Лев Толстой
«Заставь постоянно ум свой действовать со всею ему возможной силою».
Лев Толстой в Кодексе правил, разработанном для себя в восемнадцатилетнем возрасте
(9 сентября 1828 года – 7 ноября 1910 года)
Лев Толстой кажется наиболее противоречивой фигурой в списке гениальных личностей, создавших себя самостоятельными творческими усилиями. Возвышаясь над временем, выразительный образ неутомимого труженика является как бы воплощением русского духа, спокойного и тонкого внешне, но неукротимого и бесконечно мятежного внутри. Интересно, что Толстой, реализовывая свою идею всеобъемлющего философского поиска, мало помышлял о собственном успехе. Внутренний контекст его жизни – превосходная степень изменения себя и окружающего мира. Действительно, между юным графом середины XIX века и могучим старцем начала XX века – огромная пропасть. Именно путь преодоления бездны длиною в долгую пытливую жизнь является наиболее важным для беспристрастного взора на природу гениальности.
Делая попытки измерить высоту духовного полета Толстого, исследователи могут бесконечно долго восхищаться невероятной крепостью духовного стержня – феноменальным контрастом слабости и уязвимости человеческой плоти. В создании и закалке этого стержня ежедневными и порой болезненными усилиями содержится ядро успеха этого гигантского мыслителя и неутомимого творца. А в неизменной чуткости слуха, пытающегося уловить каждое собственное движение и едва уловимое дыхание всего окружающего, – глубокое и вечное счастье никогда не останавливающегося созидателя, познающего и преобразовывающего мир.
Рождение Льва Толстого в семье состоятельного русского графа на самом деле не означало предопределения обладать высоким образованием, тонкой чувствительность и неугасимым желанием трудиться. В какой-то степени даже наоборот. В жизни русского титулованного привилегированного сословия из глубинки, представители которого в большинстве своем были неуемно грешны, образованы лишь формально и обременены множеством больших и малых пороков, было слишком мало места для больших идей.
Как и в судьбе многих талантливых творцов, наиболее весомый отпечаток в формировании восприятия окружающего мира Толстого оказали женщины. Мать, удивительно образованная для того времени женщина, не только знала четыре иностранных языка и умела извлекать пленительные звуки из фортепиано, но и обладала уникальным даром рассказчика. Несмотря на то что она ушла из жизни, когда мальчику еще не было двух лет, нет сомнения, что она оставила определенно сформированную атмосферу особой чуткости и повышенной восприимчивости в родительском доме будущего писателя. Левушка словно губка пропитывался этой атмосферой – через живших рядом женщин и нежных, как девочки, старших братьев. Опекаемый всеми, кто хоть немного был старше по возрасту, мальчик оказался восприимчивее тех, кто передавал ему свои чувства. Толстой признавался, что «самым важным лицом в смысле влияния» на его жизнь, после достаточно мягкого отца и незримого, но очень сильного духовного образа рано ушедшей матери, была «тетенька». Мягкие и порой чрезмерно ласковые женщины возбудили внимание мальчика к внутреннему миру, наполненному духовными ценностями, причудливыми фантазиями и романтикой. «Она научила меня духовному наслаждению любви», – констатировал Толстой, в сознательном возрасте описывая роль этой женщины в своей жизни, и добавлял, что благодаря ей он познал «прелесть неторопливой одинокой жизни». Любовь была важна для мальчика, потому что атмосфера доброты и ласки воссоздала внутри его душевный уют, неторопливость же отвлекала от мирской суеты и приближала к тишине, которая сродни непринужденной и ослепительной свободе творчества. В эту же женскую домашнюю нежность уходит корнями и необычайная плаксивость писателя.
Пожалуй, в этой обстановке были рождены первые попытки измерить существующий мир. Это было даже нечто большее: осознание того, что параллельно с реальным существует другой, более совершенный и более гармоничный мир, наполненный тонкими переживаниями, райской любовью и абсолютным взаимопониманием между людьми. Это был бездонный внутренний мир воображения, и юный Толстой погружался в него, как в сладкую бесконечную сказку. Странные и неожиданные, а порой и вовсе нездоровые видения и причуды мальчика, о которых можно узнать из воспоминаний людей, знавших Толстого в детстве, свидетельствуют о его крайне богатом воображении, в некотором смысле пограничном с патологией или скрытой душевной болезнью.
Из всего перенятого у отца наиболее заслуживают внимания два очень весомых для формирования личности качества: невероятное, даже гипертрофированное чувство собственного достоинства и не менее острая страсть к чтению. Из первого проистекает желание доказать свою состоятельность и превосходство в обществе, второе дает необходимые для этого знания. Едва начав писать, Толстой в ответ на предложение редактора выразил сомнения в своем дневнике: «Я слишком самолюбив, чтобы написать дурно, а написать еще хорошую вещь едва ли меня хватит». С детства его разъедал червь сомнения, хотя судьбоносные знания, наложенные на уже развитое воображение, постепенно перерастали в потребность непрерывного поиска – цепи попыток соединения двух миров: реального и фантастического мира совершенства и гармонии… В будущем эти сомнения и желание создавать лучше и совершеннее сделали из Толстого великого труженика, который, будучи философом по призванию, переделывал десятки раз одно и то же и «обдумывал каждое слово, каждый оборот речи не хуже самого щепетильного стихотворца». И конечно же, Толстой презирал авторитеты. За их признанность. Он все подвергал сомнению, и каким бы признанным знатоком вопроса ни казался собеседник, Толстой обязательно вступал с ним в перепалку. Но не из принципа или вредности характера – просто ему необходимо было во всем докопаться до самой сути, познать детали и все грани того, о чем был спор. Эта исключительная любознательность обеспечила ему энциклопедические знания, без которых будущие работы никогда не удалось бы наполнить столь многогранной мозаикой из философии, психологии и высокой литературы.
Вторым чувством, рожденным вместе с чрезвычайным самолюбием, была невероятная по масштабам жажда свободы и независимости – путеводитель любого подлинного творчества. Этому чувству Толстой также более всего был обязан родителю, который никогда и ни перед кем не унижался, не снискал чинов и люто презирал раболепие. Когда однажды в период литературного становления писателя в доме в Ясной Поляне вследствие доноса сыщиков был проведен обыск, молодой Толстой пришел в неописуемую ярость. Начинающего литератора воротило даже от мысли, что «какой-то грязный полковник» перечитал его дневники и письма, которые он хранил с сакраментальной и беспокойной пылкостью. Кстати, одна фраза из письма того времени красноречиво свидетельствует о том, что Толстой уже в юношеские годы свято верил в свою счастливую звезду и знал свое предназначение. Речь о том, что свои дневники и письма он собирался только «… перед смертью поручить тому другу, который будет мне тогда ближе всех». Этот порыв среди прочего свидетельствует об уверенности Толстого в том, что сделанное им в течение жизни непременно окажется весомым для человечества – настолько, что его дневники и письма будут востребованными потомками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
