Керема, имевшего для меня эффект ушата ледяной воды, я испытывала странный коктейль из чувств. Это была безумная смесь растерянности, стыда, раскаяния и одновременного жгучего желания немедленно куда-то бежать и что-то делать. Последнее, очевидно, подсказывала моя совесть. Я должна была, казалось, непременно загладить свою вину, внеся посильную лепту в расследование этого преступления. Тем более раз уж так совпало, что глупо оклеветанный мною ни в чём не повинный свёкор подруги лично просил меня об этом.
Тот, к слову, не проявлял никаких внешних признаков испытываемого оскорбления или раздражения, чем вызывал лишь ещё более интенсивные приступы раскаяния в моей душе.
Если бы в тот момент мне предложили бросить всё и отправиться служить личным переводчиком господина Керема на бесплатной основе добрых полгода, я бы, вероятно, посчитала для себя эту кару вполне справедливой.
Ольгин свёкор оказался, однако, очень деликатным и тонко чувствующим человеком. За обедом он успешно вывел меня из состояния одеревенения, искусно подбирая нейтральные темы для беседы и переключая моё внимание на простые насущные вещи.
Мы говорили о природе, об отступившем наконец циклоне, о детях, а самое большое внимание было по праву уделено поданным лично шеф-поваром чудесным ароматным отбивным с кисло-сладким соусом, который, как он пояснил нам, был приготовлен из местного сорта мелкой сливы.
В итоге к концу трапезы в моей душе из всего клокотавшего там эмоционального коктейля осталась лишь уверенная решимость к действиям. И ещё, пожалуй, робкая надежда на то, что господин Керем всё же не расскажет Оле и Али о моих злополучных умозаключениях и они не станут с хохотом припоминать мне эту историю при каждой встрече.
В завершение обеда, выпив присланный Ахмедом крепкий турецкий кофе, господин Керем внезапно посерьёзнел, внимательно посмотрел на меня и, по-отечески накрыв ладонью мою руку, сказал:
– А вот теперь, Люба, нам придётся поработать.
Трудиться нам с шефом полиции предстояло в небольшом конференц-зале (о существовании которого в нашем отеле я до того момента и не подозревала). Судя по всему, директор не пожелал на этот раз жертвовать своим уютным кабинетом ради нужд доблестной полиции. К тому же соблюдение режима строжайшей секретности отельному руководству более не требовалось, а если точнее, уже и не получалось.
Господин Керем расположился за большим столом перед электронной доской, украшавшей одну из стен конференц-зала, и напоминал теперь профессора, ожидающего студентов на свою лекцию в аудитории. Общую картину при этом гармонично дополнял ноутбук полицейского и пачка каких-то бумаг, вынутая им из портфеля и занимающая теперь пространство на столе прямо перед его глазами.
Я села рядом в удобное кожаное кресло и потыкала в кнопки выданного мне казённого диктофона. Вроде бы всё понятно.
– Севе потом подарим такой же, – хитро подмигнул мне шеф полиции, – профессионал растёт, нельзя зарывать талант в землю.
Я покраснела, снова вспомнив злосчастный аудиофайл. Севку мы, кстати, перед нашим походом в конференц-зал отыскали в лобби и вверили на попечение девушке-бармену, той самой, которая недавно хихикала вместе с ним над записью танцующего Виталика. Теперь, временно освобождённая от своих основных обязанностей, работница ответственно следила, чтобы мой ребёнок не потерялся, не остался голодным и главное – не разнёс в щепки отель.
Виталик. Неужели он, бедняга, сейчас находится в местном аналоге КПЗ?[1]
Я спросила об этом у господина Керема. Тот отрицательно вскинул подбородок вверх. К этой особенности турок привыкаешь очень быстро и зачастую сама начинаешь так же выражать слово «нет», резким коротким движением немного поднимая подбородок и одновременно цокая при этом языком.
– Он здесь, в отеле, – объяснил мне свёкор подруги, – мы лишь временно поместили его в отдельный номер и настоятельно порекомендовали не покидать его до полного прояснения ситуации. Я пошёл на это, заметьте, несмотря на то что имею право тотчас же отправить парня под стражу. Мне просто не хотелось бы создавать напряжённость в отношениях с консулом.
– А ещё, я думаю, вы не верите в виновность этого Виталика, – тихо добавила я.
– Люба, напоминаю вам, я ведь полицейский и верю только фактам, – улыбнулся господин Керем. – А факты пока упрямо и громко кричат, что он виновен. Однако посмотрим.
– Посмотрим? – переспросила я в надежде услышать продолжение фразы, но осеклась, так как в конференц-зал вошёл молодой полицейский в форме и сообщил, что подозреваемый для допроса доставлен.
Точнее, я поняла это не из произнесённой сотрудником полиции фразы, а, скорее, по контексту самой ситуации.
Шеф сделал приглашающий жест и, повернувшись ко мне, сказал:
– Люба, главное – не волнуйтесь, просто делайте всё, как мы договаривались. Пишите на диктофон диалог. Что можете – переводите синхронно. Позже записи ещё раз прослушайте в спокойной обстановке и уточните перевод, где это необходимо, письменно. – И я кивнула, показывая, что готова.
Виталик выглядел непривычно бледным и каким-то излишне прилизанным. От былой фонтанирующей энергии, казалось, не осталось и следа.
Перед нами стоял вполне обычный грустный русский мужик средних лет, в серой рубашке-поло и классических синих джинсах с, как оказалось, приличной офисной стрижкой и даже наличием интеллектуальной осмысленности во взгляде.
После лёгкого замешательства я догадалась: всё дело было в том, что Виталик был трезв, а таким с момента нашего с ним знакомства я лицезрела его впервые. Единственным напоминанием о былом темпераменте мужчины был яркий напухший синяк, украшавший его левый глаз.
– Здрасьте, – выдавил наконец из себя Виталик.
– Здравствуйте, Виталий, – сказала я и посмотрела на полицейского.
Тот тоже вежливо кивнул.
– Простите, а вы что, заодно с ними? – обращаясь ко мне, удивлённо спросил мужчина тихим голосом.
– Не волнуйтесь, меня просто попросили переводить, больше некому, – успокоила я его на свой счёт и показала, что включаю диктофон. – Давайте же приступим.
Виталик послушно замер и приготовился отвечать.
– Как вы относитесь к окрашиванию волос мужчинами? – несколько неожиданно начал свой допрос господин Керем.
Я на мгновение растерялась, но затем принялась аккуратно переводить.
– Плохо, – пожал плечами Виталик, глядя куда-то в пол, и напряжённо засопел.
– Почему? – заинтересованно спросил шеф полиции.
– А почему я обязан относиться к этому как-то по-другому? Я же честно вам сказал, что плохо! Имею же я право на своё мнение? Может, кому-то мои привычки тоже не нравятся. – Виталик грустно посмотрел на меня.
Я ободряюще кивнула и на мгновение прикрыла глаза, чтобы не засмеяться из-за предательски всплывшей в моей памяти картины его разухабистых танцев.
– Другими словами, вы, Виталий, могли бы побить человека из-за того, что он раздражает вас своим, на ваш взгляд, слишком броским внешним видом? – продолжал допрос в том же ключе господин Керем, не
