свои Послания, не по смерти последнего Апостола, ибо Святой Игнатий позже еще должен был основать учение о Епископстве; и, кроме того, ни тогда, ни в последующие столетия, ибо канон Нового Завета все еще не был определен. Это произошло не в Символе Веры, который является не собранием определений, но кратким изложением известных определений веры, неполным выводом, и, подобно молитве Христа («Отче наш») или Декалогу, простым примером божественной истины, очень близкой к изначальной. Невозможно назвать ни одной доктрины, которая бы обладала полнотой с самого начала, но не приобрела бы ничего впоследствии, благодаря исследованиям веры или из-за нападок ереси. Церковь уходила вперед от старого мира также поспешно, как иудеи из Египта, «и понес народ тесто свое прежде, нежели оно вскисло; квашни их, завязанные в одеждах их, были на плечах их»[43].
13
Далее, политические события, о которых говорится в исторических описаниях Священного Писания, столь же поразительны, как пророческие и доктринальные. Может ли какая-либо история иметь более человеческое появление, чем возвышение и воспитание избранного народа, о котором я только что упоминал? То, что было определено в решениях Господа на небесах с самого начала, то, что было неизменно, то, что было сказано Моисею в Неопалимой Купине, впоследствии представляется как рост идеи в последовавших чрезвычайных обстоятельствах. Божественный Голос в Неопалимой Купине возвестил об Исходе детей Израиля из Египта и об их вступлении в Ханаан; и добавил, в знак достоверности Своей цели, «когда ты выведешь народ из Египта, вы совершите служение Богу на этой горе»[44]. Теперь это жертвоприношение или празднество, которое кажется лишь несущественным и второстепенным в Великом освобождении, в то время было последним требованием, которое Моисей предъявил фараону, «и пойдешь ты и старейшины Израилевы к царю Египетскому, и скажете ему: Господь, Бог Евреев, призвал нас; итак отпусти нас в пустыню, на три дня пути, чтобы принести жертву Господу, Богу нашему»[45]. Было добавлено, что фараон сначала отклонил первую их просьбу, но после чудес он позволил им уйти совсем, даже с драгоценными «вещами серебряными и вещами золотыми, и одеждами»[46].
Соответственно, первая просьба Моисея была: «…отпусти нас в пустыню, на три дня пути, чтобы принести жертву Господу, Богу нашему»[47]. Перед нашествием жаб предупреждение повторное: «…отпусти народ Мой, чтобы он совершил Мне служение»[48]; и после этого фараон сказал: «…я отпущу народ [Израильский] принести жертву Господу»[49]. Это происходит снова перед нашествием песьих мух; и после него фараон предлагает иудеям жертвовать в Египте, от этого предложения Моисей отказывается, потому что «…отвратительно для Египтян жертвоприношение наше Господу, Богу нашему»[50]. «Мы пойдем в пустыню, на три дня пути, — он продолжает, — и принесем жертву Господу, Богу нашему, как скажет нам»[51], и фараон тогда уступает им и позволяет принесение жертвы в пустыне, «…только, — он говорит, — не уходите далеко»[52]. Просьбы повторились отдельно перед язвами мора скота, града, и саранчи, нет упоминания еще чего-либо сделанного после служения или жертвоприношения в пустыне. В последней из этих бесед, фараон спрашивает объяснения, и Моисей увеличивает свои требования: «…пойдем с малолетними нашими и стариками нашими, с сыновьями нашими и дочерями нашими, и с овцами нашими и с волами нашими пойдем, ибо у нас праздник Господу»[53]. Что было дальше, кажется, ясно из ответа фараона: «… пойдите [одни] мужчины и совершите служение Господу, так как вы сего просили»[54]. На язве тьмы фараон уступает увеличенным требованиям, за исключением того, чтобы они брали с собой стада; но Моисей напоминает, что эти требования были подразумеваемыми, хотя не выражены в первоначальной формулировке: «…пусть пойдут и стада наши с нами, не останется ни копыта; ибо из них мы возьмем на жертву Господу, Богу нашему; но доколе не придем туда, мы не знаем, что принести в жертву Господу»[55]. Даже при последней встрече не было никакого указания на то, что они уходят из Египта навсегда; вопрос был оставлен, чтобы он решался египтянами. «И придут все рабы твои сии, — говорит Моисей, — ко мне и поклонятся мне, говоря: выйди ты и весь народ, которым ты предводительствуешь. После сего я и выйду»[56]; и, соответственно, после язвы на первенцев, они были выгнаны в полночь, со своими стадами, своими квашнями и своим тестом, нагруженные добычей из Египта, поскольку впереди была предопределена очевидная комбинация обстоятельств или сложностей. Все же Моисей знал, что это их исход из Египта окончательный, ибо он взял кости Иосифа с собой; но решение фараона вскоре изменилось, когда его спросили прямо: «…зачем отпустили Израильтян, чтобы они не работали нам?»[57] Но этот ход событий, неопределенный и неясный, как это казалось, несмотря на чудеса, которые произошли, был направлен близко к Тому, Кто решает постепенно то, что Он определил абсолютно; и все закончилось разделением Красного Моря, и уничтожением войска фараона, преследующего их.
Вместе с тем, из того, что происходило в течение сорока лет впоследствии, когда они продвигались к обещанной земле, казалось, что подлинное предоставление территории не имело в виду страну к востоку от Иордана, принадлежащую впоследствии Рувиму, Гаду и половине племени Манассии; по крайней мере, они обязались сначала оставить Сион в покое, если правитель позволит им пройти через эту страну, и только после его отказа от такого разрешения, они вторглись и присвоили эту землю.
14
6. Следует также отметить, что структура и стиль Священного Писания имеют особенности; структура его так бессистемна и различна, а стиль так метафоричен и уклончив, что никто не позволил бы себе с первого взгляда сказать, что есть в нем, а чего нет. Писание не может быть полностью понятым, и его содержание не может быть каталогизировано; но после всех наших стараний, до конца нашей жизни и до конца Церкви, оно останется неисследованной и неподчиненной землей, с холмами и долинами, лесами и потоками с правой и с левой стороны нашего пути и близко от нас, полной скрытых чудес и отборных сокровищ. Ни о какой доктрине, которая в действительности не противоречит тому, что было сказано, нельзя безапелляционно утверждать, что ее нет в Священном Писании; ни о каком читателе, который изучает его, нельзя сказать, что он овладел каждой доктриной, содержащейся в нем. Замечания Батлера по этому поводу были только что упомянуты. «Более четкое и специфическое знание, — он говорит, — тех вещей, изучение которых Апостол называет приближением к совершенству[58],
