— Спасибо, — облегченно вздохнула Опокува. — Как хорошо!..
Она пошевелила пальцами, потерла затекшие запястья.
— Ну, а теперь… — Боафо прищурился, — теперь у нас есть еще одно дело. Ягненок. Надо найти его.
— Ах да, я и забыла! — подхватила Опокува. — Если его не увели с собой, мы его, конечно, найдем…
Где искать ягненка? — этот вопрос не особенно их беспокоил. А везде… везде, где придется… И они стали забегать во все хижины подряд, в те, что еще стояли на своих местах. Они заглядывали в темные жилища удравших жрецов, еще не преданные огню. Они даже те хижины, что горели, обежали вокруг. Среди треска костра и грохота топоров все трое напряженно вслушивались в каждый звук: не заблеет ли белый ягненок Наны Оту?
Жрецы не успели угнать всех животных, и люди Манкесима, не обращая внимания на огонь, пылавший вокруг, сгоняли обезумевших от страха коров, коз и овец в одно мычащее, блеющее стадо. Ребята стали им помогать. Просторная хижина, самая большая в ущелье, стояла нетронутой среди дыма и чада. К ней-то и погнали стадо. За хижиной на заднем дворе был огорожен забором двор. Из загона неслось кудахтанье кур, блеянье коз и овец. Но забор был высоким, доски пригнаны плотно — ничего нельзя было разглядеть. Эти жрецы так искусно запрятали вход в загон, что, казалось, найти его невозможно.
— Уверена, что ягненок здесь! — горячо заявила Опокува. — Мне даже кажется, что я и голос его слышу.
— Эх, как бы туда забраться! — с досадой вздохнул Агьяман.
Он попытался просунуть между досок мачете, но искусный мастер плотно пригнал доски друг к другу. Боафо, как всегда, в нетерпении топтался на месте. Опокува быстро обежала забор. Потом показала ребятам на растущее рядом с забором дерево.
— Смотрите, вы можете залезть на него и спрыгнуть вниз, — сказала она. — Ветки спускаются внутрь загона.
Боафо мигом забрался на дерево, за ним — Агьяман. Опокува осталась ждать внизу. Мпотсе терпеливо сидел у ее ног.
— Слушай, — донесся до нее голос Агьямана: тот разговаривал с Боафо. — Видишь, во-он один, белый. Может, это и есть ягненок Наны Оту?
Но Агьяман не успел ничего ответить. Опокува бросилась к дереву.
— Брат! — крикнула она. — Посмотри, он весь белый или ножки у него окольцованы черным? Если да, то это ягненок нашего Наны!
— Точно, есть полосочки! — радостно завопил в ответ Боафо. — Это он, сестра, он!
Ребята спрыгнули с дерева прямо в загон. Все смолкло. Опокува чуть не плакала от нетерпения. Ну чего они возятся? Всего-то и надо — взять ягненка на руки и выйти, калитка-то изнутри наверняка видна. С ума сойти с этими копушами! Наконец распахнулась невидимая снаружи калитка, и друзья гордо предстали перед Опокувой с белым ягненком на руках.
— На, держи!
Боафо бережно передал ягненка Опокуве, и она прижала к себе белый комочек.
— Что ж вы так долго? — упрекнула она ребят. — Я уж заждалась.
— Да калитку эту искали! — Агьяман в сердцах ударил калитку ногой. — Ну, теперь — всем свобода! — И он распахнул ее во всю ширь.
Козы и овцы повалили на волю.
— Пошли найдем Нану Оту, обрадуем, — сказала Опокува.
Хижины пылали в огне. Вокруг огромного, до неба, костра стояли воины. Среди них был и Нана Оту.
— Посмотри, Нана, кого мы нашли, — сказала Опокува.
Вождь обернулся. Сначала он даже не понял.
— Что? — рассеянно спросил он, думая о своем.
— Ягненок! — улыбнулась Опокува.
— Какой еще ягненок? — не понимал вождь.
— Да твой, любимый! — Опокува чуть не расплакалась от обиды: он разве не видит?
— Не может быть! — ахнул Нана Оту. — Неужели он, мой ягненок? Где вы его нашли?
— А вон там, — Опокува показала на последнюю уцелевшую хижину. — В загоне.
Весть о том, что нашелся ягненок вождя, тот самый, о котором верховный жрец говорил как о жертве, уже принятой великим Нананомом, разнеслась среди людей Манкесима.
— О боже, как нас дурачили! — вздыхали одни.
— Мошенники! Лжецы! — негодовали другие.
— Убить их, всех до единого! Поймать и прикончить! — разъяренно кричали третьи.
Долгий, пронзительный вопль перекрыл весь этот шум. Кто-то бежал по лесу, кто-то отчаянно кричал. Все разом смолкли, обернулись на крик. Из лесу выскочил человек. Одежда его пылала, в огне были волосы, руки — весь он казался сплошным пылающим факелом. Срывая на бегу горящее фýгу, он стремился добежать до людей, до поляны. Нана Оту отшатнулся, закрыл рукой глаза: зрелище было ужасным. Через минуту человек рухнул у его ног вниз лицом.
— Воды! Быстрее! — властно распорядился Нана Оту, но тут же понял, что никто не знает, где здесь колодец, и крикнул: — Сбивайте с него огонь!
Оцепеневшие от ужаса люди словно проснулись. Они бросились сбивать с несчастного пламя, и пламя скоро погасло.
Человек лежал неподвижно. Один из старейшин стал рядом с ним на колени, наклонился, потом медленно поднялся.
— Он мертв, — сказал старейшина.
— Кто он? Переверните его на спину, — распорядился Нана Оту.
Старейшина выполнил приказание вождя. Люди склонились и заслонили обожженного от ребят. Боафо вытянул шею, пытаясь разглядеть хоть что-то, но ничего не увидел. Нана Оту снова прикрыл рукой глаза и отвернулся. Многие отвернулись тоже.
— Пошли-ка отсюда, ребята, — сказал один из старейшин Абуры и отвел ребят в сторону.
Он упорно смотрел в землю, стараясь не видеть вопрошающих глаз Опокувы. И тогда она спросила:
— Почему все молчат? Кто он?
И старейшина ответил:
— Это был наш жрец, верховный жрец Абуры…
— Окомфо Квеку Ампеа?! — ахнула девочка.
Старейшина кивнул. В глазах его стояли слезы.
10. ДОЛГОЖДАННЫЙ ДОЖДЬ
обирайтесь, собирайтесь быстрее! — послышался голос вождя. — Прочь отсюда, прочь от этого злобного места…
Люди стали собираться в обратный путь. Здесь больше нечего было делать: убежище идола перестало существовать.
Последние хижины рухнули, пламя лизало крыши. Воины тащили на плечах баранов, вели за собой коров. Как всегда, больше всего хлопот оказалось с козами: они не желали трогаться с места, их сгоняли в стадо короткими палками. Когда не помогли даже палки, решили тащить коз на руках — не бросать же домашнюю скотину в лесу! Нана Оту торопил людей: долина пылала со всех сторон.
Отряд миновал ущелье, начал подниматься на холм. На вершине остановились передохнуть — там, внизу, догорало убежище идола. Истошные вопли жрецов, попавших в ловушку, доносились до путников. Впереди, по ту сторону холма, стоял сожженный огнем лес. Черная земля расстилалась перед воинами, и на этой земле стояли обгоревшие, обожженные стволы некогда цветущих деревьев.
Отряд Наны Оту медленно и осторожно шел через лес к священной роще, к Нананому. И он вышел наконец к великому идолу.
Огонь добрался и сюда. Он пронзил рощу насквозь и ушел дальше, оставив разрушительные свои следы. Обуглившиеся остатки жертвоприношений валялись на земле. Их было много, так много, что даже алчные служители идола не смогли бы унести их с собой. Теперь на них смотрели, не в силах оторвать взгляда, люди Манкесима. Такого не дано было видеть никому из простых смертных: это были жертвы, принесенные Нананому. Только глазам жрецов разрешено было созерцать их. Но жрецы разбежались, бросив в панике дары духам предков.
Нана Оту наклонился, тронул большой обгорелый куль, и куль рассыпался под его руками. Воины со страхом смотрели на вождя Абуры. Невольно даже самые храбрые из них подались назад: лучше не подходить близко, не навлекать на себя беды. Никогда бы они не посмели коснуться священных даров. А сам идол… Крыша над ним, дверь к нему — все сгорело, превратилось в пепел. Черные доски — вот что осталось от Нананомпоу…
Отсюда до города было только две мили, тяжкий путь завершен. Постояв немного, Нана Оту пошел прочь. Тропа, протоптанная ногами сотен паломников, повела людей в Манкесим…
— Кто это?! — в испуге вскрикнула Опокува: темная масса людей виднелась в отдалении.
— Как кто? — не понял Боафо. — Люди, конечно.
— Они что, из города? А почему они так стоят? Почему не подходят?
— Не знаю… Может быть, они хотят встретить нас при входе в город… — Боафо неопределенно пожал плечами.
И тут же Опокува сказала, словно подслушав его мысли:
— Не знаю… не думаю… Почему же они тогда не приветствуют нас, не радуются? Если бы они радовались, мы бы услышали…
— Ладно, увидим, — прервал их разговор Агьяман.
Нана Оту думал так же, как Опокува. Странная встреча… Вот они уже совсем близко, можно их разглядеть — это были в основном женщины. Все, как одна, в трауре — черные, темно-коричневые одеяния, печальные лица…
