зубном враче Тамаре Петровне Докелиной, фельдшере Нине Андреевне Сансиковой и санитарке Ирине Петровне Иванцовой.
Я знакомлюсь с Ниной Андреевной Сансиковой. Ей за пятьдесят. С первых слов убеждаешься, что вся ее радость в труде, в огромной любви к людям. Она вспоминает К. Паустовского, который бывал в больнице. У нее осталась дорогая память о нем — подаренная книга «Повесть о лесах» с надписью: «Нине Андреевне — с благодарностью. К. Паустовский. 31.VII.50 г. Солотча».
Дом отдыха и туристская база привлекают многих возможностью поправить здоровье в прекрасных пригородных условиях, а при желании и совершить туристские походы пешком или по водному пути на лодках. Кругом — охотничьи угодья и рыболовные места — мечта многих отдыхающих. Побывал я и в Мещерской ЗОМС и Солотчинском лесокомбинате. И здесь я встретил энтузиастов, преображающих родной край, влюбленных в свое дело.
Мне захотелось узнать о перспективах развития Солотчи, и я встретился с главным архитектором Рязани Николаем Ивановичем Сидоркиным..
— Скоро вы не узнаете Солотчи, — говорит он. — Мы выстроим там целый комплекс сооружений культурно-массового назначения. В поселке появится новое здание средней школы, кинотеатр на 300–400 мест, новый Дом культуры, вторая гостиница и многое другое.
Памятники истории и культуры поселка будут полностью реставрированы. Солотчинский монастырь, например, станет музеем-заповедником.
Николай Иванович Сидоркин сам в течение четырех лет занимался разработкой проектов реставрации монастыря, а руководит осуществлением этих проектов кандидат архитектуры Елизавета Михайловна Караваева.
На домах поселка, где жили известные люди нашей страны, солотчинцы предполагают установить мемориальные доски.
За Солотчей — большое будущее.
Строки о Солотче
«…Пишу наспех. Только что вернулись из трехдневного путешествия по озерам. Места дикие. Шли с тяжелым грузом через болота и бурелом. Очень устали, но все же замышляем новый поход. Я окреп. Ночуем у костров в палатке, мокнем под дождем и обсыхаем на солнце. Я задержусь здесь еще некоторое время».
«…Сегодня я кончаю работу, потому что работаю каждый день регулярно, за исключением тех дней, когда мы уходим в лес. Здесь в лесах такая уйма грибов, что у Черного озера, например, за час можно набрать пуд-полтора. Я их очень люблю, но и то объелся. Живем мы здесь очень скромно. Едим черный хлеб, молоко, творог, сметану, помидоры и рыбу, которую сами наловим.
На днях мы ночевали в палатке в лесу, и ударил страшный град, было очень интересно. Палатка тяжелая, и я ее таскаю за плечами сам — никому не даю…
…Жизнь здесь сейчас глухая, дачников нет. Летают огромные стаи птиц, осыпаются листья, и время для моей работы самое подходящее.
А. Гайдар.»
Из писем А. Я. Трофимовой.[2] 1937 г.
«…Где ты? Кого любишь? Кого ненавидишь? С кем и за что борешься? Что ешь и что пьешь?
Я был в Ялте и Батуми. Летал в Кутаис, на обратном пути в Одессу… В Одессе я пробуду, вероятно, еще с месяц… И знаешь, конечно, море прекрасно, — но скучаю я уже по России… Всех я хороших людей люблю на всем свете. Восхищаюсь чужими домиками, цветущими садами, синим морем, горами и утесами. Но на вершине Казбека мне делать нечего — залез, посмотрел, ахнул, преклонился, и потянуло опять к себе, в Нижегородскую или Рязанскую.
Аркадий Петрович Гайдар.
Дорогой Рува! Когда вы едете в Солотчу? Какие твои и Косты[3] планы? Тоскую по «Канаве», «Промоине», «Старице» и даже по проклятому озеру «Поганому» и то тоскую. Выйду на берег моря — ловят здесь с берега рыбу бычок. Нет! Нету мне интереса ловить рыбу бычок. Чудо ли из огромного синего моря вытащить во сто грамм и все одну и ту же рыбешку? Гораздо чудесней на маленькой, чудесно задумчивой «Канаве» услышать гордый вопль: «Рува, подсак!» А что там еще на крючке дрягается — это уже наверху будет видно.
Дорогой Рува! Когда я приеду в Солотчу, я буду тих, весел и задумчив. К этому времени у меня будут деньги… а с собой привезу два мешка сухарей, фунт соли, крупный кусок сахару, и больше мне ничего не надо.
Напиши мне, Рува, письмо. Хотя бы коротенькое: как жизнь, кто, где, что, почему и все это почему? Привет Вале[4]. Если же увидишь Косту, то пожми ему от меня руку.
«Из этих теплых крымских стран,
Где вовсе снегу нет,
Рувим Исаич Фраерман,
Мы шлем тебе привет.
Придет пора, надев трусы
(Какая благодать!),
Ты будешь целые часы
На речке пропадать,
Где в созерцательной тиши
Премудр и одинок,
Сидишь и смотришь, как ерши
Тревожат поплавок.
Тилим-бом-бом! Тилим-бом-бом!
От ночи до зари
Об этом пели под окном
Нам хором снегири!»
…Рувчик, скоро вскроются реки и стаи вольных рыб воздадут хвалу творцу вселенной; ты же, старый хищник, вероятно, уже замышляешь против сих тварей зло. Увы! И я замышляю тоже!
А. Гайдар».
Из писем Фраермаву. 1939 г.
«Пьем мы утром молоко,
Ходим в поле далеко,
Рыб поймали — три ерша,
Ну, и больше ни шиша.
Потому что ветер дует,
Солнце с тучками балует,
Волны с пеной в берег бьют,
Рыбы вовсе не клюют.
Впрочем, дело поправимо:
Пронесутся тучки мимо,
Кончит ветер баловать
И домой умчится спать».
А. Гайдар».
Из письма Доре Матвеевне Гайдар и ее дочери Жене.
Лето 1939 г.
* * *
«…Я «открыл» для себя под самой Москвой неведомую и заповедную землю — Мещеру. Открыл я ее случайно, рассматривая клочок карты, — в него мне завернули в соседнем «Гастрономе» пачку чая.
На этой карте было все, что привлекало меня еще с детства, — глухие леса, озера, извилистые лесные реки, заброшенные дороги и даже постоялые дворы.
Я в тот же год поехал в Мещеру, и с тех пор этот край стал второй моей родиной. Там до конца я понял, что значит любовь к своей родной земле, к каждой заросшей гусиной травой колее дороги, к каждой старой ветле, к каждой чистой лужице, где отражается прозрачный серп месяца, к каждому пересвисту птицы в лесной тишине.
Ничто так не обогатило меня, как этот скромный и тихий край.
