Перемахнув заборчик, я встал снаружи, примериваясь, куда спрыгнуть. И тут кто-то ухватил меня за рукав: дескать, не порти шоу, паря, а вдруг все ж полыхнет? Не глядя, я крутанул рукой назад, поймав наглеца в болевой захват. Однако суставы крушить не стал: он ведь не нападал, – просто отпихнул прочь, подальше в толпу. И даже на лицо не взглянул – зачем?
Сбежав по крутому склону, я продрался через заросли к машине, сквозь разбитое окно заглянул внутрь. Водила оказался один – совсем еще молодой парень, довольно смазливый, шикарно выраженный. Обмякнув на ремнях, он висел вниз головой. Лицо окровавлено, хотя повреждений не видно, а кровь натекла скорее всего с груди. Она и сейчас сочилась из раны – едва-едва. Правая рука сжимала рацию, будто он говорил с кем-то в момент аварии либо пытался звонить уже потом. Кривые упругие стволы смягчили удар, иначе бы крыша вмялась в сиденья, – но водителя это не спасло. Возможно, после падения он еще жил некоторое время, но в такой позе и здоровый долго не продержится.
Сжав челюсти, я оглянулся на сосредоточенные лица, пялившиеся сверху. Ишь, вурдалаки! Им что, телеужасов не хватает?.. Кстати, надо уматывать отсюда, пока на душок не слетелись репортеры. Обычно-то они попроворнее копов. Работа у них, вишь, такая, как у навозных мух. А в роли дерьма на сей раз выступаю и я – скромный герой, поспевший к шапочному разбору.
Оставив мертвеца, я вскарабкался по осыпающемуся обрыву к дороге – никто даже не дернулся мне помочь – и вторично пронизал толпу, по-моему, еще разросшуюся. Загрузился в «болид», зло рванул с места, вдавливая себя в кресло. Та-ак, недурственно для начала. Не успел въехать в город, а уже столкнулся с первым убитым. Мальчонку ведь спровадили на тот свет! И кому он мешал настолько? Прикид-то у него богатый, и машинки такие в городе наперечет. Хорошо хоть, номера еще не вышли из обращения.
Через бортокомп я послал запрос Дворецкому и в ту же минуту получил ответ, невольно присвистнув: вот так-так!.. Тут были и фото, подтвердившие мои подозрения. И причина убийства нарисовалась: опасное родство. Папаша-то – из самых крутых. До Аскольда, правда, не дотягивает, однако и Семья, что под ним, имеет в губернии большой вес. А спайка в его разросшемся клане попрочней, чем у любого братства. Неохотно я набрал номер, произнес в микрофон:
– Сипай? Плохие новости. Передай Грабарю, что его меньшой разбился на седьмом километре магистрали.
– Насмерть? – прохрипели на том конце.
– Именно. Хотя, может, не сразу.
– Считаешь, случай?
– Похоже, заказ. У парня пробита грудь, в ветровике дырка.
– Снайпер, что ль?
– Откуда мне знать? Что видел, то говорю. А пулю ищите сами. И поспешите, пока не наехали копы!
– Принято, – Сипай вздохнул. – Мало старому проблем… А ты хитрый! Чего ж не позвонил напрямую?
– Нервы берегу. Мое дело прокукарекать.
– Хитрый! – повторил он. – Ну, бывай.
Насколько знаю, парнишка в общем-то безобидный… был. Ну разве иной раз сдернет с тротуара приглянувшуюся деваху – так сейчас это грех невеликий. Во всяком случае, шума никто не поднимал… Тогда за что? Впрочем, не мое дело.
Ближе к окраине машин прибавилось. Сам-то город невелик, однако уютен, а в прежние времена был сравнительно тих. Пока крутари не завладели здешним портом и не наладили выгодные связи с кем только можно, от западников до федералов. А потом и Алмазин, неизвестно с чего, перетащил сюда Двор, приведя с собой толпу чинуш, копов, сторожевиков, притягивая и привечая самую пеструю публику, вплоть до улыбчивых товарищей из КНДР. И образовался такой котел!..
Чем дальше, тем сильнее деформировался дорожный асфальт, нередко проваливаясь до земли. Окраинные дома и прежде не блистали, а сейчас пришли в полное запустение, лишившись хозяев. Как обычно на юге, многие кварталы тут смахивали на село. И вдоль шоссе тянулись глиняные заборчики вперемежку с белёными стенами одноэтажек, поблескивающих мутными окнами. Зелени хватало по обе стороны заборов – в этих широтах любят тень.
Сбавив скорость, я вырулил на крайнюю полосу и приоткрыл правое оконце, впуская здешние ароматы. А вместе с ними в кабину проник наружный воздух, окатив меня сухим жаром. Зато опасности не ощущалось. Где-то за дворами самозабвенно тявкала шавка, будто заведенная. Под одним из заборов я приметил кошку, облезлую и бесхвостую, крадущуюся по своим делам. В куче старого мусора копался угрюмый боров, брезгливо расшвыривая куски. Чуть погодя увидел и людей. На скамеечке, рядом с калиткой, расположилась аккуратная старушка и приветливо щебетала сама с собой, время от времени заливаясь счастливым смехом. Потом на дорогу выбежал замызганный оборванец и злобно погрозил кулаком вслед моей машине. Развелось, понимаешь, психов!..
Но вообще здесь было пусто. Многие растерялись, нежданно очутившись в Приграничье, и постарались убраться поглубже в страну. Раньше-то из-за каждого забора брехала собака, а вдоль дороги кормилась живность, от коз до гусей, – но теперь одичавшие слобожане слопали всех, кого сумели изловить. Даже голубей, похоже, приговорили, и только неудобоваримые вороны нахально каркали из тенистых крон. По-моему, их стало тут еще больше, словно бы и в этой экологической нише произошла смена состава. Выживает сильнейший, да? Всё, как у нас.
Затем пошли обжитые кварталы, хотя унылые и тусклые, где обитал «народ», подчиненный Двору. По улицам тут слонялись немногие – самый разгар рабочего дня, да и жарко, – однако в тенистых площадях-парках слонялись или дремали, точно в тихих заводях, «лишние люди», выброшенные на обочину жизни. Пока их скапливалось не много, но в прошлом году было куда меньше. А что станет в следующем?
Потом, ближе к центру, стали возникать нарядные строения, иногда целыми гроздями, – словно бы здешние дома, как и люди, все сильней разнились благополучием. В этих местах асфальт сиял свежестью, а народу крутилось больше. И тут еще не главные стремнины, просто пересеклись несколько губернских потоков, от поднимающихся торговых империй до обустраивающихся губернских структур. И городские власти, во главе со старым и искушенным в аппаратных сражениях мэром, еще удерживали оборону, несмотря на засилье Двора. Почему-то Алмазин не спешил их задавить – может, не хотел на свою голову лишних забот. У муниципалов даже своя полиция оставалась, хотя губернские копы явно преобладали.
Миновав суетливый центр, насыщенный учреждениями, торгпредствами, даже немногими пока посольствами, я въехал в район, населенный совсем иной публикой, вполне приноровившейся к новым условиям. В этих кварталах обычно тихо. Тут не осталось брехливых шавок, самозабвенно тявкающих у подъездов, и трескучих мопедов, на которых дурковатые подростки оглашали спящие улицы, и мощных динамиков, гремящих с подоконников, – их попросту расстреляли вооруженные ревнители безмолвия, иногда прямо из квартир. Но могли пальнуть и в окно за слишком позднюю или шумную гулянку. А зычные дворники, с раннего утра перекликавшиеся через улицы, сгинули как класс либо затаились. Тут не любили старых авто, взревывающих, дребезжащих, воняющих. И даже дети опасались слишком горланить перед домами. Мало ли у кого могут сдать нервы – а ну как швырнет гранату? Вольница!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
