Легкая улыбка тронула губы Мамочки К., она была довольна и даже горда, что Джарл принимает командование на себя.
— Тридцать лет назад Брэнт в меня влюбился. Я тогда была наивной, думала, что тоже его люблю. А вышло так, что погубила.
— Ты его любила? — спросил Джарл.
Вопрос стал для Мамочки К. доказательством, что выбор преемника сделан верный. Джарл найдет лазейки. Правда, одно дело — восхищаться его способностями, и совсем другое — испытывать их на себе.
Она вновь улыбнулась, но улыбка не коснулась глаз. Джарла вряд ли проведешь и на секунду, однако после стольких лет маска притворства возникала сама собой.
— Не знаю. Не помню. Так ли уж это важно?
12
— Говорят, что Гаэлан выбросил голубой ка'кари в море, породив Тлаксини Мальстрим, — сказал Неф Дада. — Если так, то он, может, там и до сих пор. Однако неясно, как нам его получить обратно. Белый потерян уже шесть столетий. Зеленый ка'кари Хротан увез в Ладеш, где и потерял. Я проверил: Хротан прибыл в Ладеш около двухсот двадцати лет назад, однако больше мне ничего не известно. Серебряный ка'кари потеряли во времена Столетней войны, и он может быть где угодно, от Алитэры до Кьюры, если только Гаррик не умудрился его уничтожить. Красный выбросил Феррик в недра горы Эшвинд, ныне вулкан Тенджи. Это в Кьюре. Коричневый ка'кари, по слухам, находится в школе творцов в Оссеине, однако сомневаюсь.
— Почему? — спросил Гэрот Урсуул.
— Вряд ли они удержались бы, чтобы не попробовать. Владея силой земли, эти подмастерья-творцы мгновенно стали бы во сто крат искусней. Рано или поздно что-нибудь да сотворили бы, и тогда бы стало ясно: творят на уровне древних зодчих. Этого не случилось. Либо мастера школы менее честолюбивы, чем я предполагал, либо ка'кари там нет и в помине. По другим слухам, оно связано с Голубым Гигантом — замком Кернавона. Воспринимаю это как пустую похвальбу. Прятать ка'кари в замке не вполне разумно.
— Зато есть надежная ниточка к красному?
— Когда вюрдмайстер Квинтус проезжал Кьюру, он говорил, что извержения вулкана Тенджи отчасти магические. И с этим, и с голубым загвоздка одна, если доберемся: будут ли ка'кари, подверженные так долго силам природы, в целости и сохранности.
— Не густо, Неф.
— Это ведь не ракушки собирать. — Голос вюрдмайстера звучал подобострастно, и он это ненавидел.
— Редкая проницательность, — вздохнул Гэрот. — А что с черным?
— Не более чем намеки. Нет упоминаний даже в самых древних книгах. Если то, что я видел, правда и ладешец не бредит, значит, на моей памяти это самый тщательно хранимый секрет.
— В том-то и цель секрета, разве нет? — заметил Гэрот.
— Что?
— Приведи нашего ладешского соловья. И мне нужен порошок.
Элена хотела, чтобы он продал меч. Минуло десять ночей, и они играли свои роли словно деревянные куклы. Вот только даже куклам со временем приходится менять роли.
— Ты на него, Кайлар, даже не смотришь. Меч просто лежит в сундуке под кроватью.
Ее темные брови сошлись, образуя тревожные морщинки.
Кайлар сел на кровать, потирая виски. Он так от этого устал. Да от всего! Неужели и впрямь она ждет ответа? Конечно ждет. Почему женщины свято верят, что разговоры о проблеме ее решат? Трупы тоже проблема. От жары разлагаются, гниют и распространяют заразу на все живое. Лучше закопать и двигаться дальше.
Как Дарзо. Корм для червей.
— Это был меч моего учителя. Он передал его мне, — запоздало ответил Кайлар.
— Ты много чего получал от учителя, и побои — не на последнем месте. Он был злым человеком.
Где-то шевельнулась ярость.
— Да что ты знаешь о Дарзо Блинте? Он был великим человеком. Умер, чтобы дать мне возможность…
— Хорошо, хорошо! Давай говорить о том, что я знаю, — сказала Элена.
Сейчас опять расплачется, черт ее дери. Расстроена вконец. Как и он сам. Хуже того, слезами она не пытается на него влиять.
— Мы разорены. Сами потеряли все, да еще из-за нас пострадали тетушка Меа и Брайан. У нас есть способ многое исправить, и они этого заслуживают. В том, что те юнцы подожгли конюшню, целиком наша вина.
— Хочешь сказать, моя вина, — заметил Кайлар.
В своей комнатке плакала Ули. Девочка слышала через стену, как они кричат друг на друга.
Разберись он с Томом Греем по-своему, тот бы от испуга обходил дом тети Меа за пять кварталов. Кайлар знал музыку улиц. Он говорил языком силы, играл нежные аккорды угроз, навевал страх в сердца людей. Однако ноты песен, которым его учил Дарзо, не представляли собой силлогизмов. Не было ни тезы, ни антитезы, которые в гармонии создают синтез. Это другая музыка. Музыка логики слишком аристократична для улиц, чересчур тонка. Все нюансы не в такт.
Когда бы мокрушник ни играл, его лейтмотив — страдания, ибо каждый понимает, что такое боль. Жестоко, зато без нюансов. Кайлар мог разобраться со всей хулиганской шестеркой вместе с Томом Греем, не выказывая своего таланта. Остались бы юнцы с синяками да удивленными лицами, и только. Но даже если бы Элена и позволила, могли Кайлар этим воспользоваться? Что, если бы она увидела его радость?
Он посмотрел ей в лицо. Элена была так прекрасна, что пришлось сдержать слезы.
«О чем это они? Какого черта?»
Кайлар вскипел:
— Почему бы нам не прекратить всю эту чепуху? Я говорю, что меч бесценен, а ты — что вполне хватит, чтобы открыть лавку. Я говорю, что продать его не могу, но объяснить почему не в силах. Поэтому ты говоришь, что я на самом деле хочу быть мокрушником и меня удерживает только твоя воля. После чего начинаешь плакать. Так почему бы тебе не заплакать сразу? И я бы тебя обнял, и мы бы час целовались, и ты бы меня остановила, чтобы далеко не заходил. И ты спокойно уснешь, пока я буду лежать с открытыми глазами и болью в яйцах. Нельзя ли сразу перепрыгнуть к части с поцелуями? Потому что в нашей с тобой несчастной жизни я наслаждаюсь лишь тогда, когда думаю, что ты получаешь не меньшее удовольствие, и возможно, сегодня мы — наконец-то! — переспим. Что скажешь?
Элена стерпела.
Он видел, как ее глаза наполнились слезами, однако она не заплакала.
— Скажу, что люблю тебя, Кайлар, — тихо и спокойно ответила Элена, и тревожные морщинки исчезли. — Я в тебя верю, и я с тобой, несмотря ни на что. Я люблю тебя. Слышишь? Люблю. Просто не могу понять, почему нельзя продать меч… — Она вздохнула. — Но принять это могу. Ладно, больше вспоминать о нем не буду.
Итак, теперь он действительно стал подонком. Сидит на богатстве, вместо того чтобы содержать жену и дочь и отплатить людям, которые из-за него пострадали. А она собирается его принять. Как благородно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
