— Скорее! Там, в долине, Опокува! — отчаянно закричал Агьяман.
— Надо торопиться! Огонь идет в долину! — бросился к вождю Боафо.
— Да, — коротко сказал Нана Оту.
Отряд стал спускаться с холма, а пожар разгорался все ярче и ярче.
9. КОНЕЦ УБЕЖИЩА ИДОЛА
оафо и его друг Агьяман быстро спускались по склону, далеко обогнав людей Манкесима. Они спешили туда, к хижине, где была спрятана Опокува. Мпотсе бежал впереди и грозно лаял. Обрывок веревки волочился за ним следом, но никто не смог бы сейчас удержать пса: он был так же взволнован, как и все, лихо перепрыгивал через пни и коряги и лаял без устали. Казалось, он тоже, как и его хозяева, звал пропавшую Опокуву. Ребят пугало, что девочка не отвечает: а вдруг они опоздали? Вдруг с ней что-то случилось? Скорее, скорей… Жрецы могут спрятать ее, пока отряд доберется до их логова!
Они прошли уже половину пути, когда услышали голос Наны Оту.
— Остановитесь! — кричал он воинам. — Стойте!
Боафо на мгновение остановился и оглянулся. Маленькие очажки пожара слились в один, большой — он вовсю бушевал на пологом склоне. Сзади, куда ни взгляни, пламя хищно лизало деревья, слизывая с них листья и ветви. Огненные языки трепетали на кронах как алые стяги, побеждая, уничтожая зелень леса. Ветер поднимал стяги все выше и выше, к вершинам, к самому небу, перебрасывал их на соседние стволы, а те передавали буйную эстафету дальше. Пересохший от жестокой засухи лес поддавался огню, не сопротивляясь: сухие стволы с треском лопались пополам, раскалывались под натиском пламени, рушились наземь, рассыпая вокруг себя желтые искры. Нежно-голубое небо поблекло в огненном вихре, оно словно растворилось, пропало… Засуха… Это она подбрасывала в огонь все новое и новое топливо. «Засуха… Засуха… Все беды от нее…» — стучало в висках Боафо. Тело чувствовало приближение огня, запах гари щекотал ноздри. Нана Оту понимал всю опасность пожара. Нужно было что-то делать, и быстро.
— Надо остановить огонь, — крикнул он воинам. — Рубите деревья, делайте широкую просеку!
Он выхватил топор у одного из своих людей и ринулся на бой с огнем. Все последовали его примеру. И снова удары топора, шум падающих стволов эхом отозвались в долине. Люди делали все возможное, стараясь остановить огонь: рубили сучья и ветки, оставляли между огнем и собой полосу голой земли, сбивали пламя баграми, затаптывали тлеющие очажки. Но только ветер, изменивший вдруг направление, ветер, который стал дуть не к ним, а от них, спас экспедицию. Огонь остановился, заколебался у сделанной людьми полосы, качнулся в другую сторону и стал отступать…
Коричневые тела блестели от пота, на лицах темнела сажа. Но беда миновала.
— Вперед! — скомандовал Нана Оту, и воины Манкесима ринулись на штурм — к убежищу идола.
Боафо догнал Агьямана, который вообще не слышал приказа вождя, в двух словах сказал о том, что им грозило. Агьяман оглянулся и увидел зарево далеко за спиной: огонь пожирал лес на подступах к священной роще…
— Ну, быстрее, — сказал Агьяман, и они рванулись вперед с новой силой.
Кустарник не был здесь таким густым и колючим, как в начале спуска, идти было легче. Но все равно Боафо очень устал. Слабость накатила на него как-то внезапно, дышать стало тяжело и больно, колени ослабли. Он хотел крикнуть, позвать на помощь Агьямана, но в этот самый миг Агьяман резко остановился, и Мпотсе как вкопанный встал с ним рядом. С огромным усилием Боафо сделал еще два шага, переставив тяжелые, какие-то чужие ноги, попытался что-то сказать, но Агьяман обернулся к нему и приложил палец к губам: молчи, мол. Теперь они стояли рядом, прислонившись к высокому дереву. Кустарник скрывал их от посторонних глаз. Агьяман еще раз приложил палец к губам, и Боафо взглянул туда, куда показывал друг. Перед ними лежало убежище идола, где этой ночью плясали жрецы.
Они выбрались прямо к ритуальной поляне. Но то, что предстало их изумленным глазам, нисколько не походило на ночной костер в зеленом лесу, на песни и таинственные ритуальные пляски жрецов под бой барабанов при свете костра. То, что они увидели, не было ни таинственным, ни страшным, а было просто смешным.
По огромной поляне, в ярком, беспощадном свете дня, словно растревоженные в своих дырах крысы, метались жрецы. Они шумели, размахивали руками, толкали друг друга, тащили узлы и корзины. Служители великого идола спасались бегством, как последние жулики, каждый хватал все, до чего могли дотянуться его жадные руки. Значит, они уже знали, тот косматый, с дерева, успел добежать. Запугать Нану Оту не удалось, надо было спасаться. Но жадность держала жрецов цепкими когтями, им казалось, что еще есть время. Спасти, унести с собой награбленное — вот что остановило их поспешное бегство. Кто-то тащил на спине барана, кто-то волочил за веревку упирающуюся корову — живое жертвоприношение идолу. Козы и овцы истошно блеяли, упорно не желая слушаться понуканий, куры квохтали, норовя клюнуть алчные руки, петухи кукарекали, хлопая широкими крыльями. Перепуганные животные, нежданно выпущенные из загона и клеток, пытались вырваться на свободу. Но жрецы злобно, настойчиво гнали их в лес.
— Надо что-то делать, немедленно! — шепнул Боафо, и Агьяман согласно кивнул.
Но что могли они сделать против этой разъяренной толпы? И главное, они не могли добраться до Опокувы: жрецы метались по всей поляне.
— Ладно, рискнем, — решил Боафо. — Говори, где она?
— Я не знаю, — растерялся Агьяман. — Они все одинаковы, эти хижины, а мы подошли с другой стороны… И потом, тогда была ночь… Все было каким-то другим…
— Мы же знали… — простонал Боафо, — мы ж знали, что вернемся, надо было запомнить…
— Будем ждать, — нахмурясь, решил Агьяман. — Сейчас придут наши, и мы бросимся на них в открытую, обыщем все их поганые норы!
Ребята прислушались. Отряд был уже совсем близко: топот ног, голоса слышались все громче и громче.
— Вперед! — крикнул Боафо и выскочил из укрытия.
— Бей их! — завопил Агьяман.
В тот же миг Нана Оту и первые из преследователей показались в долине.
— Смотри, они уносят Опокуву!
Из маленькой хижины, ярдах в пятнадцати от того места, откуда выскочили мальчики, выбежал высокий человек. Он тащил на себе отчаянно отбивавшуюся Опокуву. Руки ее были связаны, но ноги свободны.
— Опокува! Опокува!
Пронзительный крик Боафо долетел до его сестры. Она увидела бегущих к ней мальчишек и обернулась. Глаза ее были полны слез.
Решение пришло мгновенно.
— Мпотсе, вперед! Хватай его, быстро! — скомандовал Боафо.
— За ноги!.. Кусай его за ноги! — заорал вдогонку Агьяман, и пес ринулся на врага.
Вот он настиг негодяя, впился белыми клыками ему в ногу. Жрец взвыл от боли. Он тут же бросил причинившую ему столько хлопот девчонку и, хватаясь за укушенную ногу, прихрамывая, скрылся в высоком кустарнике.
Но Мпотсе не собирался отступать. Он ринулся вслед за жрецом, и только грозный окрик Боафо остановил его.
Пришлось послушаться. Пес рычал и дрожал от ярости, глаза его горели злобой, он не отрывал взгляда от кустов, за которыми скрылся похититель.
Опокува, всхлипывая, лежала на земле. Теперь, когда опасность была позади, она плакала, не стыдясь своих слез, она вся дрожала. Мальчики подняли ее с земли. Боафо крепко обнял сестру, прижал к себе.
— Ну же, ну… — повторял он и ничего больше не мог сказать от волнения.
Агьяман вытащил мачете.
— Дай я разрежу веревку, — сказал он.
— Этим? — испуганно отшатнулась Опокува: слишком уж грозным было оружие, слишком маленьким расстояние между ее связанными запястьями. — А ты меня не поранишь? — Страх все еще владел ею, и Боафо это понял.
— Постой-ка, — остановил он друга, — я развяжу.
Но это оказалось не так-то просто. Множество замысловатых узлов было стянуто каким-то неизвестным ему способом. Скоро стало ясно, что развязать невозможно. Боафо переглянулся с Агьяманом, покосился на сестру. Она стояла опустив голову и дрожала по-прежнему. Опокува, их храбрая Опокува и вправду боялась…
Люди Манкесима громили убежище идола. Они срывали с хижин крыши, рушили стены. Посреди поляны пылал огромный костер: жилища жрецов служили ему пищей.
— Придется разрезать веревку, — сказал Опокуве Боафо.
— У нас ведь есть и другие дела, — осторожно напомнил Агьяман.
И Опокува решилась. Она перестала бояться, протянула связанные руки.
— Не спеши, осторожно, — тихо предупредил Агьямана Боафо.
Медленно-медленно перерезал Агьяман веревку, а Опокува, страдальчески морщась, следила за тем, как ржавый нож подползал к ее коже. Но ничего не случилось, и скоро руки ее оказались свободны.
