Джульетта села на кровати и спустила ноги на пол. Неужели кто-то из Машинного пришёл сюда, в Середину? Интересно, кто.
Это был Лукас. Когда Джульетта увидела его лицо по ту сторону решётки, плотину, которую она выстроила, чтобы сдерживать наплыв своих эмоций, едва не прорвало. Джульетта ощутила, как ей сдавило глотку; у неё даже челюсти свело — так она старалась не расплакаться; пустота в груди набухла — ещё чуть-чуть, и лопнет. Лукас схватился за прутья и прислонился к ним головой, касаясь висками гладкой стали; лицо его осветила грустная улыбка.
— Привет, — сказал он.
Джульетта едва узнала его. Она ведь привыкла встречаться с Лукасом в темноте; а тогда, когда они столкнулись на лестнице, у неё не было времени особенно к нему приглядываться. Молодой человек был удивительно красив, глаза его казались старше лица, прямые светло-каштановые волосы мокры от пота — должно быть, решила Джульетта, он очень торопился.
— Не надо было тебе приходить. — Она говорила тихо и медленно — так было легче удержаться от слёз. Больше всего её печалило то, что человек, который стал ей небезразличен, видит её в таком неприглядном состоянии. Унижение — вот что самое страшное.
— Мы боремся за тебя, — сказал он. — Твои друзья собирают подписи. Не отчаивайся.
Джульетта покачала головой.
— Из этого ничего не выйдет. Не питай напрасных надежд. — Она подошла к решётке и обхватила прутья чуть ниже его ладоней. — Ты ведь меня даже не знаешь.
— Я знаю, что все эти обвинения — чушь крысячья…
Лукас отвернулся. По его щеке бежала слеза.
— Ещё одна очистка? — прохрипел он. — Почему?..
— Это то, чего они хотят, — ответила Джульетта. — И их не остановить.
Руки Лукаса скользнули по прутьям и обхватили пальцы Джульетты. Она не могла высвободить их, чтобы смахнуть слёзы. Вместо этого она наклонила голову и попыталась вытереть мокрую щёку о плечо.
— В тот день я поднимался к тебе… — Лукас потряс головой и глубоко вдохнул. — Я шёл к тебе, чтобы пригласить…
— Не надо, — попросила она. — Лукас, не делай этого.
— Я рассказал о тебе маме.
— О, ради всего святого, Лукас…
— Это невозможно, — проговорил он и покачал головой. — Невозможно. Ты не можешь уйти…
Когда он взглянул на неё, Джульетта увидела в его глазах огромный, всепоглощающий страх. Даже она боялась меньше, чем он. Джульетта высвободила одну руку, отогнула пальцы Лукаса, которыми он удерживал другую её ладонь, и оттолкнула его руки от решётки.
— Забудь обо всём, — промолвила она. — Прости меня. Найди себе кого-нибудь. Не оставайся один, как я. Не жди…
— Я думал, что уже нашёл, — грустно сказал он.
Джульетта отвернулась, пряча лицо, и прошептала:
— Иди, Лукас.
Она стояла тихо, всем своим существом ощущая его присутствие по другую сторону решётки. Там плакал от отчаяния парень, знавший о звёздах больше, чем он знал о ней. Она прислушивалась к его рыданиям, ждала и тоже плакала — тихо-тихо, пока не услышала печальный звук его удаляющихся шагов.
••••
Ещё одна ночь в холодной постели, ещё одна ночь в неизвестности — ей так и не сообщили, за что её арестовали, ещё одна ночь, проведённая в раздумьях о той боли, которую она, сама того не ведая, причинила другим. На следующий день она продолжила своё восхождение — через чужую территорию, сквозь шепотки и слухи о двойной очистке. И снова Джульетта впала в странное оцепенение и лишь переставляла ноги — одну за другой, одну за другой…
И вот наконец её провели мимо её бывшего стола, а теперь стола Питера Биллингса, в знакомую камеру. Конвоир упал на скрипучий стул Марнса, отдуваясь и жалуясь на усталость.
Джульетта ощущала, что за эти долгие три дня, когда ею владело странное отупение, она словно бы обросла толстым панцирем. Люди вокруг разговаривали как обычно, но ей их голоса казались какими-то приглушёнными. И сами люди словно ушли куда-то далеко-далеко, хотя на самом деле были тут же, рядом…
Она сидела на узкой койке и слушала, как Питер Биллингс зачитывает обвинение в заговоре и представляет вещественные доказательства. В мягком пластиковом пакете, словно выхлебавшая всю свою воду мёртвая рыбка, лежала флэшка. Должно быть, её как-то умудрились вытащить из мусоросжигателя — края флэшки почернели и оплавились. Рулон с распечаткой представили неразвёрнутым, часть его уже отправили в переработку. Были перечислены результаты исследования её компьютера. Конечно, большинство найденных данных принадлежало Холстону, а не Джульетте. Впрочем, стоило ли им на это указывать? У них и без того хватало материала на десяток очисток.
Рядом с Питером, перечисляющим все её грехи, стоял в своём чёрном комбинезоне судья. Ну и комедия. Как будто они здесь для того, чтобы определить её судьбу. Джульетта отдавала себе отчёт, что всё уже решено — и не в суде.
Прозвучало и имя Скотти, но Джульетта не уловила, в какой связи. Может быть, взломали его почтовый ящик и увидели записку, которую он ей послал. А может быть, они хотели пришить ей его смерть — так, на всякий случай. Кости к костям — и тайна останется тайной.
Джульетта отгородилась от назойливых голосов своих судей. Вместо этого она наблюдала через плечо, как недалеко от камеры зародился маленький смерч и направился к холмам. Он прожил недолго: рассеялся, столкнувшись с пологим склоном, рассыпался, как те, кто ушёл на очистку, отданные на произвол отравленного ветра и брошенные, словно мусор, гнить на едком воздухе.
Бернард так и не показался. Наверно, посчитал это ниже своего достоинства. А может, слишком напуган. Вряд ли Джулс когда-нибудь узнает истинную причину. Она взглянула на свои кисти, на узкие тёмные полоски вьёвшейся под ногти смазки… Джульетта понимала, что уже мертва. Но ей почему-то было всё равно. Не она первая, не она последняя. Она лишь мимолётное мгновение настоящего, шестерёнка: крутится, трудится, стирает свои металлические зубы — до тех пор, пока механизм не ломается, пока стружки и щепки этой самой шестерёнки-Джульетты не полетят во все стороны и не наделают ещё бóльших бед, а тогда возможен только один способ ремонта: вынуть её, выкинуть и заменить новой деталью.
Пэм принесла ей её любимую еду — горячую овсянку и жареную картошку. Джульетта так и оставила их исходить паром по ту сторону решётки. Из Машинного к ней целый день шли и шли записки, но ни один из старых друзей не навестил её, чему Джульетта была только рада. Их неслышных голосов, доносившихся к ней с клочков бумаги, было более чем достаточно.
Из глаз Джульетты сами по себе лились слёзы, но всё её остальное существо совершенно онемело, застыло — ни всхлипа, ни трепета… Она читала милые записки, а слёзы капали и капали… Нокс просто просил прощения. Джульетта понимала: гигант корил себя за то, что ничего не сделал, что не убил полицейского, как хотел, и пусть бы его за это тоже выбросили наружу; его записка ясно показывала, что он будет раскаиваться в своём бездействии всю оставшуюся жизнь. В других записках, более отвлечённого плана, содержались обещания встретиться «по ту сторону» или цитаты из книг. Шерли, знавшая Джульетту лучше других, сообщала ей о состоянии генератора и о том, что они получили новую центрифугу для очистки нефти. Шерли заверяла, что всё будет работать бесперебойно — благодаря Джульетте. От этих слов Джульетта даже чуть всхлипнула. Она сидела и поглаживала написанные углём записки, и пальцы её окрашивались чёрным, словно на них переходили мрачные мысли её друзей.
Наконец, последняя записка — от Уокера. Вот её она никак не могла расшифровать. На стенном экране солнце опускалось над суровым ландшафтом, ветер укладывался спать на ночь, пыль оседала на землю, а Джульетта всё вчитывалась в слова старого мастера — раз, и второй, и третий, пытаясь додуматься, что же он имеет в виду.
Джулс,
Не надо бояться. А теперь посмейся. Правда — это шутка, и они там, в Снабжении, молодцы.
Уок.
••••
Джульетта незаметно для себя заснула. А когда проснулась, вокруг её койки валялось множество записок — они усеивали почти весь пол, словно хлопья осыпавшейся краски; должно быть, накидали за ночь. Внезапно Джульетте почудилось, что за решёткой кто-то есть. Она повернула голову и вгляделась в темноту. Там стоял человек. Когда она пошевелилась, посетитель отпрянул; обручальное кольцо на его пальце звякнуло, когда сталь соприкоснулась со сталью. Джульетта поспешно вскочила с койки и бросилась к решётке на затёкших со сна ногах. Схватившись за прутья дрожащими руками, она пристально вглядывалась в исчезающего во мраке гостя.
— Папа?.. — окликнула она, просунув руку сквозь решётку.
Но он не обернулся. Высокая фигура ускорила шаг, растворяясь в пустоте и превращаясь в мираж, в отдалённое, туманное воспоминание детства.
