долгой разлуки.
Сразу заметили изменения:
— Что ты так осунулась? — проговорила Лиана. — Неужели и я такая старуха?
— Да что ты, Лианочка! Ты у нас всегда как огурчик. Даже после Северного полюса…
— Да уж… — при одном упоминании о холоде её трясло.
— Чуть пополнела…
— Накачалась.
Напились крепкого чая с мёдом — пасек в горах было предостаточно, наговорились.
Наташа сказала: — Лиана, ты знаешь, мне что-то не по себе. Чувствую, то ли крыша едет, то ли что ещё. Не знаю, сколько выдержу…
— Что ты, Натулечка! Ты же у нас самая-самая… Ты пример, как надо держать себя. Я вот тащила парня, а думаю: на фига я тащу? А тащила. Кричат: «Мурану плохо, надо сделать укол!» У меня пальцы растопырены. Ледышки.
Не могут ничего. И парень не может сумку открыть. И я подумала: «Пусть нас заморозят, как Карбышева… Но мы всё равно не сдадимся. Так и останемся ледяными столбами грузин пугать».
— Ты права… А когда через день Лиана сказала: «Мне надо к своим…» — Наташа попросила её: «Останься! У меня Лялька ушла…»
— А кому я оставлю своих ребят? Они ведь ждут…
— Я понимаю, понимаю, прости…
— У тебя есть друг, — Лиана намекнула на Воронежа.
Теперь за Наташей тенью ходил Воронеж, боясь, как бы с ней ничего не случилось. А та не знала, отвадить «ходячий хвост», чтобы не вызывать лишних разговоров, или плюнуть на всё и уже не прогонять от себя мужчин?
8
Лиана могла задержаться на Камане, заняться своими ранеными, которых вынесли с Ахбюка, дождаться, пока соберутся домой спустившиеся с ней с горы парни, но её гнало в батальон. Быть может, распекало чувство вины, что бросила одного раненого на Ахбюке, что сломя голову убежала. Быть может, потому, что потом на Ахбюке сгорел вертолёт с десантом. По чьей-то глупости бросили десант в пекло врага. И это тоже тенью лежало на ней… Ни свет ни заря она вышла с Камана. Дорога предстояла не короткая — в обход через Афон добираться до дач. Сначала ей повезло. С ранеными уходил «Урал», и её подвезли.
Она ехала и по привычке успокаивала ребят:
— Всё выдержим! Родненькие… И вы выздоровеете.
Потом пересела в подвернувшиеся на подъезде к Афону «Жигули». Видела разбросанные по обочинам кресла и говорила:
— Не хватает машин, чтобы раненых вывезти…
— Что ты сказала, что? — спросил длинноволосый, похожий на хиппи, водитель.
— А что, не видишь? Сколько покидали! От жадности — увезти не могли…
Длинноволосый поглядывал на матерчатый «лифчик» Лианы, на котором висели две гранаты, на сзади сидевшего второго волосатика-хиппи, перед носом которого маячило дуло автомата Лианы.
— Вы с Камана?
— Нет, с Ахбюка, — ответила медсестра.
— Шрому скоро возьмут? — Не знаю… Но возьмут.
«Хиппи» переглянулись:
— Хорошо б!
— А не хочет ли наша попутчица, — спросил водитель, — с молодыми людьми кофе попить?
— А мы кофе не пьём, не курим, и вообще мы не понтовые! — вспомнила дежурную фразу.
— А мы — понтовые!
— Останови машину! — сказала Лиана.
Повернулась к водителю, увидела на заднем сиденье навалом ковёр, видик, сервиз.
— Ещё чего!
— Говорю, высади, — сказала медсестра. — Я с другими поеду!
— С кеми это другими?..
— Кто не занимается вот этим, — глянула на заднее сиденье.
— А мы…
Лиана приоткрыла дверцу и хотела вылезть на ходу, но в следующее мгновение почувствовала, как её шею обхватили рукой, — она затылком упёрлась в дуло автомата, как сверкнуло в глазах от удара в лицо — сорвали с «лифчика» гранаты, как вытащили из машины — упала спиной на землю, как лягушкой растягивали за ноги — из последних сил отбивалась, как укусила что-то сальное — округу разорвал дикий крик, как с возгласом «Автомат заел!» потемнело в голове — её прикладом ударили по темени, как сквозь свист в ушах слышала: «Готова! Не фиг пулю тратить!» Не помнила, как пришла в себя, как трясло не то от шока, не то от озноба, как ныло тело, как тошнило, как, хватаясь за ветви, поднималась…
Её душило… Жизнь отдавала ради других, а другие… обошлись с нею, как с последней шлюхой… Но ведь и шлюху не бьют! Смотрела в темноту. Темнота не отвечала.
Смотрела в даль — её только обдавало прохладой… Смотрела и не верила, что такое возможно. Возможно с ней. С Лианой. С той, которую любой из их батальона готов носить на руках, а не то что бы вот так, по-скотски…
В душе творилось что-то невообразимое… В ней что-то ломалось… Она замерзала, и вместе с тем нет. Ей было не холоднее, чем тогда, на Ахбюке. У неё жгло между ног…
Если бы подонки оказались рядом, она разгрызла бы каждого на мелкие кусочки! Потрогала щёку — больно… Глаз — ноет. Шея… Ноги — их словно истолкли. Выломали…
Она не знала, куда ей ступить: на дорогу, чтобы идти, но тогда куда, или в кусты, чтобы спрятаться? Или, может, сразу к обрыву, чтобы одним махом покончить с собой… И одновременно с мерзким… Отвратительным… Она ступила вперёд. Ударилась обо что-то тяжёлое. Это был автомат. Но она не поняла. Натыкаясь на ветки, царапая лицо, цепляясь за колючки, не то шла, не то качалась… Потом упала в грязь. Лежала… По ней палкой постучала немая. Подняла, как мешок. Потащила во двор.
Плеснула в корыто воды. Бросила сарафан.
Лиана только тут начала осознавать, во что её превратили.
9
Несколько дней приходила она в себя у абхазки, которая потеряла дар речи, когда узнала о гибели трёх своих сыновей.
Куда теперь? Лиана вышла от немой. На дачи? Но её спросят, откуда синяки. Почему избита. Начнут докапываться. Кинутся ловить подонков. Перебьют.
Ещё не тех… Тревожил и другой вопрос: сможет ли смотреть в глаза парням? Не станут ли эти твари преградой между ею и ребятами, не остановится ли, когда кого-то ранят, и она не кинется на помощь — ноги прикуёт к земле… Не домой ли, в Афон? Но что скажет соседке? Что — знакомым? «Куда?..
Куда?» — ревело внутри.
Впереди тянулась дорога… И она пошла. Пошла в Гудауту. А куда в Гудауте? К Наташиной маме… Шла, а вслед слышала пересуды: «Мне такой невестки не хватало…» Ещё бы! Её вид отпугнул бы даже сильно пьяного. А внутри кричало: «Что вы знаете обо мне!..»
Всеми клеточками организма Лиана чувствовала, как тяжело иногда бывает женщине.
Неля Борисовна увидела Лиану и сразу всё поняла. Поняла, что с подругой дочери случилось несчастье. Она не стала расспрашивать, что и как, как не расспрашивала её немая, не стала выяснять подробности, а только отвела в комнату дочери, потом нагрела воды, чтобы Лиана оттаяла, смыла нечисть… Она не отпускала Лиану от себя ни на шаг. Вместе с ней ходила в укромное место на берегу, где та «солилась» в морской воде и никак не могла «насолиться». Готовила примочки — синяки быстрее обычного рассасывались, но остался шрам на носу.
А потом сказала:
— Будешь работать у нас в столовой… — Но я хочу в батальон! — ответила Лиана.
— Какой тебе батальон, когда ты так…
— Да, да… — слёзы выступили на глазах Лианы.
— Я с кем-нибудь передам, что тебя оставили в Гудауте. Помогать…
— Разве поверят?
— Поверят, кому надо… Лиана осталась у Нели Борисовны.
На кухне её приняли как свою. Она не чуралась любой работы: мыла посуду, чистила картошку, разносила еду на подносах, как не стеснялась никакой работы медсестры. При случае съездила в то место, где её выкинули из «Жигулей», хотела найти автомат, но кроме матерчатого «лифчика» — уже без гранат — ничего не нашла. Мародёры или кто другой забрали оружие.
10
Батальон Лианы, как штрафников, прямо по минному полю снова погнали на Ахбюк. Штрафников — потому что посчитали, что по их вине сгорел вертолёт и уничтожили на Ахбюке десант. Если бы батальон удержал гору, десант бы попал к своим, а не в окружение гвардейцев.
Теперь батальону следовало подняться на гору и держаться маршрута на развилку дороги Сухуми — Шрома, чтобы перекрыть путь из Сухуми, откуда грузинам могла прийти поддержка.
Батальон перешёл вброд Гумисту, поднялся на Ахбюк. Люда и Анатолий теперь держались друг друга. Лианы с ними не было: она в это время ещё находилась на Камане.
Пошли по минному полю. Многие наткнулись на мины, многих ранило.
Люда запомнила, как подорвался бородач. Кинулась к нему напрямую, потому что вокруг минное поле и не знаешь, где под листвой мина, а где её нет. Подбегает к бородачу. У него нет полноги, кожа с мясом торчит и болтается, сапог на дереве висит. Он весь в крови, дёргается и кричит.
