Получила.
– Прости, дорогая, – Макэйо Длинный Шип говорил ласково, – но я не могу взять тебя с собой, как не могу остаться. Я буду помнить о тебе, обещаю.
Торхилд не поверила: за четыре с лишним года она научилась читать его ложь, но не обиделась. На Макэйо сложно было обижаться. Он же заставил ее переодеться и сам, встав на колени, завязывал шнурки на ботинках.
Он вложил нож в руку, тот самый, которым Торхилд так себя и не убила.
Он собрал мешок, положив вяленое мясо, хлеб и флягу с крепким вином, которое прежде не разрешал пробовать.
Он заплел косу и, поцеловав в щеку, сказал:
– Из города уходи сразу.
– Из какого города?
– Не знаю. Она не говорит.
Она – это королева Мэб, которую Торхилд видела лишь однажды. Памятью о той встрече остался белый шрам на шее, благо лишь один, но Макэйо он очень расстраивал. И сейчас, сев рядом, он водил по шраму когтем:
– Но в городе будет опасно. Поэтому не вздумай задерживаться. Я знаю, что тебе захочется. Ты давно нигде не была… ты же понимаешь, что это для твоего же блага. Сюда она не совалась, но не забыла…
В тот раз они с сестрой кричали друг на друга. Тора слышала сквозь боль его нервный, злой голос и ее мягкий, ласковый, уговаривающий. И Тора очень боялась, что королева уговорит брата.
Или убьет: никто не смел перечить королеве Мэб.
Обошлось.
И позже Макэйо пришлось уехать, надолго… тогда, кажется, Торхилд впервые стала ждать его возвращения не с ужасом, а с затаенной надеждой. Дни считала. Боялась, что шрам, тогда не белый, а жуткий, розовый и вспухший, отпугнет его.
А он привез букет ромашек, васильков и колокольчиков, серебряную клетку с говорящим попугаем и еще ожерелье из опалов. Мамино. Ему тоже нашлось место в сумке.
– Я поставлю на тебя защиту. – Макэйо рисовал на коже руны соком ежовника, бесцветным, но обжигающим. – Только, боюсь, надолго ее не хватит. Поэтому, родная, как только окажешься на месте – беги. Это твой единственный шанс.
– От кого бежать?
– Просто беги. Ты же найдешь дорогу домой?
Вот только дома ее не ждут. Дядя думает, что Торхилд мертва, и совсем не обрадуется ее появлению. Скорее всего, даже поступит именно так, как следует поступать в подобных ситуациях.
Честь рода важнее жизни.
– Глупости. – Макэйо тоже успел ее изучить. – Нет ничего важнее жизни. Оставь пафосную чушь кликушам. Не стоит умирать из-за чести, долга или любви. Пока ты дышишь, ты можешь отыскать новую любовь. Или понять, что долг был не столь важен, а те, которые кричат о чести, весьма часто сами ее не имеют. Поэтому пообещай, маленькая псица, что постараешься выжить. Что бы ни случилось, но ты постараешься выжить.
Ему было сложно отказать, особенно глядя в глаза, светло-зеленые, как молодой лист папоротника.
– Вот и умница.
Его поцелуй – первый за последние два с половиной года, прощальный – был нежен. Проведя большим пальцем по губам, словно стирая след от этого поцелуя, Макэйо добавил:
– Я действительно буду о тебе помнить.
Он сам вывел Торхилд из комнаты и передал на руки альву в золотом панцире, добавив пару слов на высоком алири. Торхилд не поняла, но ей показалось, что Длинный Шип просит о чем-то. Она стояла, сжимая обеими руками сумку, и ждала.
– Закрой глаза, – велел сопровождающий.
И она подчинилась.
А когда открыла, то обнаружила, что стоит не в дворцовом коридоре, но… где?
Стены. Запахи. Свет и снова запахи. Так много, что голова идет кругом. И Торхилд чихает, пытаясь справиться с собой же.
– Ворота там. – Жесткие руки развернули ее, указав на серую стену. – Беги.
Торхилд не могла. Она стояла, озираясь, не в силах справиться с растерянностью и страхом.
– Беги же! – Сопровождающий ударил по лицу. – Быстро!
И она вспомнила. Побежала, пытаясь уйти от альва и той неведомой опасности, которая вскоре перестала быть неведомой… Не следовало оставаться в лесу на ночевку. И задерживаться рядом с городом. Прав был Макэйо: бежать. Пока есть силы, пока есть шанс сохранить жизнь, пусть и крохотный, но бежать.
Она бежала…
И стрелы подгоняли, напоминая, что будет больно. А Тора боится боли.
С детства. И бег длился долго, кажется, вечность. До того самого дерева. До молодого пса, вынырнувшего вдруг из леса… и райгрэ, который появился, когда Торхилд уже перестала надеяться… Она еще решила, что первозданная жила послала ей спасение.
И попросила о защите.
Она ведь не знала, кто он.
Виттар Бешеный.
Чудовище в любом из обличий.
Он вырезал целые деревни. И вывел жилы к белокаменному Айонору, выпустив пламя на городские улицы. Он устраивал дикую охоту. И убивал своих же, едва лишь заподозрив в предательстве.
А теперь он имел полное законное право распоряжаться жизнью Торхилд.
Дядя, наверное, рад будет… все само решится, без его участия.
Должно было решиться.
Тот, кто стоял рядом с Торхилд, не собирался ее убивать. Не сейчас, во всяком случае. Почему? Он разглядывает ее, как… как Макэйо. Хочет того же?
Да. Пожалуй.
Ждет. Дает ей иллюзию выбора? И если ответить на молчаливый вопрос, который Торхилд читала в светлых глазах, то она получит шанс.
Макэйо сам говорил, что мужчины мягче относятся к женщинам, с которыми делили постель. И если так, то надо просто ответить. Движением. Словом. Хоть как-то. Но ей слишком страшно, и единственное, на что Торхилд способна, – смотреть в эти светлые глаза, думая, что на самом деле умирать не так и больно…
Если не больно, то ладно.
– Встань, – попросил райгрэ, и Торхилд поспешно поднялась.
Он был так близко.
И оказался еще ближе. Торхилд отступила бы, но некуда – сзади стол. А сбоку – кресло. Побежит и…
– Не бойся. – Ее повернули спиной, и холодные металлические когти коснулись шеи. – Не шевелись, пожалуйста.
Даже если бы и хотела, не смогла бы. Тело Торхилд больше ей не подчинялось.
– А дышать можно и даже нужно. – Теперь его руки лежали на плечах Торхилд.
И вновь она подчинилась, пытаясь сосредоточиться на дыхании.
От райгрэ исходил резкий запах – мускуса, железа и камня. Вожака. Сильного и молодого. Он же, наклонившись, уткнулся носом за ухо и просто стоял. Горячее дыхание щекотало шею, и Торхилд подумала, что, наверное, ему совсем не сложно будет эту шею перекусить. Одно движение челюстей и… как с тем лучником, от которого ошметки остались.
– Я запоминаю твой запах, и только, – пояснил он. – Потерпи еще немного.
Торхилд кивнула и сумела не потерять сознание, когда его язык коснулся уха.
– Вот так. – Ее развернули. – Ну-ка посмотри мне в глаза.
Она смотрела, но от ужаса ничего не видела.
– Неужели я настолько страшный?
Надо ответить, но сил нет.
– Успокойся. – Торхилд вдруг обняли и прижали к груди. Теплая ладонь легла на голову. – Я не причиню тебе вреда, клянусь рудой. И никому не позволю.
Он уговаривал Торхилд, мягко, ласково, и по голове гладил, и шептал, что в его доме безопасно, что никто не посмеет ее оскорбить, что дядя при всем желании до нее не доберется, а он желает, не понимая, что война многое изменила.
И вообще не должны маленькие девочки воевать.
Торхилд выжила, и это говорит лишь о том, что она сильная и умная. А значит, с остальным справится…
Он, конечно, альвов ненавидит, и доведись встретить Макэйо, убил бы не задумываясь, но он не настолько безумен, чтобы ненавидеть еще и Торхилд. Почему-то показалось – голос дрогнул слегка.
Не она виновата перед родом, но род перед ней – не сумел защитить, а теперь свою слабость прикрывает вымышленным ее позором.
Нет, страх не исчез, но отступил, стал не таким всепоглощающим.
– Простите, райгрэ, – прошептала Торхилд, когда к ней вернулся дар речи. – Этого больше не повторится.
– Все хорошо, – с нажимом повторил Виттар Бешеный, стирая с ее щеки слезу. – Но из дома не выходи. В городе сейчас небезопасно.
Почему? Другие думают иначе? Или дело в дяде?
– Да, райгрэ.
Он почему-то вздохнул… небось уже раскаивался в неосторожном обещании.
– Завтра я познакомлю тебя с домом и слугами. Начни, пожалуйста, с кухни. В последнее время там окончательно забылись. Будь добра, напомни, что еда должна быть горячей и желательно вкусной. Когда-то Тиора умела готовить. Постарайся возродить в ней это умение. Если вдруг это окажется слишком сложно для нее, передай, что найти другую повариху не проблема.
Значит, райгрэ не шутил, предлагая Торе заняться домом.
Хотя с поварихой он, конечно, поспешил. Мама говорила, что хорошие поварихи на вес золота… впрочем, судя по тому, как готовили здесь, кухня и вправду нуждалась в переменах.
И не только кухня. Весь особняк был крайне запущен, почти заброшен, и, честно говоря, Тора слабо представляла, с чего начать. Получится ли у нее? Получится. Она ведь хочет остаться в этом доме.
Не подкидышем, пригретым из милосердия.
Не редкостью, которую берегут по привычке.
